"Tри танкиста, три веселых друга»…
«Защищать сталинскую эпоху придется нам, антисталинистам.»* (А.А. Зиновьев «Нашей юности полет»)
На одиннадцатой странице своего «исследования» Солженицын представляет нам очередных «невинных жертв» сталинизма. На сей раз не политических, а простых уголовников. Речь идет о трех танкистах, которые, если не совершили, то по меньшей мере пытались совершить групповое изнасилование.
Солженицын готов оправдать любое преступление и выдать его за нечто незначительное, чтобы наказание за него выглядело несправедливым, чрезмерно суровым и противозаконным. А для этого все средства хороши: достаточно из преступников сделать героев, а их жертв наделить самыми неприглядными и отвратительными качествами.
В данном случае жертв насилия Солженицын нарекает для начала «забористыми девками», т.е. чуть ли не шлюхами, хотя этих девушек никогда не видел, а слышал о них только из рассказа тех самых трех преступников, уголовного дела он не видел и не читал, свидетельства пострадавших не слышал. Весь дикий бред автора основывается только на рассказе трех подонков и на собственных домыслах. А то, что речь идет о подонках, сомневаться не приходится. Изворотливость и словоблудие горе-адвоката Солженицына не может скрыть от внимательного читателя упрямых фактов.
Вот, как описывается им попытка танкистов совершить преступление:
«Отволгнув от боя, который был позавчера, они вчера выпили и на задворках деревни вломились в баню, куда, как они заметили, пошли мыться две забористые девки. От их плохопослушных пьяных ног девушки успели, полуодевшись, ускакать.»
Заметим также, что слово «выпили» плохо вяжется с «плохопослушными пьяными ногами». К таким ногам больше подходит слово «ужрались»…
Однако насколько девушкам удалось ускакать, насколько пьяны были «3 веселых друга» и удалось ли девушкам уйти от рук преступной троицы, Солженицыну на самом деле ничего неизвестно. А полагать, что насильники расскажут правду о совершенном преступлении, наивно и глупо. А уж тем более, когда речь идет о таком постыдном деле...
С другой стороны, заметим, что события происходят «на задворках деревни», т.е. в безлюдном месте, где к тому же находится баня. Можно, конечно, полагать, что все произошло случайно. Танкисты случайно забрели на край деревни к бане, случайно увидели девушек, случайно вломились в баню шутки ради на «плохопослушных пьяных ногах». Но представляется почему-то совершенно иная картина. Преступники подстерегли своих жертв именно у бани на краю деревни в безлюдном месте, выждали какое-то время пока девушки разденутся, после чего вломились в баню. А что произошло потом, нам неизвестно. Баня представляет из себя все-таки закрытое помещение, в котором особо не побегаешь. Одному из «героев» достаточно было загородить собою выход. Поэтому, каким образом и в каком виде девушкам удалось «ускакать», остается под большим вопросом. Но в любом случае попытка совершить изнасилование налицо. Фразерство Солженицына никак не может скрыть от читателя этот факт.
Как мы уже говорили, чтобы оправдать преступников, Солженицыну нужно описать их как безупречно честных людей:
«Это были три честных, три немудрящих солдатских сердца — род людей, к которым я привязался за годы войны, будучи сам и сложнее и хуже. Все трое они были офицерами.»
Какие там у них были сердца, Солженицын, конечно же не знает, но то, что Солженицын хуже этих подонков, сомневаться не приходится. Достаточно прочитать продолжение «защиты», в котором он сравнивает это преступление с другими, происходившими на освобожденных от гитлеровцев территориях. Вот оправдательное слово нашего «защитника»:
«Да! Три недели уже война шла в Германии, и все мы хорошо знали: окажись девушки немки — их можно было изнасиловать, следом расстрелять, и это было бы почти боевое отличие; окажись они польки или наши угнанные русачки — их можно было бы во всяком случае гонять голыми по огороду и хлопать по ляжкам — забавная шутка, не больше.»
«Все мы хорошо знали», - пишет Солженицын, чтобы придать своим бредням как можно больше веса. Но мы тоже кое-что очень хорошо знаем. Мы очень хорошо знаем, что подобное геройство командованием совсем не поощрялось. Мы также хорошо знаем, чем именно Красная армия занималась на освобожденных территориях. Мы знаем, что освобожденных жителей обеспечивали питанием наши военные полевые кухни, т.е. этим занимались не какие-нибудь благотворительные или частные организации, а армия. А для того, чтобы этим занималась армия, должны быть соответствующие приказы и директивы. Сегодня они находятся в открытом доступе. Для примера можно привести Директиву Военного Совета 1-го Белорусского фронта от 23 апреля 1945 г. «О снабжении продовольствием населения г. Берлина на случай, если оно окажется не обеспеченным продовольствием», где, в частности устанавливаются нормы обеспечения продуктами питания граждан СССР, пленных, жителей Германии...
