Несу, несу вам книгу, а руки дрожат. Наш путь домой. Сам Машинист написал.
Как получилось-то. Осенило его идеей, как нас домой привести. Он такой радостный прыгал. «Надо, – говорит, – нам книгу написать! Как мы домой попали». «Верняк, – говорит, – я серкет поезда разгадал!». И быстренько сочинили мы историю, как поезд вышел на нужную дорожку – и утром аккурат на том же вокзале в тот же день, что уехали, и очутились. И нас занесло в глухую тайгу с лютой метелью.
Стали мы срочно читать, что ни попадя, лишь бы выбраться, потому как дров маловато для такого мороза, а за окном медведь рычит. Ну его нафиг туда ходить.
Отъехали туда, где потеплее, и стали тогда так и эдак вертеть сюжеты, пока у нас от тетрадки 2 листочка не осталось. Тут уж пришлось думать осторожно. И осенило моего догадливого, что когда нас в прошлый раз книга спасла – я историю реальную про своих прапрадеда и бабку написала. И что нужна нам такая история, где наши предки домой вернулись. И чтобы это на самом деле было, а не выдумано.
И Маша осенило. Его же прадед же легендой в семье был. Практически святым человеком. Ну там не совсем, но суть одна: он из глухого леса в город вышел, домой, значит, вернулся.
Полдня Машинист матерился. Говорит, дубина он стоеросовая, как можно было сразу не догадаться! Дед же ему 1000 раз эту историю рассказывал, когда учил рыбу ловить, дрова колоть, палатку ставить. «Вот, – говорит, – внучок, если бы не мой батя!..». «А я, – говорит, – забыл. Как я мог! Да недостоин я своей Аленки, если забывать семью стал...»
И все в таком духе. Пришлось на него любя прикрикнуть, чтобы он уже обломок карандаша взял и начал писать. Да так писал, чтобы в 1,5 листа уложился, а на половинке обложку нарисовать.
Так и сделали.
И вот, вот она, спасительница. Несу. Несу, чтобы вслух читать вдвоем – и здравствуй, дом!
До встречи, родимые! До скорой встречи!
Андрей был сыном зажиточного крестьянина на Урале, в глубинке. Как отгремела революция, родители его старались как могли, первыми в селе объявили себя коммунистами, но это их не спасло: пришли раскулачивать. Отец с ружьем защищал свой дом и хозяйство, да там и полег. Мать только успела приказать четырнадцатилетнему Андрюшке бежать в лес и не останавливаться. И такой страшный голос у нее был в этот миг, что Андрюшка даже не подумал ослушаться. Выскочил через огород, прячась амбарами, только услышал за спиной ружейный выстрел и мамин крик. Припустил к лесу, как она велела, не оглядываясь, перепуганный до смерти, и бежал через лес без всякой дороги, не зная куда, пока не упал без чувств.
Очнулся утром, вокруг тайга, ни тропинки, ни просвета. Встал и пошел, куда глаза глядят, повторяя про себя последний матушкин наказ. Голодный был, хорошо, что нашел черничные заросли. Не вылезал из них, пока все не объел, а потом пошел дальше. Не мог потом вспомнить, сколько так блуждал, может, два дня, а может, и две недели. Вокруг тайга все глубже, как ни старайся, к людям не выйдешь. Да он и не старался, от страха и от всего, что случилось, как будто помутнение на него нашло. Так и бродил, отощал на одной чернике да бруснике.
А потом вышел к реке — неширокой, но быстрой и чистой. А чуть дальше от берега, посреди тайги — избушка. Вроде как охотничья. И никого вокруг. Дверь не заперта. Андрей и вошел. Внутри — стол да печка, полати для сна, на них шкуры волчьи. А еще туесок ржаной муки, мешочек соли и бочонок солонины, котелок, чайник и миска с ложкой, веревки моток, топор и пила.
Наелся Андрей соленого мяса и заснул. Так и остался в избушке. Сперва надеялся, что придет хозяин, но никто так и не пришел. Осень настала, потом зима пришла. Андрей вспомнил дедову науку, как старик — хорошо, не дожил до последних черных лет — учил и силки на зайцев ставить, и рыбу ловить, и грибы съедобные узнавать да сушить на зиму. До холодов успел Андрей собрать кой-какие запасы, да дров натаскал-наколол вдосталь. Протянул до весны, а на следующий год и вовсе освоился, даже на оленей ловушки делать научился. Так и жил. Не то что не хотел из тайги выбраться — не мог. Весь окрестный лес знал уже, будто всю жизнь в нем прожил, а тропки, чтобы прочь оттуда вели — не давались Андрею, таяли под ногами.
