Все еще стоит неодолимой плотной стеной от земли до неба роскошный Битцевский лес. Трутся еще боками и скрипят давно приговоренные к смерти Городской программой его «реабилитации» столетние деревья с украшающим их наподобие бород нависшим лишайником.
Но год-другой, и вырубят их в пень, проложат среди них плиточно-бордюрные стежки-дорожки, а на месте завалившихся и спрятавшихся под моховым покровом стволов появятся десятки площадок для всяческих «стрит-ворк» игр, названия которых русскому человеку не то что выговорить, прочитать страшно.
В эти, пока еще непролазные трущобы, в незапамятные времена и поместила мрачная народная молва жилище Бабы Яги, с образом которой до сих пор не может полностью расстаться наше напуганное воображение.
Впрочем, как с «благоустройством» леса, так и с уже заметным обмелением его речки Городенки, началось Бабье беспокойство, выражающееся в желании переселения в какое-нибудь Тридевятое царство, а то - куда и подальше.
Только вот в выборе места для жительства Яга, в отличие от леших и водяных, всегда была разборчива и где ни попадя не селилась.
Доказательства тому в достаточном количестве разбросаны в народных сказках и, между прочим, присутствуют даже в известной всем Пушкинской поэме «Руслан и Людмила», не говоря уже о самом ее имени.
Строго говоря, «Яга» - это не имя собственное и даже не прозвище, а эпитет - некое художественное определение, подчеркивающее наиболее существенный признак образа.
Что ж это за признак такой - «Яга»?
На помощь нам приходит Владимир Иванович Даль, в «Толковом словаре живого великорусского языка» которого можно отыскать указание на то, что под личиной безобразной старухи на самом деле скрывается злой дух, «яга́я» или «яга́вая» Баба.
Небезынтересно то, что в устной речи редукция безударной гласной «я» приводит к ее выпадению и «Яга́я Баба» восприниматься уже как «Гая Баба». Именно так ее упоминает и исследователь русского фольклора Михаил Николаевич Макаров.
Вновь обратившись к словарю В.И. Даля, можно найти там и значение бытовавшего в тамбовских и курских говорах малопонятного термина «гай»: «роща», «чернолесье», «небольшой отъемный (расположенный особняком) лиственный, не хвойный лес». Отсюда легко допустить, что словосочетание «Баба Яга» имело когда-то смысл - «Лесная Баба, обитающая в дубраве», что идеально соотносится с автохтонной растительностью Битцевского леса в районе Ясенево.
Но как «привязать» к дендрологическим корням имени злой старухи другую запутавшуюся в них его частность - «боль» и «скорбь», обнаруженную этимологом-славистом Максом Фасмером?
На сколько она соответствует местным реалиям? И можно ли с ее помощью как-то поточнее очертить Яговый ареал?
На всем пространстве Битцевского леса давным-давно попали в сильное подозрение и приобрели дурную славу места вблизи истока речки Городни (Городенки), прежде начинавшейся несколькими сухими оврагами рядом с нынешней станцией метро «Новоясеневская».
Тут ли, среди опрокинутого в воду бурелома и господствующего вечного мрака, не водиться злой лесной нечисти?
Как ни парадоксально звучит, но версия о нахождении именно здесь благоприятного и надежного места для частого или постоянного пребывания Ясеневской Бабы Яги не лишена исторической основы, а ее связи со «скорбью» и «смертью» выяснены даже археологическими исследованиями и зафиксированы в трудах основоположника отечественной антропологии А.П. Богданова.
Более ста лет назад наш видный историк и лингвист Алексей Александрович Шахматов доказал, что не позднее IX века в бассейн Москвы-реки с Юга пришло мощное племя вятичей, хорошо известных еще древним грекам.
Их новая земля была необъятна и славилась множеством зверя, птицы и рыбы. Поселения вятичей располагались, как правило, по берегам рек, пусть даже таких небольших, как Ясеневская Городенка.
Люди, заселившие эти места, никогда не знали войн. Умирали они, как говорится, с миром, своей смертью, а после оказывались под земляными курганами у речного откоса на пустоши, поросшей дубовым леском.