Остались и фотографии.
Как-то не вяжется эта директива с россказнями Солженицына. Ибо нельзя издавать директивы об обеспечении населения продовольствием и в то же самое время составлять директивы о безнаказанности за учиненное насилие по отношению к местному населению. Разумеется, мы не ошибаемся, поскольку никаких распоряжений о безнаказанности насилия, учиненного над мирным населением, мы не найдем. Напротив, мы найдем без труда директивы о том, как следует относиться к населению освобожденных территорий. В частности, можно обратиться к директиве Ставки ВГК №11072 командующим войскам 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов «О необходимости гуманитарного отношения к немецкому населению и военнопленным» от 20 апреля 1945 г.:
и к директиве Ставки ВГК №220282 командующему войсками 2-го Украинского фронта «Об отношении к населению и к повстанческим частям Чехословакии» от 18 декабря 1944 г.:
Заметим, что обе эти директивы подписаны самим И.В. Сталиным. Поэтому сомневаться в том, что они подлегали безусловному выполнению под страхом наказания, не приходится. Мы все-таки имеем дело со Сталинской эпохой…
Так как же награждалось то «боевое отличие», о котором нам с таким воодушевлением глаголет Солженицын? Зная и понимая эпоху, о которой мы говорим, догадаться не представляет труда. Но давайте все же опираться на факты. Достаточно заглянуть в Википедию: Насилие в отношении мирного населения Германии в конце Второй мировой войны — Википедия (wikipedia.org)
«В опубликованной на английском языке книге (1) описывается факт решительного вмешательства советского командования по пресечению надругательств над немецкими женщинами и детьми, а именно трое солдат были повешены на глазах части за насилие над немцами. По мнению российского историка, доктора исторических наук, заведующего отделом истории войн и геополитики Института всеобщей истории РАН, президент Российской Ассоциации историков Второй мировой войны и президента Ассоциации историков Второй мировой войны О. А. Ржешевского, предотвратить насилие не удалось, но оно всё же было сдержано, а с течением времени и сведено к минимуму.»
Мы можем в очередной раз констатировать, что Солженицын строит свое исследования на каких-то бреднях, далеких от действительности. Наказание за описанное им «геройство» на освобожденных территориях было довольно жестким и командованием армии не поощрялось в отличие, например, от командования Вермахта.
В разделе «Меры советского командования по борьбе с насилием и мародёрством» (Насилие в отношении мирного населения Германии в конце Второй мировой войны — Википедия) приводится ряд других фактов, подтверждающих борьбу командования с подобными преступлениями, совершаемыми в отношении мирного населения освобожденных территорий.
Кроме того, как можно сравнивать преступления, совершенные нашими военными в гитлеровской Германии, с преступлениями, совершенными ими по отношению к нашим советским людям в СССР? Ненависть к противнику не может не учитываться. Многие солдаты, дошедшие до Берлина, потеряли свои семьи, дома. Жены, дети были истреблены немецкой солдатней, т.е. мужьями, отцами и детьми тех самых немок, часть из которых, кстати, тоже участвовала в зверствах, совершенных на нашей территории. Но Солженицын разницы видеть не хочет. Он готов на все, чтобы вылить как можно больше помоев на Советскую власть.
Оправдание Солженицыным трех преступников держится к тому же на его собственных фантазиях. Вот, как это выглядит: «…и теперь этих вояк, прошедших всю войну и смявших, может быть, не одну линию вражеских траншей, ждал суд военного трибунала…» Разумеется, наш горе-адвокат ничего не знает ни о том, прошли ли они всю войну или нет, ни об их подвигах. Солженицын опять все высасывает из пальца. Но даже если бы эти танкисты и проявили геройство на фронте, в мирной жизни они оказались, увы, обыкновенными преступниками…
Чтобы разжалобить читателя по отношению к преступникам, Солженицын пытается надавить на чувство несправедливости, которое в России имеет очень глубокие корни: до сих пор помним мы о невинно убиенных более тысячи лет назад Борисе и Глебе, до сих пор память об этом злодеянии живет в народной памяти.