Стал он лесным жителем, тощим, жилистым, лохматым, с бородой до пояса, забыл уже почти и русскую речь. Не знал, сколько лет так прошло. А когда однажды летом увидел на берегу реки старушку с корзиной грибов, от неожиданности убежал и спрятался в избушке, да еще и дверь запер.
Но старушка оказалась упрямая да с фантазией. Стала в дверь скребстись да бормотать, что именно — Андрей не расслышал. Долго скреблась. Наконец разозлился он, распахнул дверь, а старушка бах на колени и давай будто бы молиться. Ему, Андрею! Он оторопел, забыл про свою злость. Подхватил бабку и усадил на лавку.
Кое-как понял, что она бормочет — приняла его бабка за отшельника, святого человека, вроде как еще сто лет назад тут жил такой. И людям помогал. И вот бабка просит святого, чтобы помог ее дочери детей прокормить, да зятя чтобы домой отпустили, забрали его два месяца как, за что — не известно, и ничего про него не знают больше. Да еще у младшенького внука понос уж две недели, ничем не лечится… Помоги, святой человек, а?
Пытался Андрей объяснить, что он не тот, да без толку — бабка только знай кивает, крестится и обещает никому-никому не рассказывать, а то что, не понимает она, что ли, какие времена.
Так и ушла, кланяясь да уповая. Корзину с грибами оставила в благодарность.
Никому не рассказала, ага. Через месяц женщина пришла, просить излечения мужа от пьянства. Пирог принесла да хлеба свежего — Андрей от одного запаха чуть сознание не потерял, после стольких лет. Потом еще одна — чтоб от бесплодия ее исцелил святой человек. И тоже с дарами. Сперва неловко было Андрею, но еда деревенская уж больно вкусная — махнул рукой, и даже крест себе вытесал во всю стену, чтобы видно было, что святой человек. Врал теперь напропалую, что да, поможет, ты только за собой следи, не греши…
А люди продолжали идти. То еду несли, то деньги, то одежду. А Андрей продолжал врать. А когда надоело все так, что хоть вой, стал пытаться снова выйти к людям, прямо по следам гостей шел, но исчезала тропинка и гость из виду терялся каждый раз. Так и не мог Андрей из лесу выбраться. Год за годом пытался, как отчаяние подступит, и никак.
А потом пришла и упала на его пороге беременная, у которой уже роды начинались. Что с ней случилось, отчего она бежала в лес, Андрей не понял. Втащил, уложил на лавку. Перепугался сам, что делать? Кое-как догадался воды нагреть. Сам не зная как, принял роды. Завернул младенца в оленью шкуру, держал на руках, пока мать не очнулась.
Она плакала много и просила ни о чем ее не спрашивать. Сказала только, что домой ей нельзя обратно. Андрей послушался, не спрашивал, заботился о матери и мальчике — она его тоже Андреем назвала, в благодарность. До осени так жили, а потом понял Андрей, что нельзя в лесной холодной избушке младенца на зиму оставлять. Женька — так девушку звали — сказала нехотя, что есть у нее в городе Уфе двоюродная тетя, может ее принять. Да только добираться туда непонятно как.
Собрал тогда Андрей вещей получше из тех, что ему просители нанесли, деньги взял — их много скопилось, закрыл избу и пошел с Женькой и маленьким Андрюшкой искать дорогу в город Уфу. И не исчезла на этот раз тропка, вывела из лесу прямо к автобусной станции.
Остался Андрей с Женькой в городе Уфе. Сперва думал — ненадолго, пока она не устроится. А потом уже Женька сама его не отпустила. Поженились. Когда маленький Андрюшка стал учиться говорить, первое слово было — папа. А когда он вырос, стал Андреем Андреевичем, дедом Машиниста. Моим, то есть.
Охотник был, рыболов, в лесу как дома — отец приучил. И внука научил тому же, что и пригодилось потом не раз.
____
Фух, тронулись. На самом деле поезд поехал! Как родной завелся – и чух-чух. Машинист радовался!... Как дитя! Да что там, я и сама вспомнила постельку свою в доме мягонькую. Кота уличного – поди уже другую семью нашел. Почтальоншу нашу, подружку мою, небось замучилась в пустые окна стучать… Едем!
А Маш теперь ходит из угла в угол, ходит и бормочет что-то. То руки в боки, то сникнет. Я сначала не разобрала, а потом ушла тихонько в другой вагон. Извинения он, значит, для Аленки-то, репетирует. Оставлю его, пусть не стесняется. Нелегко ему придется объяснить, как так вышло, что вместо ЗАГСа он в путешествие по квантовым мирам пустился. Ну да это дело наживное. Главное – вернемся! Жди, дорогой реальный мир, мы скоро!