Вечер медленно опускался на город, окрашивая многоэтажки в приглушённые тона. Ольга стояла перед дверью собственной квартиры, пытаясь удержать тяжёлые пакеты и одновременно нащупать ключи в сумке. Усталость накатывала волнами, оседая свинцовой тяжестью в плечах и коленях. После десятичасового рабочего дня в бухгалтерии, где она разбиралась с годовыми отчётами, единственным желанием было упасть на диван и не шевелиться. Но она знала – это невозможно.
"Дома должен быть идеальный порядок," – любил повторять Николай. И за двадцать пять лет брака эта фраза въелась в подкорку, стала своего рода мантрой, определяющей её существование.
Наконец, ключ поддался, и дверь открылась, впуская её в привычный мир домашних забот. Из гостиной доносился приглушённый звук телевизора – Николай, как всегда, смотрел вечерние новости.
"Оля, ты?" – его голос звучал привычно требовательно, с той особой интонацией, которая появилась в последние годы. Словно он не спрашивал, а проверял, выполняет ли она свои обязанности по расписанию.
"Да, Коля. Сейчас переоденусь и начну готовить," – она старалась, чтобы голос звучал бодро. Николай не любил, когда она показывала усталость. "Нечего жаловаться, я вот целый день на важных переговорах," – говорил он в таких случаях.
Пакеты оттягивали руки, туфли на каблуках, которые требовал дресс-код в офисе, немилосердно жали, а спина ныла от долгого сидения за компьютером. Но не успела она поставить сумки на пол, как в прихожей появилось улыбающееся лицо дочери.
"Мамуль! А я решила заскочить, соскучилась," – Лена, их тридцатилетняя дочь, работала в рекламном агентстве и частенько забегала проведать родителей после работы. "Давай помогу с сумками! Ты же с работы, отдохни хоть немного."
Ольга благодарно улыбнулась, но покачала головой: "Надо ужин готовить, папа голодный небось. И рубашки его погладить на завтра, у него важная встреча."
Лена нахмурилась, но промолчала. Она давно замечала, как мать всё больше превращается в молчаливую тень, существующую только для обслуживания отцовских потребностей. Но каждый раз, когда она пыталась завести об этом разговор, мама лишь отмахивалась: "Так положено, доченька. Муж – глава семьи."
На кухне Ольга привычно включила плиту и достала продукты. Руки автоматически нарезали овощи для салата, замешивали тесто для пирога с капустой – любимого блюда Николая, протирали столешницу до блеска. Всё как всегда, каждый божий день последние четверть века. Только раньше она делала это с любовью, а теперь... теперь просто по привычке.
"Мам, давай я помогу," – Лена пыталась забрать у неё нож, но Ольга покачала головой.
"Папа любит, чтобы морковка была нарезана тонкой соломкой. У тебя так не получится."
"А почему всё должно быть именно так, как любит папа?" – в голосе дочери прозвучала горечь. "Почему нельзя просто порезать морковку кружочками?"
Ольга на секунду замерла, глядя на разделочную доску. Действительно, почему? Когда их жизнь превратилась в бесконечное угождение прихотям Николая? Но додумать эту мысль она не успела – в кухню вошёл муж.
Николай Петрович Савельев, директор строительной компании, был импозантным мужчиной шестидесяти лет. Высокий, подтянутый, с аккуратно подстриженной седой бородой и властным взглядом карих глаз. Сейчас этот взгляд придирчиво изучал кухонный стол.
"Почему так долго? Уже семь вечера, а ужин до сих пор не готов," – он поморщился, заметив крошки возле раковины. "И когда ты научишься поддерживать порядок? Что подумают люди, если зайдут?"
"Какие люди, пап?" – Лена резко развернулась к отцу. "Кто к вам ходит? Вы же живёте как в крепости – никого не приглашаете, никуда не выходите. Только работа-дом-работа."
"Не твоё дело," – отрезал Николай. "Лучше помоги матери, раз уж пришла. А то стоишь, разговоры разговариваешь."
Ужин проходил в напряжённой тишине. Николай методично проверял каждое блюдо, будто инспектор качества. Суп оказался пересоленным, котлеты – недожаренными, а пирог... пирог вызвал особое недовольство.
"Тесто сыровато. Ты что, спешила? Вечно всё делаешь спустя рукава!"
Ольга молча взяла его тарелку, намереваясь унести на кухню, но тут произошло неожиданное.
"Пап, а ты хоть раз сказал маме спасибо?" – Ленин голос звенел от сдерживаемого гнева. "За то, что она пашет на двух работах – в офисе и дома? За то, что готовит, убирает, стирает, гладит? За то, что терпит твои бесконечные придирки?"