Да и только ли об этом? Поэтому любые описания актов несправедливости отдаются громким эхом в наших сердцах. Вот струна души русской, на которой можно играть вечно… Именно на ней наш сочинитель будет играть на протяжении всего своего опуса.
В данном случае Солженицын рисует воображаемую им картину жестокого разжалования «героев»:
«Погоны их тоже были сорваны с озлоблением, кое-где торчало и нитяное мясо. На замызганных гимнастёрках светлые пятна были следы свинченных орденов, тёмные и красные рубцы на лицах и руках — память ранений и ожогов.»
Мы понимаем, что подобные соплепускания Солженицына ничего общего с реальностью не имеют. Дело расследовано было по горячим следам, и как вели себя три танкиста при задержании, остается неизвестным. В пьяном состоянии они вполне могли оказать сопротивление, откуда и появились «красные рубцы на лицах»… Полагать, что разжаловать и лишить наград героических преступников можно было только в СССР сталинского периода, тоже очень наивно. Подобная практика существует по сей день во всех армиях мира.
Например, совсем недавно в Австралии было принято решение о лишении наград офицеров, связанных с военными преступлениями в Афганистане. (Не прошло и 30 лет…) Причем речь идет об офицерах, которые сами преступления не совершали, в отличие от случая, приведенного Солженицыным.
И, чтобы три подонка выглядели уж совсем невинными жертвами, Солженицын приплетает к своей защитительной речи начальника контрразведки армии. Как можно обойтись без всесильной руки вышестоящего начальства? Вот, что он нам повествует: «Но оказалась одна из них не чья-нибудь, а — начальника контрразведки армии.»
Опять-таки Солженицын либо придумал это сам, либо написал со слов преступников… Заметим также очень тенденциозную подачу информации нашим сказочником, ведь кем приходилась одна из девушек этому начальнику контрразведки Солженицын прямо не пишет, но понятно, что подразумевает… Слово «шлюха» так и напрашивается… Чуть ниже он уже называет ее «походно-полевой женой», т.е. конкретно шлюхой. А теперь представим себе, что начальник действительно состоял в интимных отношениях с одной из девушек. Как бы вы поступили на его месте? Вы бы не посодействовали наказанию преступников? А теперь представьте себя ее отцом… матерью… братом…
Поэтому, если на самом деле какой-то начальник вмешался в дело, можно только приветствовать такое вмешательство. Причем следует заметить, что Солженицын пишет нам не о простых солдатах, а об офицерах! «Все трое они были офицерами, - пишет наш горе-адвокат.» Три подонка решили, что офицерский мундир защитит их от наказания? Да не тут-то было.
В завершение темы добавим, что сравнивать следует нечто сопоставимое, т.е. факты мародерства и насилия, совершенные на освобожденных территориях войсками других государств. В частности можно сравнить подобные факты с преступлениями, совершенными вооруженными силами США в «освобожденной» Франции, например.
Прежде всего следует отметить, что в американскую армию молодых людей заманивали обещаниями половых связей с легко доступными француженками. Иными словами, военное руководство армии США само толкало на вышеуказанные «подвиги» своих солдат. «Невесты белокурые наградой будут вам», - писал Высоцкий в одной из своих песен о солдатах группы «Центр». Получается, что американским солдатам обещали то же самое…
Так стоит ли удивляться, что освобождение Франции сопровождалось разнузданным поведением освободителей с жительницами страны? Факты насилия покрывались начальством именно поэтому. Нет, конечно, 29 насильников все же приговорили к смертной казни через повешенье, только вот 25 из них были чернокожими. Для них из США даже привезли специального палача. Как вы думаете из какого штата? Да-да, из штата Техас… Более подробно о таком своеобразном освобождении Франции можно прочитать, например, в статье журнала GEO «D-Day: факты насилия, совершенные американскими солдатами, большое табу Второй мировой войны.»
История, рассказанная нам Солженицыным о том, что «все мы хорошо знали», больше подходит к поведению армии США во Франции.
Вот выдержка из одного из писем детей освобожденной Франции:
«Мама пожертвовала собой, чтобы защитить меня. Пока ее насиловали, мы ждали в темноте, не зная вернется она живой, или ее расстреляют.» (2)
Следует все же лишний раз подчеркнуть, что речь идет о так называемых освободителях, которые своих близких не теряли, их села, деревни не сжигали, города не бомбили. Их близких война не коснулась совсем. Враг не проник на территорию США. А французы и врагами-то не были…
Другим свидетельством о «подвигах» американских солдат во Франции может служить опубликованное в 2013 г. исследование американского историка Мэри Луиз Робертс под названием «Что делают солдаты. Секс и американские «джи-ай» во время Второй мировой войны во Франции.»