На фотографии: Антропологическая реконструкция внешности женщины из племени вятичей, XII век.
Герасимов М.М. (начало 1950-х годов). «Музей Москвы», Россия.
Об этих самых курганах окрестные старожилы всегда крепко помнили, как и о происхождении названия самой Городни, отделившим на веки вечные Мир мертвых от Мира живых.
И хоть нет уже давно той дубовой рощи, многим тут за птичьим криком все еще мерещатся пугающие до мурашек громкое ауканье и сдавленный хохот какого-то неведомого существа.
Но пытаться найти логово Бабы Яги среди курганов-могильников - пустое дело. Говорят, якобы ее странной архитектуры избушка не имела видимой формы и могла обретать действительность лишь в ответ на непременный призыв стать к лесу задом, а к реке передом.
Однако, чтобы придать этой догадке достаточные черты серьезности, вернемся для начала к значению старинного слова «городня». Вот какую тайну раскрывает нам в своей книге «Исторические корни волшебной сказки» (1946 год) советский филолог и фольклорист Владимир Яковлевич Пропп:
«Очевидно, избушка стоит на какой-то такой видимой или невидимой грани, через которую ни один живой никак не может перешагнуть».
Отсюда несложно допустить, что первоначально речное имя и указывало на эту самую границу, по словарю В.И. Даля, - «рубеж», «межу», «черту раздела», с одной стороны, зримо отделяя реальное место, отведенное для погребения, с другой же, потаенно имея сакральный символический смысл.
Позже исходная основа гидронима забылась и название реки стало восприниматься как отражение простых и понятных терминов «ограда» или «забор» в реке для ловли рыбы.
Стоит добавить, что у В.Я. Проппа избушка Бабы Яги ассоциируется со «сторожевой заставой». Если это сопоставление верно, то логично предположить, что именно в ней и должен был открываться путь в мир загробной жизни.
А значит, именно сюда был направлен от Городни вектор движения Душ умерших вятичей.
Насколько долгим было их пребывание у хозяйки Битцевского леса, неизвестно, но рано или поздно силы сакрального поля должны были вырвать их наружу и увлечь в бескрайний океан вечно текущего времени.
Упоминание об устройстве избушки Бабы Яги (она же: хатка или шалаш, по выражению В.Я. Проппа) как оригинальном архитектурном решении, было бы неполным без пусть даже и короткого указания на одну ее ярко выраженную черту, зооморфную, то есть «курьи ножки».
И, чтобы найти им объяснение, иначе говоря, выяснить, «откуда они растут», мы должны будем обратиться к погребальной практике древних вятичей. Нельзя сказать, что все здесь уже окончательно определено и понятно, но некоторые связи все же нащупать можно.
Дело в том, что язычники-вятичи не всегда хоронили умерших под курганами. Археология подтверждает, до XII века они вообще всех покойников непременно сжигали.
Сценарий этого похоронного обряда подробно и добросовестно описал древнерусский агиограф Нестор, монах Киево-Печерского монастыря. Летописец говорит, что, кремировав умершего, вятичи «собравше кости вложаху в судину малу, и поставляху на столпѣ на путех».
Эти самые окуренные дымом столбы, на которые ставили «избы смерти» - небольшие ларцы с наполненными прахом сожженных глиняными горшками, известный специалист в области мифологии Александра Баркова и ассоциирует с «курьими ножками».
Действительно, в рамках такой интерпретации слова «курные» и «курьи» считать синонимами вполне логично.
Остается добавить, что помимо чисто практического назначения - защиты урн от дождя, эти крохотные погребальные сооружения с двускатной кровлей - в церковнославянском языке - «го́лбчики» или «го́лбцы», служили местом, где при необходимости могла приютиться и человеческая Душа.
Понятно, что все материальные доказательства, так или иначе связанные с жилищем Бабы Яги на берегах речки Городни, давно утрачены, а сама она вековую тайну Битцевского леса, к сожалению, унесла с собой, уйдя в глубокий подземный коллектор на улице Красного Маяка в районе Чертаново.