Найти в Дзене
Николай Головченко

ЧУГУННЫЕ НАДГРОБИЯ XVIII в.

Пилипенко С.А., Головченко Н.Н. Чугунные надгробия XVIII - 1-1 половины XIX в. из музейных собраний Алтайского края и Новосибирской области (к вопросу о музеефикации надгробий и пополнении сведений о русской палеографии) // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. 2023. № 29. С. 47-55. DOI: 10.14258/2411-1503.2023.29.08 Резюме. В научный оборот вводятся сведения об уникальных чугунных надгробиях XVIII-XIX вв. Дарьи Тимофеевны Сутуповой из собраний Историко-краеведческого музея Алтайского государственного педагогического университета и Андрея Михайловича Залесова из Колыванского краеведческого музея. Анализируются представленные на плитах эпитафии. Обращается внимание научного сообщества на недооценку надгробных памятников как значимых объектов русской археологии рубежа XVIII-XIX вв., а также на необходимость изучения русской палеографии по вещественным источникам. В ходе исследования авторы приходят к выводу о том, что надгробия являются признаком принадлежност

Пилипенко С.А., Головченко Н.Н. Чугунные надгробия XVIII - 1-1 половины XIX в. из музейных собраний Алтайского края и Новосибирской области (к вопросу о музеефикации надгробий и пополнении сведений о русской палеографии) // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. 2023. № 29. С. 47-55. DOI: 10.14258/2411-1503.2023.29.08

Резюме. В научный оборот вводятся сведения об уникальных чугунных надгробиях XVIII-XIX вв. Дарьи Тимофеевны Сутуповой из собраний Историко-краеведческого музея Алтайского государственного педагогического университета и Андрея Михайловича Залесова из Колыванского краеведческого музея. Анализируются представленные на плитах эпитафии. Обращается внимание научного сообщества на недооценку надгробных памятников как значимых объектов русской археологии рубежа XVIII-XIX вв., а также на необходимость изучения русской палеографии по вещественным источникам. В ходе исследования авторы приходят к выводу о том, что надгробия являются признаком принадлежности к зажиточной части общества и ценным многоаспектным историческим источником.

Ключевые слова: чугунные надгробия, Нагорное кладбище, Барнаул, Колывань, АлтГПУ .

Благодарности: выражаем благодарность сотрудникам Историко-краеведческого музея АлтГПУ и Колыванского краеведческого музея, а также Е.Л. Пилипенко за предоставление информации и уникальных фото материалов из своих фондов.

За последние несколько веков в ходе борьбы с «пережитками старого режима», урбанизацией городов и в результате банального равнодушного отношения к своему прошлому были уничтожены сотни кладбищ и памятников с эпитафиями, снесены или перестроены старые строения, утилизированы надписи с дореволюционной графикой.

Настоящее время также характеризуется игнорированием проблем со хранения объектов исторического наследия начала XVIII — XIX в. К сожалению, это утверждение равно применимо к кладбищам и надгробным памятникам (Пилипенко, Снегурова, 2008, с. 12-15; Пилипенко, 2013, с. 153-156; 2018, с. 30-34; Головченко, 2019, с. 50-52).

Актуальной задачей, стоящей перед археологическим сообществом, является выявление, сохранение и музеефикация надгробных памятников XVIII-XIX вв. В данной работе рассматриваются два самых ранних музеефицированных надгробья, происходящие с территории бывшей Томской губернии Российской империи: из Колывани (Новосибирская область) и г. Барнаула (Алтайский край). Цель предлагаемого исследования — введение в научный оборот и систематизация сведений о чугунных надгробиях XVIII-XIX вв., а также расширение фактологической базы дореволюционной русской эпиграфики юга Западной Сибири.

Первое анализируемое нами надгробье происходит из г. Барнаула (вероятно, с территории Нагорного кладбища). Оно было доставлено в Историко-краеведческий музей Барнаульского государственного педагогического института (ныне Алтайского государственного педагогического университета) на рубеже 1980-1990-х гг. (ИКМ АлтГПУ ОФ 205 11.04.1997).