"А за что благодарить?" – искренне удивился Николай. "Это её обязанности как жены. Я, между прочим, обеспечиваю семью!"
"Обеспечиваешь?" – Лена встала из-за стола, чашка в её руках дрожала. "Мама работает наравне с тобой! Она ведёт всю бухгалтерию твоей фирмы, или ты забыл? А дома превратилась в прислугу! Когда вы в последний раз были в театре? В кино? Просто гуляли вместе?"
Ольга попыталась успокоить дочь: "Леночка, не надо..."
"Надо, мама! Я больше не могу смотреть, как ты растворяешься в этом бесконечном служении. Ты же совсем другой была! Помнишь, как рисовала? Как пела? Где всё это?"
Николай поморщился: "Глупости какие. Твоя мать – уважаемый человек, жена директора. Какое пение? Какие прогулки? У неё есть достойные занятия."
"Достойные?" – Лена горько усмехнулась. "А ты знаешь, что мама плачет по ночам? Что у неё началась бессонница от постоянного стресса? Что она перестала встречаться с подругами, потому что ты считаешь это пустой тратой времени?"
Ольга застыла с тарелкой в руках. Она не знала, что дочь замечает всё это. Её ночные слёзы в подушку, когда сил больше не оставалось. Её тоску по прежней себе – той, что любила жизнь, а не просто существовала по расписанию.
"Мам," – Лена подошла к ней, осторожно забрала тарелку. "Ты помнишь тётю Свету? Твою подругу с института? Она звонила мне на днях, спрашивала о тебе. Говорит, ты даже трубку не берёшь."
"У меня нет времени на пустые разговоры," – привычно отозвалась Ольга, но её голос дрогнул.
"Времени?" – Лена покачала головой. "А на жизнь у тебя есть время? На себя? На свои мечты?"
"Какие мечты в шестьдесят лет?" – фыркнул Николай. "Ты, дочка, начиталась этих современных глупостей про самореализацию. А в семье главное – порядок и уважение к мужу."
"Уважение?" – Лена повернулась к отцу. "А где твоё уважение к маме? Где благодарность? Где любовь, наконец?"
В кухне повисла тяжёлая тишина. Только тикали часы на стене – старые, купленные ещё когда они только поженились. Тогда они были молоды, полны надежд и любви. Когда всё изменилось?
"Я... я устала," – вдруг тихо сказала Ольга. Её голос прозвучал так неожиданно, что оба – и муж, и дочь – замолчали на полуслове. "Очень устала. От всего. От этой бесконечной гонки за идеальным порядком. От того, что я забыла, какая я на самом деле."
Она медленно опустилась на стул, впервые за много лет позволив себе показать слабость при муже.
"Знаешь, Коля, а ведь я когда-то мечтала выучить итальянский. Помнишь? Мы даже курсы присмотрели. Но ты сказал – зачем, если мы никогда не поедем в Италию? И я... согласилась. Как всегда."
Николай растерянно смотрел на жену, словно впервые её видел. Не безупречную хозяйку, не молчаливую исполнительницу его желаний, а живого человека. С морщинками усталости вокруг глаз, с седыми прядями в когда-то роскошных каштановых волосах, с затаённой болью во взгляде.
"А помнишь, как мы познакомились?" – продолжала Ольга, глядя куда-то сквозь него. "На студенческом спектакле. Я играла Джульетту. Ты сказал тогда, что я самая красивая и талантливая. А потом... потом постепенно все мои увлечения стали 'глупостями'. Театральная студия, рисование, книжный клуб... Всё это мешало быть 'правильной женой'."
"Но ты никогда не возражала," – пробормотал Николай.
"Не возражала," – согласилась Ольга. "Потому что любила. И думала – главное, чтобы тебе было хорошо. А теперь... теперь я даже не знаю, осталось ли что-то от той девушки, в которую ты влюбился. От той, что могла смеяться просто так, без причины. Что мечтала объехать весь мир. Что верила в чудеса."
Лена тихонько всхлипнула в углу. Она никогда не видела мать такой – открытой, говорящей о своих чувствах. И никогда не видела отца таким растерянным.
"Я подала заявление на отпуск," – вдруг сказала Ольга. "За все эти годы я ни разу не брала полноценный отдых. Две недели. Я поеду к сестре в деревню. Одна."
"Как... одна?" – Николай выглядел совершенно сбитым с толку. "А кто будет..."
"Вот именно это я и хочу понять," – перебила его Ольга. "Кто будет? Может быть, пришло время и тебе научиться жить самостоятельно? Не только руководить, но и... просто жить?"
