Владимир Широгоров
Данная статья является авторским переводом главы: Shirogorov, Vladimir. “Ukrainism of Mālum Discordiæ: Strategy of War and Growth. A setup of the strategic scene,” in The Practice of Strategy. A Global History, edited by Jeremy Black. Roma: Società Italiana di Storia Militare; Nadir Media, 2024. Также она является расширенной вводной частью книги «Стратегии Украинской Войны, 1400–1800», которая ищет своего издателя.
Резюме. Выходя на международную сцену, «скрытые нации» заявляют свои социальное устройство, политический режим, идеологическую суть, и военные структуры подобно устоявшимся нациям. Они выгладят взявшимися невесть откуда, тем не менее, этот момент является не результатом спонтанной игры исторических шансов, а продуктом стратегии. Ее основанием являются социально-военные группы, стремящиеся к собственной государственности. Она имеет собственный центр тяжести, внешние и внутренние векторы, политические и территориальные цели. Ее военная повестка является определяющей, поскольку утверждение «скрытых наций» всегда происходит в ходе гражданской войны. Возникновение Украины является целостным примером соединения стратегических компонентов в государственность. Однако, собранное однажды, может быть разобрано вновь. Именно в этом заключались стратегии противников украинской государственности. Возникновение Украины является показательной стратегической моделью, и в тоже время, явлением, где история соединяет настоящее с будущим.
Ключевые слова: стратегия, Украина, война, государственность, Польша, Московское государство, Османская империя, экспансия.
Военные деятели и академические историки обычно рассматривают стратегию, как высшее искусство войны, принадлежащее государствам с явным центром принятия политических решений, отчетливыми военными структурами и видимым руководством. Стратегия государств в период их становления со скрытыми центрами принятия решений и неочевидным руководством является малоизученной перспективой. Будь стратегия «скрытых государств» изучена своевременно, появление «неожиданных наций» на международной арене по завершении «холодной войны» не стало бы столь внезапным для политиков и общественных наук. Возникновение большого числа новых государств в конце ХХ века оказалось совершенно непохожим на процесс, исследованный «классической» исторической социологией. «Классическая» нация является продуктом продолжительного «торга» правителей, элит, и военных структур территориальных государств, располагающих суверенитетом. Но как быть с «выходом в свет» вполне зрелых наций, которые не располагали прежне ни политической организацией и военными структурами, ни опытом независимости? Появление Украины было одним из поразительных явлений такого рода, но оно осталось неизученным в стратегическом контексте. Какие силы вызвали и провели его? Кто были лица этого действа? Осуществляли ли они контроль за возникновением Украины, или были лишь щепками в водовороте исторических случайностей? Эти вопросы напоминают о прошлом Европы в размышлениях о ее настоящем и будущем.
Украина не существовала ни в какой форме, на как нация, – этно-политическое образование с территориальным суверенитетом, – ни как замысел в планах и действиях правителей и военачальников до момента, когда история призвала ее к бытию на рубеже XVI – XVII веков. То был зов, сочетавший особые условия и стремления цивилизационного подъемы Раннего Нового времени. Одним из его главных факторов была «военная революция», – процесс общественных и политических перемен, взаимосвязанный с перестройкой военного дела вследствие распространения огнестрельного оружия и профессиональной военной организации. Новая эпоха вызвала появление нового политического и военного видения. Украина возникла, сперва, как комплекс стратегий, затем, как геополитическая концепция, и только потом, как прото-нация. Однако, цивилизационный подъем Раннего Нового времени не только открыл наступавшую эпоху Современности, но также закрыл предшествовавшее ей Средневековье.
Введение
Гражданские войны завершают Средневековье.
Позднее Средневековье в Восточной Европе завершилось эпохой гражданских войн, которые захлестнули субконтинет с юга на север почти на целый XV век. Они маскировались в средневековых обертках династических склок, но тем не менее были подлинными гражданскими войнами, которые сломали и изменили государства, где они разразились. Волна гражданских войн в Восточной Европе, а также в соседних Малой Азии, Балканах, и Скандинавии началась с Османского междуцарствия, длившегося с 1402 по 1413 годы. Ее продолжил распад Золотой Орды (называемой также Улусом Джучи и Кипчакским ханством), самый болезненный период которого пришелся на период с 1419 по 1437 годы. Он тесно переплетался с междуусобной войной в великом княжестве Московском и Владимирском (Московское государство), продолжавшейся с 1425 по 1450 годы, а также с династической войной в великом княжестве Литовском и Русском (Литва) в 1432–1440 годах.
Гражданская война между теократическим правительством Тевтонского Ордена и светскими сословиями его территориального государства в Западной Прибалтике (Ordenstaatили обобщенно Пруссия) захватила с 1454 по 1466 годы. Сословия приняли протекцию и подданство Польского королевства (Польша) и этот конфликт традиционно называют Польско-Тевтонской Тринадцатилетней войной, хотя гражданская война в Тевтонского государстве была ее главным содержанием. Гражданская война в объединенном королевстве Дании, Норвегии и Швеции (также Кальмарский Союз) разразилась как Шведское восстание за независимость в последней трети 15 века. Один из ее ключевых эпизодов пришелся на 1471 год, когда потерпело поражение датское вторжение к Стокгольму, другой – на 1497 год, когда датчане разгромили армию независимой Швеции под Ротебро. Гражданские войны завершили Позднее Средневековье в Восточной Европе. То был отчетливый стратегический рубеж. Прошлые стратегии государств и социальных групп оказались исчерпаны, и возникли иные стратегии, присущие Раннему Новому времени.[1]
Конец гегемонии Золотой Орды. Дикое поле.