Нагорное кладбище г. Барнаула представляет собой богатый разнообразными находками 2-й половины XVIII — начала XX в. памятник культурного наследия, изучающийся специалистами уже не первый год. Одно из последних исследований о нем посвящено склепу XIX в. (Калашников, Ситников, 2020, с. 263). Однако установить, точно ли рассматриваемое надгробие выявлено именно там, нам не удалось.

Плита из музея Алтайского государственного педагогического университета сохранилась на 1/4 своей длины (рис. 1.-1). Фрагмент высотой 50-64 см, шириной 65 см и толщиной 1 см. Плита обломана на 1/4 сверху и на 2/4 своей длины снизу. Верхний, нижний и правый края плиты имеют неровные края. Левый край плиты сохранил рельефный бортик обрамления. Внешняя сторона плиты имеет дефекты литья. Каждый заказ на изготовление надгробной плиты был уникальным и всегда отрабатывался в единственном экземпляре. Скорее всего, надпись создавалась по восковой модели в зеркальном порядке. Потом модель отпечатывалась, возможно, на специально подготовленном участке двора литейного цеха. Литье производилось в одностороннюю форму большого размера.

На поверхности фрагмента надгробной чугунной плиты имеется эпитафия, от которой сохранилось пять строчек. Несмотря на повреждение правой стороны плиты, текст сохранился полностью. Он набран литерой и выполнен в старой, дореформенной орфографии, отражающей палеографические особенности шрифта конца XVIII в. Надпись сохранилась не полностью, но с начала ее содержания. Она гласит: «На семъ месте погребена Порудчика Федора Сутупова жена Дарья Тимофеевна, родившаяся 1744...». Нижняя часть плиты с окончанием надписи утрачена. Отдельные слова в строчках начинаются с заглавной буквы.

Второе чугунное надгробие происходит из собрания Колыванского краеведческого музея (ККМ. ОФ КП 2809). Плита поступила от жителя деревни Чаус Виталия Федоровича Орлова в 1979 г. В легенде к предмету сотрудниками музея записано следующее: «Федор Александрович Орлов, отец, привез плиту еще до войны из церковной ограды Чаусской церкви. Спустя много лет при встрече на открытии музея разговор коснулся плиты. И тогда Виталий Федорович указал, где она сейчас находится в селе Чаус. С помощью сотрудников музея плита была привезена в музей в 1979 году».

Плита сохранилась полностью (рис. 1.-2), ее размеры: длина 137 см, ширина в верхней части 70 см, в нижней — 63 см. Плита четырехугольной формы, расширяющаяся кверху. На капитуле изображена фигура в форме солнца, внутрь которой помещен треугольник с надписью «Богъ». В нижней части плиты изображены фигуры людей (возможно, ангелов).

На плите сохранилась полная эпитафия в 11 строчек: «На семъ месте погребенъ Штаб-лекарь Андрей Михайлович Залесовъ, который родился въ Ноябре 1771, скончался въ Iюле 1812 года, служил при Колыванских заводахъ 27 лет» (Из музейных собраний., 2009, с. 61).

Изыскание о людях, погребенных под этими надгробными плитами, не обходимо начать с характеристики их социального положения, определяемого упомянутыми титулами и званиями.

Согласно правилам о соотношении титулов и обращений, закрепленных в «Табели о рангах» Петра I (1722 г.), в Российской империи вводилось деление дворянского и служилого сословия на классы и чины. «Табель о рангах» про существовала с различными изменениями и уточнениями до 1917 г., пока ее не отменил Декрет «Об уничтожении сословий и гражданских чинов», подписанный 23 (10 по старому стилю) ноября 1917 года председателем ЦИК Яковом Свердловым и председателем Совнаркома Владимиром Лениным (Как русская армия лишилась чинов и званий // История. РФ. URL: https://histrf.ru/ read/articles/kak-russkaia-armiia-lishilas-chinov-i-zvanii).

