В Хитропоковке, что затерялась меж оврагов да берёзовых рощ, жил-поживал мужичок. По виду вроде как человек: руки-ноги на месте, бородёнка лопатой, да только нутро у него — хуже голого ледяного ветра в декабре. Звали его Аркашка, а прозвище дали — Савидущий. Не иначе как за его шальную жадность да взгляд колючий.
И что бы ты ни придумал, всё ему мало: кто с соседями поделится ведром картошки, он себе вдвое больше нахапает. Кто сарай новый сложит, Аркашка от зависти до ночи избу свою латает, чтоб, значит, лучше была. А уж если курицу кто во дворе заведёт — всё, беда: Савидущий за ночь забор повыше сколотит, чтоб курей чужих, не дай бог, в его огороде не видать. Да только злость да жадность, видно, своё дело делают: никакого счастья на Аркашкиной земле не водилось. Жил он, как в пустыне, даже кошка в дом не заходила.
Но вот однажды, под вечер, когда солнце пряталось за холмами, случилось нечто такое, что перевернуло его жизнь вверх дном... Или почти перевернуло.
Была у него жена вечно затюканная, будто сама жизнь ей по рукам била. А ещё была дочка, девчушка такая, с яркими глазами, хоть и не понимающая, чего отец от неё хочет. А сынок, тот ещё — прям как копия его, только повыше и покрасивше, но в душе точно такой же, как его отец. Глупый да самовлюблённый.
Аркашка, он ведь умный, сам себе так и говорил: «Я-то знаю, как надо!» И всех вокруг считал тупыми. Что там жена с детьми? Работать, да и то плохо, а вот он, мол, вон как: всё держит на своих плечах, всё контролирует, всё понимает. Сказал так — значит, так и будет.
Но вот жена, теряя терпение, поняла: жить под этим гнётом уже невозможно. Сначала молчала, терпела его злые слова и взгляды. Потом стало невыносимо. Собрала детей, тихо, чтоб муж не заметил, и ушла. Аркашка этого не сразу понял — подумал, что она просто на рынок зашла, а когда вернулся домой, так и застал пустой двор. И тогда, только тогда, он понял — что и его жадность, и его "ум" привели его к пустоте.
Но упрямый он был. Даже когда всё пошло кувырком, даже когда разорялось всё вокруг, в его голове всё равно был один ответ: "Я-то умный!"
Купил Петров новый "Москвич" — так Аркашка сразу язвить начал: "Да ты что, совсем с ума сошёл? Денежки зря бросаешь! У меня вон тарахтелка старая, зато надёжная!" А сам-то знает, что его развалюха еле ездит, только до правления да до магазина.
Или Степан новую косилку привёз — Аркашка опять своё: "Ишь ты, барин! Да я своими руками всё могу, мне никакая техника не нужна!" А сам косит кривовато, пот градом, а травка через раз ложится.
Каждый раз, когда кто-то в селе что-то новое купит, Аркашка обязательно найдёт, к чему придраться. То денег жалко, то качество не то, то "у меня и так всё лучше". Мужики давно уж над ним посмеиваются, а он всё не унимается. Для него теперь главное — показать, что он умнее всех, хотя на самом деле — просто завистливый да злобный.
И ведь такая повадка: сам-то копейку считает, а как услышит, что у соседа что куплeно — так сразу язык распускает, критикует. Будто боится, что кто-то его обойдёт, опередит.
Познакомился он с бабенкой из соседнего села. Стали встречаться.
Приедет Валентина — сразу всё в доме переделает. Постирает, пол вымоет, щи сварит, скотину обихаживает. Аркашка только посматривает: "Ишь, как всё быстро!" Сам же — урвёт, что ему надо, и давай подталкивать: мол, всё, дела сделаны, можешь ехать.
А ей-то что? Сама не дура. Приедет, управится, чуть-чуть с ним посидит, выслушает его брюзжание про всех и про всё. Он ей про соседей расскажет, как все вокруг дураки, она кивнет. Потом — по хозяйству вместе, и снова: "Ну всё, Валентина, пока-пока!" И — иди, вон!
Валентина — баба практичная. Ей не жалко, она и так по хозяйству вертится, а тут ещё и помочь кому можно. А Аркашке — самому того и надо. Приехала, сделала, уехала. Никаких тебе серьёзных отношений, никаких обязательств.
Мужики в селе только головами качают: "Ишь ты, нашёл себе служанку!"
А в селе посиделки мужицкие — там уже языком чешет, да так, что за версту тошно. "Ну чё, — говорит, — баба как баба, дура набитая. Приезжает, суетится, думает, что я её, дуру, не раскусил!" И давай всякую небыль про неё городить: и характер её ругает, и внешность, и умишко.
Мужики слушают, кто промолчит, а кто и усмехнётся. Знают ведь Аркашку — языкастый, да пустой. А Валентина — баба самостоятельная, ей не привыкать. Приедет, сделает своё, и назад. Хоть и знает, что Аркашка треплется, да виду не подаст.
Однажды всё и случилось. Не выдержала Валентина поганого отношения Аркашки. Приехала как обычно, переделала все дела, а потом и говорит: "Аркаша, хватит меня как служанку использовать".
Аркашка сначала опешил — привык, что она всё стерпит. А она ему: "Я не твоя прислуга, я женщина. И хватит про меня байки по селу пускать". Да как врежет ему чайником прямо по макушке!
Мужики потом судачили: "Вот тебе и Аркашка! Думал, что всех обведёт вокруг пальца". А он сидел весь в синяках, опозоренный на весь сельсовет.
Валентина уехала, да так, что пыль из-под колёс столбом. И больше не вернулась. А Аркашка остался — один, злой, с разбитой головой и окончательно разрушенной репутацией.
Купил Аркашка машину — не иначе как иномарку заграничную, блестящую. И не просто купил, а в кредит, да такой, что проценты аж под самую крышу. Первые месяцы — гонял по деревне, важничал, перед мужиками выделывался. "Вот, — говорит, — я какой! Не то что вы все на своих тарахтелках!"
Мужики поглядывали да помалкивали. Знали ведь, чем такие похвальбы кончаются. А Аркашка не унимался — то тут проедет, то там, будто король дороги. Каждому норовил под нос ткнуть, что у него не какая-нибудь колымага, а заграничная красавица.
Прошло полгода. Машину отобрали за долги. Да так, что Аркашка и опомниться не успел.
Мужики в тот день так хохотали, что село аж звенело! "Ишь ты, — говорили, — довыделывался Аркашка!" Тот сидел, морду повесив, будто его последнее, что имел, отняли. А по сути — и отняли.
С тех пор и прозвали его в селе — "Аркашка-иномарка", да только теперь уж с усмешкой горькой.
Мужики в селе потом долгими вечерами травили байки про Аркашкину машину. То ли насмешка была, то ли горькое поучение.
«Ты глянь, — говорили, — купил железяку за все свои копейки, да еще и в кредит. Думал всех удивить, а удивил только собственной дурью». Аркашка сидел потом на завалинке, понурый.
Соседи над ним потешались, бабы судачили. А он — молчал. Впервые за долгие годы промолчал, не стал оправдываться и врать, будто всё у него лучше всех.
Теперь вместо важного коротышки с похвальбой — обычный мужик, которому жизнь вывернула карманы наизнанку. И некому теперь было готовить, стирать, убирать — ни жены, ни Валентины.
Остался Аркашка один, с горькими мыслями.
- Дорогие читатели! Ставьте лайки и подписывайтесь на мой канал, если понравился рассказ.