Гражданские войны в Золотой Орде, Литве и Московском государстве стали самыми продуктивными для формирования новой стратегической ситуации и возникновения новых стратегий. К XIV столетию, используя военное превосходство Золотой Орды, ее правители добились подчинения окружающих государств своей высшей воле. Часть из них были поглощены Золотой Ордой, как половецкие ханства и Волжская Булгария, часть – подчинены ей, как княжества Северо-Восточной Руси и Литва, а прочие по периферии Орды, - в том числе Польша, Венгрия, Османы и Тевтоны, – вынуждены были придерживаться порядка, продиктованного Ордой, проводя политику в географических пределах ее военного господства.
Но с ослаблением военной мощи Золотой Орды, ее стратегия гегемонии захромала. С последней трети 14 века Орда уже далеко не всегда и много реже – сокрушительным образом реагировала на своевольные действия своих обособившихся областей, подвластных ей государств, и подчиненных соседей. В Восточной Европе возник «вакуум власти»,[1] стратегии государств и социальных групп региона избавились от навязанных Золотой Ордой ограничений. Теперь для них не было ничего невозможного, лишь создание необходимых ресурсов и тщательное планирование требовались для достижения любых, самых смелых целей.
Гражданскую войну в Золотой Орде с 1419 по 1437 годы вели территориально-династические кланы, которые воспроизвели свойственные ей центральные структуры власти в захваченных ими областях. Сама по себе вооруженная схватка за власть между различными кланами в монгольской и послемонгольской степных империях шла постоянно. Они распадались при ослаблении центральной власти и собирались вновь харизматичными правителями, – то был обычный для кочевников механизм власти. Однако, вплоть до гражданской войны в первой трети XV века кланы золотоордынских правителей не были территориальными, они формировались по принципу личной преданности в центральных структурах империи и соперничали за власть в империи в целом. Теперь ордынские клики стали отчетливо территориальными и не стремились подчинить себе ни центральные структуры власти Золотой Орды, ни всю ее целиком. Эта новая стратегия привела к основанию Крымского ханства Хаджи-Гиреем I (Haci I Geray) в начале 1440-х годов и Казанского ханства «Большим» Улу-Мухаммедом (Ulugh Muhammad) в конце 1430-х годов. Оба они «мыслили глобально, действуя локально»,[2] избегая ввязываться в схватку за Золотую Орду, и укрепляя свои сепаратные государства.
Выбор Хаджи-Гиреем и Улу-Мухаммедом в пользу локальных ханств в противоположных, юго-западном и северо-восточном углах бывшей Золотой Орды был примером нового стратегического видения тех социально-военных групп, которые формировались в обстановке ослабления и развала Золотой Орды. Впервые с монгольских завоеваний, а возможно, с более ранних времен, Великая Степь не стремилась к соединению в единую империю. Гражданская война превратила Золотую Орду в набор суверенных ханств и орд: Астраханское, Крымское, Казанское, Сибирское и Узбекское ханства на периферии бывшей Золотой Орды, а также Большая Орда – главный наследник, захвативший ее центральные области, и единственный преемник, претендовавший целиком на все «золотоордынское наследство».
Эти претензии привели к постоянной ожесточенной конфронтации Большой Орды с Крымским ханством во второй половине XV – первые годы XVI веков. Наследовав центральные структуры власти и основные военные силы Золотой Орды, Большая Орда также наследовала инерцию ее упадка. К началу XVI века Большая Орда развалилась, крымцы захватили ее западные кочевые структуры, улусы, отогнав их в Крым и близлежащие к Крыму причерноморские степи. В восточных улусах Большой Орды власть захватили потомки знаменитого полководца конца XIV–начала XV веков эмира Едигея (Эдигу), объединив их в самостоятельную Ногайскую орду. Крушение Большой Орды означало, что послемонгольской однополюсной гегемонии в Восточной Европе пришел конец.
Государства-преемники Золотой Орды заняли периферию ее бывшей территории в причерноморских, приазовских, северокавказских и прикаспийских степях, а также в лесостепи между рекой Волга и Уральскими горами. Они стали сильными региональными державами, но остались карликами в сравнении с ушедшей мощью Золотой Орды. Бывшая срединная зона Золотой Орды, раскинувшаяся от Днестра на западе до реки Урал на востоке, до Черного, Азовского, Каспийского морей и Кавказского хребта на юге осталась вне их, и чьей-либо еще, власти. В эпоху гегемонии Золотой Орды в той зоне теснились, непрестанно перемещаясь, кочевые улусы, она была испещрена их летними стойбищами и зимовниками, прорезана караванными путями и скреплена городами – коммерческими центрами. Теперь она превратилась в необитаемую пустыню, «ничейную землю», прозванную Диким полем.[3] Невероятно, но именно Дикое поле стало полюсом стратегического притяжения в Восточной Европе Раннего Нового Времени, полностью изменившим ее всю.
[1] Brian L. Davies обосновал этот тезис в своей книге Warfare, State and Society on the Black Sea Steppe.
[2] Эта фраза принадлежит Akio Morita, со-основателю корпорации Sony.
[3] Историко-географический термин «Дикое поле» имеет неясное происхождение, но вполне определенное значение. См. краткую историографию этого термина в: Чепига, «О проблеме Поля в историографии».
Прочесть главу из книги целиком:
На русском:
The full-text chapter in English: