Как-то вдруг образовался свободный час в Воронеже на Карла Маркса и пошёл я старинную подругу Олю вытащить на чашку кофе. Год не виделись.
Мы знакомы давно.
В девяностые вместе морозили сопли у Балалайки на проспекте Революции каждый со своими творениями, а сейчас у неё клёвая галерея, там очень хорошо, но басня не о том.
Зашёл поить кофеём барышню, а нашёл её поблизости уже за столиком в "Джа го", плюхнулся на свободное кресло рядом, сказал "всем привет" и услышал "Ухх, ты!" от красивой дамы, - хозяйки заведения.
У них оказывается переговоры шли. Ну, посмеялись хором. Я не помешал. Всё срослось как надо.
Но цимус дальше, зал заведения показался смутно знакомым, и таки да - как раз ровно здесь, в мрачном тогда помещении, иначе не скажешь, с окрашенными зелёной краской стенами, сидел в девяностые годы клуб самодеятельных художников "Весна".
Это был редкостно гадючный гадюшник, просто террариум единомышленников.
Но именно от него мы с Ольгой мёрзли на проспекте у той самой Балалайки. Круг замкнулся.
На том самом пятаке у Балалайки Пятницкого сквера со своей берестой я обосновался году так в девяносто шестом или девяносто седьмом. Компания там была странная, но нескучная, - это как минимум.
Приезжал я рано, как правило первым.
И вот утро, пустой проспект,
раскладываюсь и вижу человека с собакой, Славу А. Подходит он ко мне, знакомимся и говорит, мол, выставку делает в Кисловодске, завозит через неделю, а забрать некому, заберёшь?
Воронеж, ноябрь, холодно, а там - Кисловодск, конечно заберу, как же не забрать-то.
Так всё и случилось. Приехал "на воды" паровозиком - тепло, чудно, парк, нарзан, белки, а в Выставочном зале Славину выставку уже перекинули в Пятигорск, – мне хлопот меньше, а моё же добро на неделю приняли в малый зал галереи.
Ну и на неделю я свободен.
В ноябре там прекрасно, публики поменьше гуляет чем летом, но тоже не пусто, приятная погода, расслабон такой.
Присел я у Нарзана на круглую скамейку, из тех, что вокруг деревьев построены. Чемоданчик свой на ножках раскрыл и неспешно барыжу.
Шкатулки, берестяная бижу, заколки всякие там
резные, туески и прочие финтифлюшки.
Подходит вдруг барышня, - маленькая милая
брюнетка-очкарик, рассматривает мою "галантерею", а я ей говорю:
"Девушка, давайте, я угадаю, как Вас зовут?"
Она:" ну, давайте".
"Зовут Вас Ларисой".
"Эээ, как это?"
"Ну, Ларис, мы с тобой на втором курсе в Горном стенгазету рисовали, не помнишь что-ли?".
"Андрей?!"
"Ага"
Появилась Лариса очень вовремя, поскольку уже на следующее утро меня скрутили четыре серых парня с погонами. Время тогда на Кавказе было неспокойное и меньше чем по четыре они не ходили. Ну и, как водится, нарушение правил торговли и прочая чума. Разобрался, на волю вышел к вечеру.
Лариса дождалась.
Ну и получилось так, что вошла она оперативно в местный клуб "творцов" и просидела с моим чемоданчиком в этом парке на скамеечке несколько лет. Помогали выжить друг другу.
У Макаренко в "Педагогической поэме" или во "Флагах...", не помню точно, была такая, как бы в шутку, классификация беспризорников:
- вообще пожиже те, что сидят у своих помоек и по подвалам и не рыпаются;
- следующие, покруче, на "трамвайной колбасе" ездят на вокзал;
- и "экстра" - едут на крышах вагонов и в угольных ящиках зимой в Ташкент и Ялту, а к лету в столицы.
Тешу себя мыслью, что таки да, были и мы рысаками.
Да и сейчас можем.