(Об этой книге на Дзене есть отдельная небольшая статья.)
Автор книги решила углубиться в историю операции «Оверлорд» и исследовать, как вели себя союзники в конце Второй мировой войны во Франции после высадки десанта. (3) Для этого она подняла архивы и заметила, что все полицейские протоколы говорят об одном и том же: везде, где находились американские "джи-ай", они совершили различные преступления, практикуя в том числе и изнасилование:
"... сексуальное насилие не было редкостью, а жалобы со стороны официальных гражданских органов Франции были многочисленны."
С июня по октябрь 1944 г. военный трибунал приговорил за изнасилование к различным мерам наказания 152 американских солдат. При этом автор замечает, что из этих 152-х солдат 139 были неграми, в то время как эти последние составляли всего лишь 10% всего личного состава, задействованного в Европе.
Журнал «Ле Нувель Обсерватер» от 05-11 июня 2014 г. делает следующее заключение:
"Мэри Луиз Робертс показывает таким образом, что американский военный трибунал имел странную тенденцию применять строгие наказания особенно в отношении чернокожих солдат. При этом, такие же правонарушения, совершенные "белыми" солдатами, рассматривались с гораздо большим снисхождением."
Причем, речь идет всего лишь о видимой части айсберга. Большинство жалоб осталось вообще без рассмотрения, а многие «освобожденные» даже не решались жаловаться. Об этом нам повествует, например, Жанин Плассар, говоря о тайне «освобождения», хранимой ее матерью:
«Она сказала мне: «Меня изнасиловали во время войны, во время Освобождения.» - Я спросила: «Тебе удалось рассказать кому-нибудь об этом? – Но это же было Освобождение, все были довольны, я не могла такое рассказать, мне бы никто не поверил!» (2)
Если кто-то думает, что за подобные исследования в США дают Нобелевские премии или ставят памятники, то он очень глубоко заблуждается. После выхода вышеуказанной книги в 2013 г. автора взяли в США под полицейское наблюдение… (4) в качестве вознаграждения. Причем, в данном случае речь идет не о какой-то фальсификации, а о серьезном исследовании, основанном на неискаженных фактах и на воспоминаниях совершенно определенных лиц с указанием фамилий и имен. Да и в отличие от Солженицына, Мэри Луиз Робертс ссылается на свидетельства пострадавших, а не преступников.
Можно также заметить, что Солженицын вообще выступает в роли сталиниста (стр. 9). Ему, как и товарищу Сталину, тоже очень не нравятся дела трофейные… Достаточно прочитать следующий чисто солженицынский пассаж (5):
«На одиннадцатый день после моего ареста три смершевца-дармоеда, обременённые тремя чемоданами трофеев больше, чем мною (на меня за долгую дорогу они уже положились), привезли меня на Белорусский вокзал Москвы. Назывались они спецконвой, на самом деле автоматы только мешали им тащить тяжелейшие чемоданы — добро, награбленное в Германии ими самими и их начальниками из контрразведки СМЕРШ 2-го Белорусского фронта, и теперь под предлогом конвоирования меня отвозимое семьям в Отечество. Четвёртый чемодан безо всякой охоты тащил я, в нём везлись мои дневники и творения — улики на меня.»
Разумеется, Солженицын ничего не знает о содержимом чемоданов, но его больное алчное воображение уже рисует находящиеся в них золото и бриллианты… Чемоданы-то тяжелые. Мысль о том, что в них могут находиться какие-то секретные документы, почему-то не посещает нашего горе-исследователя. Документы ведь тоже могут иметь довольно приличный вес.
С другой стороны, если речь идет о трофеях, то почему Солженицын утверждает, что они награблены? Ему об этом тоже ничего не известно. Совсем ничего. Откуда же эти болезненные фантазии? Если чемоданы тяжелые, значит в них трофеи, а если трофеи, то обязательно награблены? Очень нездоровая логика. Причем, как мы уже видели выше, мародерство на освобожденных территориях преследовалось. К счастью, не Солженицыну довелось заниматься «трофейным делом» (6)…
Более того, нездоровая логика Солженицына заставляет его видеть в каждом смершевце дармоеда. Планка его художественного воображения почему-то выше слова «дармоед» по отношению к военнослужащим СМЕРШ не поднимается. Он не может представить себе этих же ребят на фронте, выполняющих не менее важные, чем он, задачи. В узкий и ограниченный мозг Солженицына подобное просто не укладывается. Тем не менее, нам известны факты участия смершевцев в военных действиях. Вот только некоторые из них:
«- Старший лейтенант Петр Анфимович Жидков, служивший оперуполномоченным отделения контрразведки «СМЕРШ» в 7-й саперной и 39-й танковой бригадах, погиб 6 ноября 1943 года в Киевской области. Он вступил в рукопашную схватку с несколькими гитлеровцами и, прежде чем принять смерть от осколка гранаты, уничтожил нескольких нацистов.