Чин поручика в русской армии к концу XVIII в. относился к 12 рангу, сухопутных войск и кавалерии. В пехоте он соответствовал званию лейтенанта или губернскому секретарю гражданской службы, с обращением «Ваше благородие», дававшим право на личное дворянство.

Поручик Федор Сутупов мог быть дворянином — офицером одного из конных полков, возможно, драгунского, расквартированных в самом г. Барнауле или где-то на территории Алтайского округа Томской губернии.

Звание «поручик» на рубеже XVIII — 1-й половины XIX в. в соответствии с принятыми тогда нормами правописания писалось через букву «Д», как мы и видим на надгробии Д.Т. Сутуповой (рис. 1.-1).

Рис. 1. Чугунные надгробия: 1 — Д.Т. Сутуповой (фото Н.Н. Головченко);
 2 — А.М. Залесова (фото С.А. Пилипенко)
Рис. 1. Чугунные надгробия: 1 — Д.Т. Сутуповой (фото Н.Н. Головченко); 2 — А.М. Залесова (фото С.А. Пилипенко)

Чин штаб-лекаря в российской армии XVIII — 1-й половины XIX в. представлял собой военное звание старшего (полкового) врача. Медицинская часть устроена была так, что при каждой дивизии находились доктор и штаб-лекарь; при полку — полковой лекарь; в каждой роте — ротный лекарь или цирюльник.

Воинским уставом Петра I были введены названия «штаб-лекарь» и «подлекарь». Штаб-лекари назначались в дивизии и полки, звание это считалось высоким, давалось лицам с высшим медицинским образованием лишь после «продолжительной и беспорочной службы»; число штаб-лекарей было очень ограниченным. Согласно указу 1728 г. штаб-лекарь получал ранг капитан-поручика, лекарь — подпоручика. В 1744 г. аналогичные ранги были присвоены лекарям флота. Подлекарем называли лиц с незаконченным медицинским образованием, прошедших несколько лет практической выучки. Употреблявшийся реже термин «врач», равнозначный термину «лекарь» в царствование Павла I, в 1800 г. был исключен из официального обихода.

Чин штаб-лекаря соответствовал званию капитан-поручика, 10 ранга «Табели о рангах», относился к сухопутным войскам, к пехоте и был равен должности коллежского секретаря гражданской или статской службы, с обращением «Ваше благородие», дававшим право на личное дворянство.

Таким образом, социальный статус людей, которым предназначались рассматриваемые нами чугунные надгробия, был практически равным.

Это предположение можно подкрепить биографией самого Андрея Михайловича Залесова (1771-1812), полученной, вероятно, из фондов Барнаульского или Томского областных архивов в результате научной деятельности наших уважаемых коллег из Колыванского краеведческого музея, которую они нам любезно и предоставили. Это уникальный случай, когда можно ознакомиться с основными вехами жизни погребенного.

А.М. Залесов родился в 1771 г. В 1784 г. был определен для учебы в Колывано-Воскресенскую госпитальную школу при Барнаульском центральном госпитале. Еще будучи учеником школы, увлекался изучением местных трав.

Медицинское управление России в 1790 г. направило на Алтай научную экспедицию во главе с ботаником и ученым аптекарем Иоганом Сиверсом, в составе которой А.М. Залесов проработал с 1790 по 1795 г. Им был собран ценный материал по лекарственным растениям, составлен труд «Описание растений Российского государства», изданный академиком П.С. Палласом.

