О романе Михаила Арцыбашева «Санин» спустя сто лет.
Что заставило меня приобрети этот роман, переизданный через более чем сто лет после его скандального появления на свет? Элементарное любопытство. Желание узнать, что именно в этой книге вызвало такой ажиотаж среди читающей публики былой России. Понять, отчего Михаила Арцыбашева называли развратителем молодежи, и провинциальных гимназисток в особенности, а его бестселлер – порнографией. Определить, наконец, что могло положить начало целой жизненной философии, получившей название «санинство».
Впрочем, «санинство» в то время уже существовало, оно, по большому счету, существовало всегда – не было только ярлыка. А после первой русской революции разочарованная интеллигенция особенно неистово бросалась то в блуд, то в морфинизм, то оказывалась охваченной манией самоубийств, и подо всё это старалась подвести какую-то идейную базу. С другой стороны, арцыбашевский герой стал не только эпонимом, но и катализатором социального явления, внутренним двигателем которого явились индивидуализм и элементарная половая распущенность.
Но вернемся к вопросу, поставленному вначале: что же в этом произведении так возмутило благонамеренное русское общество межреволюционного периода? Увы, нынешний любителям книжной клубнички тут поживиться совершенно нечем. Ни одной порнографической сцены в романе нет. Есть, правда, кое-какая «обнаженка» – но она по нашим временам настолько целомудренна и эстетизирована, что ни о каком вульгарном физиологизме тут и речи быть не может. Доза порнографии в произведениях современной российской карманной «литературы» куда больше, чем у скромняги Арцыбашева.
Гораздо значительнее в бестселлере Михаила Петровича «обнаженка» нравственная. Автору не откажешь в наблюдетальности. В изучении человеческой натуры он явно преуспел, и его главный роман – это сплошной психологический натурализм. Натурализм, но не реализм: мысли, чувства и эмоции действующих лиц, весь этот душевно-умственный ливер безжалостно выворачивается романистом наружу. Еще мгновение назад прекрасная во всех отношениях героиня вдруг превращается в мерзкую гадину – мысль, возникшая в её мозгу, обезображивает девушку у нас на глазах. Блестящий красавец-офицер, лихой соблазнитель Зарудин оказывается нафаршированным фобиями и комплексами. Обаятельный Владимир Санин думает о своей матери, милейшей, в сущности женщине: «Животное».
Без этой узкопсихологической присадки произведение выглядело бы приторным декадентским сиропом. И тут есть повод задуматься: а не поэтому ли ревнители нравственности столь бурно отреагировали на появление «Санина»? Ведь такое стрип-шоу человеческих душ куда более нестерпимо для ханжей, чем просто описание любовных томлений героев – пусть даже и с легкой примесью эротики (в современном значении этого слова).
Может быть, запрет пытались наложить по причине того, что «Санин», в сущности – роман антихристианский, вернее, антицерковный? С другой стороны, практически вся русская литература начала XX века страдала этой болезнью религиозной левизны. И после ницшевского «Антихристианина» ничего нового отечественные писатели уж точно не сказали.
Возможно, призывы запретить роман посыпались в связи с неприглядным изображением внутренней жизни русского офицерства и шире – высших слоев общества? Но опять-таки, подобных примеров в отечественной словесности того времени множество. Чего стоит один купринский «Поединок», увидевший свет двумя годами раньше. А после войны с Японией авторитет армии упал настолько, что отмечались даже случаи избиения офицеров прямо на улице. В этом смысле нокдаун, в который Санин публично отправляет соблазнителя своей сестры Зарудина, вполне характерен. И вся нелепость системы тогдашних общественных отношений заключается в том, что ударив человека определенного сословия по лицу и отказавшись с ним стреляться, можно было этого человека почти наверняка уничтожить физически. Так и происходит – загнанный в угол золотопогонник отправляет себя на тот свет, в то время как его обидчик с удовольствием пьет водку на травке и подглядывает за купающимися женщинами.