В комнате повисла тишина, такая глубокая, что можно было услышать, как за окном шелестят листья старого клёна. Николай смотрел на жену так, словно впервые её увидел. В его памяти вдруг всплыл образ молодой девушки в белом платье, читающей стихи на институтском вечере – именно тогда он влюбился в неё. Где теперь тот свет в её глазах? Когда он погас?
"Я уезжаю послезавтра," – тихо продолжила Ольга. "И знаешь... я даже не уверена, что ты заметишь разницу. Ведь для тебя я давно превратилась в функцию: постирать, приготовить, убрать. Ты помнишь, когда в последний раз спрашивал меня не о том, что будет на ужин, а о том, о чём я думаю? Чего хочу?"
Лена подошла к матери, обняла её за плечи. От этого простого жеста Ольга вдруг расплакалась – впервые за много лет не таясь, не пряча слёз в подушку.
"Мамочка," – прошептала Лена. "Поезжай. Тебе правда нужно отдохнуть. А папа... папа справится. Правда, пап?"
Николай открыл рот, чтобы возразить, сказать что-то о долге жены, о порядке в доме, но слова застряли в горле. Перед глазами промелькнули картины их совместной жизни: вот молодая Оля рисует их первую квартиру акварелью, вот поёт колыбельную маленькой Лене, вот смеётся, кружась под летним дождём... Когда всё это исчезло? Когда он начал воспринимать её заботу как должное?
"Я... я постараюсь," – наконец выдавил он. "Но как же... Может, хотя бы на неделю?"
"Нет, папа," – твёрдо сказала Лена. "Две недели. И никаких звонков с вопросами где что лежит. Ты взрослый человек, справишься."
"А я буду заходить," – добавила она, поворачиваясь к матери. "Проверять, как он тут. Но готовить и убирать не буду – пусть учится."
Ольга вытерла слёзы и впервые за вечер слабо улыбнулась: "Знаешь, Коля, а ведь я всё ещё люблю тебя. Просто... я хочу снова полюбить и себя тоже. Вспомнить, какая я настоящая."
Николай смотрел на жену, и впервые за долгие годы в его сердце шевельнулось что-то похожее на страх. Не тот привычный страх руководителя за срыв сроков или провал проекта, а совсем другой – страх потерять что-то по-настоящему важное, что он так долго принимал как должное.
"Оля," – начал он неуверенно, – "может быть... может, мы вместе куда-нибудь поедем? В ту же Италию, например?"
"Нет, Коля," – покачала головой Ольга. "Сейчас мне нужно побыть одной. Разобраться в себе. А тебе... тебе тоже нужно время. Подумать. Вспомнить, почему ты когда-то полюбил не просто хорошую хозяйку, а меня – живую, настоящую."
Лена наблюдала за родителями со смесью надежды и тревоги. Она видела, как отец растерянно теребит край скатерти – жест, которого она не замечала за ним с детства. Видела, как мама впервые за много лет расправила плечи, словно сбросив невидимый груз.
"Я соберу вещи сегодня," – сказала Ольга, вставая из-за стола. "И знаешь... я возьму с собой краски. Может быть, попробую снова рисовать. У сестры такие красивые места..."
"А как же..." – Николай запнулся, но всё же договорил, – "как же я?"
"А ты попробуй пожить сам. Не умрёшь от невыглаженной рубашки или неидеально приготовленного супа. Может быть, даже научишься ценить то, что раньше не замечал."
Она повернулась к дочери: "Леночка, поможешь мне собрать вещи?"
Когда женщины ушли в спальню, Николай остался сидеть за столом, глядя на недопитый чай в любимой чашке жены. На фарфоровом боку виднелась едва заметная трещинка – след от того дня, когда он накричал на неё за опоздание с ужином. Она тогда вздрогнула, чашка выскользнула из рук, но не разбилась. Только треснула. Как их отношения...
"Как их отношения..." – эта мысль не давала Николаю покоя. Он сидел на кухне, слушая приглушённые голоса жены и дочери из спальни, и впервые за много лет пытался честно посмотреть на свою жизнь.
Вот Оля собирает чемодан. Такая простая мысль, но почему-то от неё становится не по себе. Когда он в последний раз помогал ей с багажом? Когда вообще они куда-то ездили вместе? Пять лет назад? Семь?
Из спальни донёсся негромкий смех – такой знакомый и в то же время почти забытый. Когда он в последний раз слышал, как смеётся жена?