В 1796 г. А.М. Залесов получил звание подлекаря. В 1801 г. он блестяще выдержал экзамен на звание лекаря (врача) в Петербургской медико-хирургической академии, назначен на работу в Барнаульский центральный госпиталь. В 1804 г. А.М. Залесов уже работал лекарем в Барнауле, где организовал самостоятельную экспедицию по изучению флоры Алтая, составил подробнейший гербарий и в 1805 г. представил его в Российскую академию наук, за что и получил звание штаб-лекаря (1809 г.). Составленные им гербарии хранятся в Ботаническом институте РАН и в Санкт-Петербургской военно-медицинской академии. Именем А.М. Залесова названы несколько представителей флоры Алтая. Был похоронен в г. Колывани в ограде церкви Богоявления Господня.

Точное место его захоронения неизвестно. Связь могилы с плитой утрачена. Возможно, оно было известно в довоенный период, когда чугунная плита была вывезена Ф.А. Орловым. Захоронения в ограде церкви, как правило, удостаивались только священнослужители и граждане, имевшие значительные заслуги перед обществом, общиной населенного пункта и государством. Например, в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга в ограде Петропавловского собора — усыпальнице императоров России удостаивались чести погребаться коменданты крепости.

Анализируемые нами надгробия принадлежали женщине и мужчине. На надгробии Дарьи Тимофеевны (рис. 1.-1) отмечено, что она жена поручика. Таким образом, положение и звание ее мужа наделяло ее определенным социальным статусом и даже посмертной пенсией в случае его смерти. В нашем случае покойная именуется женой, т.е. мы можем предполагать, что супруг на момент ее кончины был еще жив.

Аспект фиксации на эпитафиях социального положения женщин в российском обществе еще не получил должного рассмотрения в трудах исследователей. По нашему мнению, это весьма перспективная проблематика в рамках истории повседневности и гендерной истории.

В 2000 г. в Москве один из авторов при посещении Новодевичьего монастыря недалеко от надгробного памятника прославленного генерала-гусара Дениса Давыдова (1784-1839) видел надгробье с эпитафией, адресованной «некой жене полковника» с трогательными словами: «Там встретимся». При подготовке данной работы нами был найден акт «Государственной историко-культурной экспертизы проектной документации по сохранению выявленного объекта культурного наследия „Некрополь Новодевичьего монастыря XVII в. — 1920-е гг.“: Надгробие Пащенко Льва Корнеевича (1782-1834), Пащенко Александры Андреевны (1808-1886), 1834 г., 1886 г». «О реставрации надгробия героя Отечественной войны 1812 г. генерал-майора Пащенко Л.К. и его супруги Александры Андреевны». В акте приводится текст эпитафии, в которой о супруге генерала сообщается: «Вдова Генералъ-Маiора / Александра Андреевна / Пащенко / Род. 17 марта 1808 г. t 10 апреля 1886» (Государственная историко-культурная экспертиза., с. 8).

Положение женщин фиксировалось в официальных документах и справочных пособиях. Например, в издании «Вся Москва за 1899 год» при указании персональных женских адресов можно встретить сокращение «вд.», т.е. вдова, а далее должность покойного супруга. Таким образом, указание семейного статуса на надгробиях может дать дополнительную информацию о том или ином человеке, будь то мужчина или женщина.

Традиция упоминать статус жены военного или гражданского чина Российской империи после 1917 г. сохранялась в эмигрантской среде. В качестве примера приведем надгробие жены полковника Логвинова, Ольги И. с русского кладбища в г. Белграде (Югославия) (рис. 2).

 Рис. 2. Надгробие жены полковника Ольги И. Логиновой (1896-1933) 
(фото из фотоархива Е.Л. Пилипенко)
Рис. 2. Надгробие жены полковника Ольги И. Логиновой (1896-1933) (фото из фотоархива Е.Л. Пилипенко)

Если исходить из написания литер на плите Д.Т. Сутуповой (рис. 1.-1), то они ближе к графике 2-й половины — конца XVIII в. Плита, к сожалению, утратила свои верхнюю 1/4 и нижние 2/4 части, и мы не можем судить об ее орнаментальном убранстве. На сохранившемся экстерьере надгробия А.М. Залесова мы видим в верхней части характерное для масонства начертание пирамиды, окруженной сиянием, и в нижней части — амуров или ангелов, характерных для периода правления Павла I и начала правления Александра I (рис. 1.-2). Следует отметить полное сходство в орфографии обеих надписей, что свидетельствует о полной форсированности русского языка рубежа XVIII-XIX вв.

