1606 год
Россия, Москва
4 мая 1606 года во время приёма польского посла Николая Олесницкого Лжедмитрием разразился политический скандал. В грамоте Лжедмитрию от короля был опущен царский титул, а Лжедмитрий величался лишь «Великий князь». В ответ на возмущение Лжедмитрия посол ответил, что, когда Дмитрий покорит татар и турок, то тогда его будут называть монархом, но не теперь. И если бы не вмешательство Юрия Сендомирского дело могло бы закончиться рукоприкладством со стороны царя. А так послу лишь велели удалиться и сидеть дома, пока ему не разрешат появиться на свадьбе. Посол удалился, а Лжедмитрий велел вписать к его титулу царя добавление из слов: «монарх и непобедимый».
8 мая состоялось бракосочетание Лжедмитрия и Марины Юрьевны Мнишек. Марина была провозглашена царицей «всея Руси». В ходе свадьбы был спор между Лжедмитрием и боярами. Последние требовали, чтобы невеста была одета согласно московским обычаям, Лжедмитрий возражал. Но ему пришлось уступить, и он уговорил Марину Мнишек день походить не в польской, а в русской одежде.
Утром 9 мая Лжедмитрий подарил супруге польские платья с просьбой, чтобы носила их. При этом Лжедмитрий заявил, что 8-го он хотел угодить всей стране, но теперь он будет править сам и делать то, что он хочет, а не так, как хотят его московиты. С того дня царица одевалась только по-польски.
Когда после венчания царь и царица вышли из храма, князь Мстиславский начал бросать народу из золотого сосуда, подле него стоявшего, золотые монеты, ценою в 1, 5, 10 и даже 20 червонцев. При этом ни один поляк не брал их; Москвичи же кидались за монетами, не исключая самых знатных бояр. В числе последних оказался и Дмитрий Иванович Шуйский.
С 9 мая пошла череда праздничных пиров в честь свадьбы царя.
На них пел хор из 32 певцов, выписанных из Польши, играли около ста музыкантов, также приехавшие с Мариной Мнишек из Польши. Проводились танцы на польский манер.
10 мая на третий день свадьбы, Лжедмитрий приказал приготовить в кухне всё по-польски и среди других кушаний — варёную и жареную телятину. Это была грубая ошибка. Когда русские повара увидели это и рассказали всем, в происхождении царя русские стали сильно сомневаться, и пошли разговоры, что он, верно, поляк, а не московит.
Это было связано с тем, что по русским законам и обычаям, тем, кто посмеет есть детёныша животного, до того, как тот вырос, полагается смерть. Детёнышей есть нельзя, ибо только взрослые особи животного мира дают потомство.
В тот же день Лжедмитрий допустил ещё одну грубую ошибку. В связи с тем, что присутствующим на свадебном пиру или охранявшем его капитанам, докторам, и другим немцам было слишком далеко до церкви в Немецкой слободе, царь разрешил представителю евангелической лютеранской церкви господину Мартину Беру из Нейштадта провести евангелическую службу в Кремле. Естественно это стало известно московскому люду в тот же день.
В эти дни, поляки так перепились, что при разъезде, направляясь на свои квартиры, наглели дальше некуда. Они рубили саблями (кого до смерти, кто отделался ранениями) москвичей, кто попадался им на улице. Бесчестили женщин, и не только простых, но знатных из родов князей и бояр. Последних насильно вытаскивали из карет, а их слуг и тех, кто пытался за них вступиться, рубили.
И это им сходило с рук, так как Лжедмитрий жалоб на поляков либо не принимал, либо решал вопрос в их пользу, а заговорщики же решили повременить, так как в связи со свадебными праздниками охрана царя была усилена. Ждали, когда с Лжедмитрия снимут усиленную охрану.
11 мая опять гуляли. На этот раз царица пригласила к себе послов польского короля.
12 мая на рынках Москвы уже открыто говорили, что царь язычник, ибо со дня венчания до сих пор не посетил с царицей бани и не мылся в ней, как это полагается по русскому обычаю. Когда схваченного болтуна доставили к Дмитрию, бояре отстояли его: что, мол, с пьяного возьмёшь, и ему ли, Лжедмитрию, бояться какую-то чернь. Болтуна отпустили.
Лжедмитрий же, уверовав в себя, перестал обращать внимание на предупреждения своих сторонников и капитанов из иностранцев, что в городе неспокойно и существует заговор. Хотя царю об этом докладывали его капитаны едва ли не ежедневно.
Лжедмитрий явно не знал старинной поговорки:
«Опасность приходит быстрее, когда ею пренебрегают, и случается сразу то, чего не ждут и через год».
13 мая. Во дворце целый день танцевали и пировали.
14 мая. Царица устроила приём у себя: целый день пировали.
К ночи на улицах кое-где собирались озлобленные этими беспрерывными гульками москвичи. Пришлось усилить охрану. Когда Лжедмитрию докладывали, что эти сборища не без причины, он сразу обрывал эти разговоры. А тех, кто продолжал говорить о возможном заговоре, приказывал наказать. Поэтому многие, которые также видели неладное кругом, молчали из боязни. Кое-кто из охраны царя подбрасывал подмётные письма, в которых предупреждал о заговоре.
В ночь на шестнадцатое, наконец-то, приняли меры. Резко усилили охрану Кремля в ожидании возможного нападения, но нападения не последовало, потому вновь расслабились. В эту же ночь в Кремле поймали шестерых, явившихся в Кремль на разведку. Троих убили при захвате, троих задержанных по подозрению в участии в заговоре замучили пытками.
В тот же день, 15-го с согласия Лжедмитрия, при штабе Петра Басманова был составлен список опасных бояр и лиц, которых надлежит удалить из Москвы или убить, чтобы они не затеяли заговора против Лжедмитрия. Этот список попал в руки Михаила Игнатьевича Татищева*, который был названным братом Петра Басманова, а, кроме того, был одним из лидеров заговорщиков. Естественно, тот сообщил о списке и фамилиях в нём Василию Шуйскому.
Руководители заговора пришли к мысли, что дальше медлить опасно.
(Источники: Буссов*, Маржерет*, Мария Мнишек*, Масса*, Паерле*, ПСРЛ, т.14, Татищев, т.5)