- Оперуполномоченный отдела контрразведки «Смерш» 134-й стрелковой дивизии (69-я армия) лейтенант Григорий Михайлович Кравцов погиб в 1945 году в бою на территории Польши, заменив выбывшего из строя командира роты.
- Лейтенант Михаил Петрович Крыгин, оперативный уполномоченный отдела контрразведки «СМЕРШ» Островного сектора береговой обороны (Морской оборонительный район, Тихоокеанский флот), погиб 14 августа 1945 года, уже во время советско-японской войны. 13 августа 1945 года Крыгин участвовал в десантной операции и взял командование на себя. 12 раз он поднимал в атаку бойцов, прежде чем был смертельно ранен.
- Лейтенант Василий Михайлович Чеботарев, служащий оперативного уполномоченного отдела «Смерш» 19-й гвардейской танковой бригады 3-го гвардейского танкового корпуса, героически погиб, сражаясь с противником в рукопашной схватке. /…/
Во время боев за освобождение Белоруссии погибли 236 военных контрразведчиков, были ранены 136 человек. Это очень большие цифры, учитывая, что «Смерш» не была многочисленной структурой.» (7)
Не говоря уже о том, что СМЕРШ выполнял совершенно определенную работу, а именно, занимался контрразведкой. И занимался ей довольно успешно.
Заметим, что болезненная для Солженицына трофейная тема проходит через всю книгу. Может быть потому, что у него самого изъяли сотню трофейных карандашей? Об этом он повествует нам на 66-й странице своего изыскания:
«Я не только не готов был перерезать тёплые связи с миром, но даже отнятие при аресте сотни трофейных фаберовских карандашей ещё долго меня жгло.»
То есть, когда Солженицын нам рассказывает, что в его чемодане были всего лишь дневники и творения, а не трофеи, он лжет. У него тоже были трофеи. Какие именно? Только эти 100 карандашей или было что-то еще? А свои трофеи он украл или нашел в канаве? И почему сто? Решил, что 100 карандашей ему хватит на всю оставшуюся жизнь? Почему изъятие каких-то карандашей его так долго жгло? Потому что они были в упаковках? В таких?
А было сто карандашей или сто коробок карандашей? Хотелось бы видеть протокол изъятия...
Разумеется, эти вопросы останутся без ответа… Но мы тоже можем подключить наше художественное воображение, не так ли?
На 75-й странице у Солженицына появляется очередной трофей. На этот раз довольно непонятный… То ли немецкий портсигар, то ли коробочка… Солженицын и сам затрудняется объяснить:
«Контрразведчик 48-й армии, арестовавший меня, позарился на мой портсигар — да не портсигар даже, а какую-то немецкую служебную коробочку, но заманчивого алого цвета. И из-за этого дерьма он провел целый служебный маневр: сперва не внёс её в протокол ("это можете оставить себе"), потом велел меня снова обыскать, заведомо зная, что ничего больше в карманах нет, "ах, вот что? отобрать!" — и чтоб я не протестовал: "в карцер его!" (Какой царский жандарм смел бы так поступить с защитником отечества?)»
Мы опять видим, как Солженицын передергивает, называя свою трофейную коробочку-портсигар дерьмом. Ибо если это дерьмо, то зачем ты это, простите, дерьмо взял, подобрал или украл? А орел со свастикой на коробочке-портсигаре был? Коробочка-то, как нам пишет Солженицын, служебная. Следовательно, орел со свастикой на ней должен был присутствовать. А если свастика была, то можно представить себе совершенно иной маневр контрразведчика. Он просто решил посмотреть, насколько дорого защитнику отечества «дерьмо» со свастикой… Оказалось, что дорого.
Интересно и то, что Солженицын прекрасно знает, откуда берутся трофеи и что с ними делают. Об этом он пишет на стр. 126 (Глава 6. Та весна.)