Николай встал, подошёл к серванту. За стеклом стояли фотографии в рамках – их семейная история. Вот они молодые, на свадьбе. Оля в белом платье смотрит на него с такой любовью... Вот первый день Лены в школе – все трое счастливые, улыбающиеся. А дальше... дальше фотографий становится всё меньше. И улыбок на них тоже.
"Пап?" – голос дочери вывел его из задумчивости. "Ты что-то ищешь?"
"Нет, я..." – он запнулся. "Лена, скажи... я правда стал таким... невыносимым?"
Дочь присела рядом, взяла его за руку – впервые за много лет.
"Знаешь, пап, ты не невыносимый. Ты просто... закостенел. Превратил дом в офис, где всё должно быть по регламенту. А мама... она ведь живой человек. С мечтами, желаниями, чувствами. Только ты давно перестал это замечать."
В коридоре послышались шаги – Ольга вышла из спальни с небольшой дорожной сумкой.
"Я собрала самое необходимое," – сказала она. "И знаешь, Коля... я нашла свой старый альбом для рисования. Помнишь, ты подарил мне его на первую годовщину свадьбы? Там осталось несколько чистых страниц..."
"Оля," – Николай поднялся со стула, сделал шаг к жене, но остановился, не зная, что сказать. Все привычные фразы про долг, порядок и ответственность вдруг показались пустыми и неуместными.
"Я возьму такси," – тихо сказала Ольга. "Поезд рано утром, переночую у Лены."
"Но почему... почему нельзя остаться дома? До утра?" – в голосе Николая впервые за много лет послышалась неуверенность.
"Потому что дома я опять начну проверять, всё ли готово на завтра, выглажены ли твои рубашки, составлено ли меню на неделю... А мне нужно просто побыть собой. Понимаешь?"
Он не понимал. Или боялся понять. Но кивнул.
Лена обняла мать: "Я заеду за тобой в семь утра, хорошо? И не волнуйся ни о чём. Просто отдыхай."
Ольга погладила дочь по щеке: "Спасибо, родная. За всё спасибо. За то, что открыла мне глаза."
Потом повернулась к мужу: "Коля... я оставила в холодильнике готовые обеды на три дня. Потом придётся справляться самому. И знаешь... может, это и к лучшему. Иногда полезно почувствовать, каково это – быть одному."
"Я не хочу быть один," – вдруг сказал Николай. "Я... я постараюсь измениться."
"Не надо обещаний," – покачала головой Ольга. "Просто подумай. О нас. О том, какими мы были. И какими стали. И чего хотим дальше – порознь или вместе."
Она подняла сумку, и Лена тут же подхватила её: "Я отнесу в машину."
Когда дочь вышла, Ольга посмотрела на мужа долгим взглядом: "Знаешь, что самое грустное? Я даже не уверена, заметил ли ты, что я перекрасила волосы месяц назад. Или что похудела на семь килограммов. Или что перестала петь по утрам..."
Николай стоял у окна, глядя, как такси увозит его жену. Двадцать три года вместе. Двадцать три года он был уверен, что всё правильно, всё как надо. А теперь...
На подоконнике лежал забытый Ольгой старый альбом для рисования. Николай открыл его и замер: на первой странице – его портрет, сделанный ещё в студенческие годы. Молодой, улыбающийся, с немного растрёпанными волосами. А на полях надпись выцветшими чернилами: "Мой любимый. Самый лучший. Самый свободный."
Свободный... Когда он перестал быть таким? Когда превратился в собственного начальника даже дома?
Николай перевернул страницу – их первая квартира, нарисованная акварелью. Следующую – Лена в детской кроватке. Дальше – их семейный пикник в парке... И вдруг страницы стали пустыми. Он помнил – Ольга рисовала почти каждый день. Когда она перестала? Почему он не заметил?
Зазвонил телефон – Лена.
"Пап, мама доехала нормально. Просила не волноваться... И знаешь что? В холодильнике есть замороженная пицца. Разогрей в духовке, только не забудь сначала её включить."
"Спасибо, дочка," – тихо ответил он. "А ещё... спасибо, что открыла глаза и мне тоже."
Повесив трубку, Николай снова посмотрел в окно. Где-то там, в ночном городе, его жена готовится к путешествию. Не просто к поездке в деревню – к путешествию к себе настоящей. И может быть... может быть, ему тоже пора отправиться в такое путешествие.
Он достал из кармана телефон и впервые за много лет открыл календарь не для того, чтобы внести важную встречу или совещание. А чтобы отметить дату возвращения Ольги.
Четырнадцать дней.
Четырнадцать дней, чтобы научиться жить заново.
Четырнадцать дней, чтобы понять, как не потерять самое главное.
Четырнадцать дней, чтобы снова стать тем, в кого она когда-то влюбилась.