Дуэль как способ выяснить отношения в романе Арцыбашева выглядит абсурднейшим занятием, на которое главный герой согласиться не может просто потому, что не хочет. Вообще весь набор социальных условностей и табу попирается им с изумительным простодушием, достойным поведения «умного дикаря». И тут тоже ничего нового. «Естественный человек», идеи Руссо – всё это мы проходили. Впрочем, сам Санин не поклонник первобытного варварства. Он – за синтез животности и культуры, в результате которого должно народиться поколение сверхлюдей (тоже, в сущности, не новая тогда идея). «Человек – это гармоническое сочетание тела и духа», – эта банальность в устах Санина возводится в ранг историософского обобщения: раньше человек жил только телом, потом зажил одним духом, а теперь и то, и другое надо культивировать одинаково старательно.
Год выхода романа в свет символичен. 1907-й – год разочарования и усталости. Только что проиграны две войны – с Японией и с «темными силами» самодержавия. Ни об одном из этих событий в романе ни разу не упоминается (он был написан в 1902 году). Глухая провинция, где разворачиваются описанные события, полностью изолирована от остальной страны. Но типичный носитель послереволюционного ментального надлома угадан Арцыбашевым точно. Юрий Сварожич выписан столь же подробно, как и его антагонист Санин. Казалось бы, такую фамилию автору следовало бы подарить человеку огненного языческого мировоззрения, свободному от пут христианской морали. Сварожич отнюдь не из категории монашествующих и или юродствующих, но именно ему на протяжении романа предстоит нести груз негативного примера того, как не надо жить. Вся жизнь Сварожича – пример отрицательного подвига. Арцыбашев желает показать, как человек съедает сам себя вместо того, чтобы наслаждаться жизнью и помогать в этом святом деле другим. Причина страданий и смерти Юрия – его гиперрефлексия и зацикленность на самом себе. В общем, отличительные качества интеллигентов. Вообще этот антигерой – собрание «недоразумений», характерных для русской интеллигенции. Суть его главной ошибки формулирует Санин: «Человек не может быть выше жизни, он сам – только частица жизни».
По определению Санина, уста которого – это авторский рупор, Сварожич – человек, который «носит в груди катастрофу». Механизм саморазрушения запущен внутри еще целого ряда персонажей, так и не научившихся жить по-санински.
По большому счету, главные герои романа – Эрос и Танатос. Второй, кстати, побеждает гораздо чаще. Смерть от туберкулеза не считается, а вот целых три самоубийства и нравственный суицид красавицы Карсавиной – это уже серьезно. Здоровяк Иванов – единственный, кто идет в ногу с Саниным и разделяет его отношение к жизни, но и он, судя по всему, сопьется.
За что же этот роман тщились запретить? Видимо, всё-таки, за проповедь свободной половой любви, которую словом и делом пропагандирует Санин. Добрую, и в то же время медвежью услугу писателю оказал дидактизм русской литературы. Книга в России должна была чему-то учить, куда-то вести. И успех «Санина» был тем более велик, что герой романа зовет читателя не на эшафот ради блага народа, а в райские кущи сексуальной свободы. И читатель, надо полагать, был не самый рафинированный, а – массовый. «Санин» – явление массовой культуры.
Носящий на себе многие родовые пятна русской книжной мысли (и толстовское отрицание цивилизации в том числе), не блестяще, но добротно написанный роман Михаила Арцыбашева интересен прежде всего в связи с тем резонансом, который он вызвал в среде читающей публики, тем, что он отразил мировоззрение определенной части интеллигенции и полуинтеллигенции. Потому и рассматривать его следует как событие не литературного, а социологичесого порядка – точно так же, как издававшиеся астрономическими тиражами бестселлеры Вербицкой, романы Каменского и Нагродской. И – как следующий роман Михаила Петровича «У последней черты», в котором наряду с раскрепощением пола описано еще одно характерное явление времени – эпидемия самоубийств.