В декабре в Самарском академическом театре оперы и балета состоится премьера спектакля «Щелкунчик» (6+). Музыкальный руководитель и дирижер-постановщик — Евгений Хохлов. Либретто балета-феерии создано Мариусом Петипа по мотивам сказки Александра Дюма. В Самаре будет представлена премьера эксклюзивной редакции спектакля. Художественный руководитель балета театра, заслуженный артист России Юрий Бурлака воссоздал образ оригинальной постановки 1892 года, которая была показана на сцене Мариинского театра. Художник-постановщик Андрей Войтенко создает внешний облик спектакля по эскизам Константина Иванова и Михаила Бочарова.
Художник по костюмам, лауреат премии «Золотая маска» Татьяна Ногинова рассказала о работе с эскизами 1892 года Ивана Всеволожского, а также о том, как будет выглядеть главная сказка Нового года.
— Попытки реконструировать «Щелкунчик» 1892 года предпринимались не раз. Материала для работы сохранилось достаточно много: комплект эскизов костюмов Ивана Всеволожского, фотографии танцовщиков в нарядах, зафиксированные воспоминания Мариуса Петипа, артистов балета, а также отзывы зрителей и критиков той поры.
Однако увидеть точную копию костюмов Всеволожского невозможно, поскольку с той поры поменялись спектр тканей, осветительные приборы, которые совершенно преображают цвет и, конечно, фигуры танцовщиков.
В 1892 году танцовщики-мужчины были крепкие, с неявно выраженными мышцами. А женщины, для того чтобы явить миру изумительную талию, надевали корсеты. С той поры прошло более ста лет. Артистов невозможно затягивать в фиксирующие конструкции, иначе им нечем будет дышать, поскольку поменялась техника танца.
Если бы мы захотели восстановить хореографию того времени, то поняли бы, что это очень скучно. То были умеренные, очень аккуратные танцы без верхних поддержек. Арабески на высоту 45 градусов уже никого не восхищают. Шарм и очарование округлого женского тела не пленяет. Нас интересуют испытания пределов: нога должна быть поднята на 180, а еще лучше — 190 градусов. В прыжке балерина должна зависать над планшетом сцены, преодолевая законы гравитации.
Мы хотим сохранить цветовую палитру костюмов 1892 года. Но есть ряд сложностей. Все ткани, которые использовал Всеволожский, были натуральными. Это означает, что там нет неоновых цветов, к которым мы привыкли. Открытых лимонных, звонких бирюзовых, ярких розовых. Весь цвет виден словно сквозь спокойный серый воздух. Сейчас у нас есть дисперсные кислотные красители, которые рвут линзу театрального экрана — четвертой стены, благодаря чему зрители получают эмоциональный заряд от цвета на сцене.
Натуральные ткани, из которых изготавливали одежду в XIX веке, ведут себя в эксплуатации на сцене плохо. Костюмы становятся мятыми, у них вытягиваются коленки. В современных материалах есть эластан. Артист балета неограниченно может совершать невероятные амплитудные движения, ткань позволяет тянуться сколько угодно. Но у синтетики есть недостаток — она выпускается промышленного крашения, не рассчитанного на цветовой ансамбль на сцене, к которому привыкли зрители ХХ века.
Кроме того, в создании цветового ансамбля нам не помогают современные осветительные приборы. Особенно это отражается на костюмах солистов, по которым лупят прожекторы. Чтобы вырвать солиста из общей толпы, на него направляется ярко-белый луч. Это очень далеко от того освещения, которое существовало на сцене в конце XIX века. Тогда постепенно переходили с газа на электричество. В Мариинском театре 1892 года было теплое освещение от ламп накаливания.
Но кого волнуют эти технические нюансы? Зритель хочет видеть на сцене красивую картинку. И она будет. У наших артистов прекрасные по современным меркам тела, которые намного больше приспособлены к скоростям и амплитудным нагрузкам на сцене, чем у танцовщиков XIX века.
Для них мы создаем наполненные отделкой и блестками костюмы, изготовленные с помощью качественных современных технологий.
Благодаря тому, что мы стоим на страже цветового баланса, зритель увидит гармоничную и атмосферную картинку. На сцене будет настоящая сказка.