Данное наблюдение, а также совпадение структур надписей и их закрепление за статусом владельцев позволяет осуществить примерную реконструкцию утраченной части текста с плиты Д.Т. Сутуповой. Вероятно, она могла быть такой: «На семъ месте погребена Порудчика Федора Сутупова жена Дарья Тимофеевна, родившаяся 1744, скончалась в (?) месяц (?) 17/8. году.»

Если сравнить эту эпитафию с надписями на надгробиях рубежа XIX- XX вв., можно заметить полное изменение в стандартной надгробной формулировке. Например, почти каждая надпись с каменных и чугунных надгробий Старого Бердска (Село Бердск), которые ныне подняты со дна Обского водохранилища и хранятся на подворье одного из храмов г. Бердска Новосибирской области, начинается словами «Аминь». Например: «Аминь Гаврил Михайлов Аминь — Умер третьего числа февраля 1848 года 4 (?) лет от Рожд. 1860 года (?)». Материалы о надписях из г. Бердска были получены в ходе учебно-краеведческой поездки студентов-активистов этноархеологического клуба «Кыпчак» г. Новосибирска под руководством С.А. Пилипенко.

Подводя итог, отметим, что вопрос о месте производства рассмотренных нами плит остается открытым. Скорее всего, им мог быть один из Колывано-Воскресенских заводов, специализирующийся на чугунном литье. О том что плиты, возможно, отливались в одном месте или по одной технологии, свидетельствует схожая отделка их кантов (рис. 1). Подобная продукция была востребована до рубежа XIX-XX вв. На одной из двух чугунных плит, хранящихся в Бердской епархии, сохранился знак качества, который, к сожалению, плохо читается. Помимо надгробных плит отливались также памятные доски по частным заказам, о чем свидетельствует чугунная доска из фондов Карасукского районного музея. Чугунные плиты изготавливались для строений архитекторов Томской губернии, но это особая тема для будущих исследований (Свиридова, 2022, с. 159-161).

Список источников:

Головченко Н.Н. Локализация старых кладбищ с. Повалиха (Первомайский район) // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Вып. XXV. Барнаул, 2019. С. 50-52.

Государственная историко-культурная экспертиза проектной документации по сохранению выявленного объекта культурного наследия «Некрополь Новодевичьего монастыря XVII в. — 1920-е гг.»: Надгробие Пащенко Льва Корнеевича (1782-1834), Пащенко Александры Андреевны (1808-1886), 1834 г., 1886. М., 2021. 52 с.

Из музейных собраний Новосибирской области: каталог. Новосибирск, 2009. 158 с.

Калашников Д.С., Ситников С.М. Определение имени владельца нагрудного знака выпускника горного института из захоронения нагорного кладбища г. Барнаула // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Вып. XXVI. Барнаул, 2020. С. 263-268.

Пилипенко С.А. Эпиграфическое наследие дореволюционного Ново-Николаевска // Глобальные процессы в региональном измерении: опыт истории и современность. Новосибирск, 2013. Т. 1. С. 153-156.

Пилипенко С.А. Польское каменное надгробие рубежа XIX-XX вв. с берегов оз. Байкал (из собрания «Частного музея минералов В. Жигалова») // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Вып. XXIV. Барнаул, 2018. С. 30-34.

Пилипенко С.А., Снегурова О.К. Надгробия первой четверти ХХ в. из Ново-Николаевска // III Емельяновские чтения: миграционные процессы и межэтнические взаимодействия в Урало-Сибирском регионе. Курган, 2008. С. 12-15.

Свиридова Т. Новые истории Старого Бердска. Статский советник // Сибирские огни. 2022. №3. С. 159-161.