«Я со стыдом вспоминаю, как при освоении (то есть, разграбе) бобруйского котла я шёл по шоссе среди разбитых и поваленных немецких автомашин, рассыпанной трофейной роскоши, — и из низинки, где погрязли утопленные повозки и машины, потерянно бродили немецкие битюги и дымились костры из трофеев же, услышал вопль о помощи: "Господин капитан! Господин капитан!"»
Заметим сразу, что Бобруйск – это совсем не Германия. То есть разбитая техника и трофейная роскошь находятся на территории СССР. Каким же образом «освоение» рассыпанной из разбитых и поваленных немецких автомашин на территории СССР «трофейной роскоши» можно назвать словом «разграб»? С другой стороны, следует понимать, что эту трофейную роскошь грабят очень необычным способом, а именно, целенаправленно уничтожают, а точнее, сжигают. «Дымились костры из трофеев же, - пишет Солженицын.»
А что скрывается за словосочетанием «немецкие битюги»? Это кто такие? Немецкие солдаты? Немецкие пленные? Представить себе гражданских лиц в таком месте все-таки сложно. Если это пленные, то почему не под конвоем? И почему над ними никто не издевается? Ведь, согласно Солженицыну, жестокость и издевательство над ближним - обычное состояние русского человека. Именно поэтому ему стыдно быть русским. Он заявляет об этом прямо перед приведенным выше пассажем:
«Эта война вообще нам открыла, что хуже всего на земле быть русским.»
Чтобы придать своему безапелляционному и совершено идиотскому высказыванию больше веса, Солженицын употребляет множественное число. «Нам открыла, - пишет он.» Солженицын, таким образом, желает показать, что хуже всего быть русским, если не всем, то очень многим, в то время как на самом деле это ущербное чувство охватывает только его самого.
Почему же Солженицын считает, что «хуже всего на земле быть русским»? Из-за разбитых немецких машин? Из-за каких-то потерянных немецких битюгов? Из-за освоения немецких трофеев? Несомненно. Но не только. Чтобы понять, с кем мы имеем дело, достаточно продолжить чтение.
«Это чисто по-русски кричал мне о защите пеший в немецких брюках, выше пояса нагой, уже весь окровавленный — на лице, груди, плечах, спине, — а сержант-особист, сидя на лошади, погонял его перед собою кнутом и наседанием лошади. Он полосовал его по голому телу кнутом, не давая оборачиваться, не давая звать на помощь, гнал его и бил, вызывая из кожи новые красные ссадины.
Это была не пуническая, не греко-персидская война! Всякий, имеющий власть, офицер любой армии на земле должен был остановить бессудное истязание. Любой — да, а — нашей?… При лютости и абсолютности нашего разделения человечества? (Если не с нами, не наш и т. д. — то достоин только презрения и уничтожения.) Так вот, я струсил защищать власовца перед особистом, я ничего не сказал и не сделал, я прошёл мимо, как бы не слыша — чтоб эта признанная всеми чума не перекинулась на меня (а вдруг этот власовец какой-нибудь сверх-злодей?… а вдруг особист обо мне подумает…? а вдруг…?) Да проще того, кто знает обстановку тогда в армии — стал ли бы ещё этот особист слушать армейского капитана?
И со зверским лицом особист продолжал стегать и гнать беззащитного человека как скотину.
Эта картина навсегда передо мною осталась. Это ведь — почти символ Архипелага, его на обложку книги можно помещать.
И всё это они предчувствовали, предзнали — а нашивали-таки на левый рукав немецкого мундира щит с бело-сине-красной окантовкой, андреевским полем и буквами РОА.»
Сложно сказать, у кого этот пассаж может вызвать хоть какую жалость или сострадание по отношению к пойманному предателю, несмотря на пущенные Солженицыным сопли? А желание, пусть даже робкое, защитить власовца, воевавшего против своих, русских (в широком понимании этого слова), против своих соотечественников на стороне жесточайшего врага, сжигавшего его же города и села, истребляющего мирное население страны, где он родился, учился и вырос, может вызвать только недоумение.
Более того, Солженицын пытается представить труса и предателя своей родины чуть ли не героем, который предчувствовал свой позорный конец, но все-таки нашил шеврон РОА на немецкий мундир…
Один из моих учеников, господин де Мурлоз (бельгиец), рассказывал, как проходило освобождение концлагеря в котором он провел 3 года, попав туда 15-летним пареньком… Надзирателям, которые были как раз вот из этих РОА или бандеровцев, освобожденные надели на голову ведра и водили по лагерю, нанося по ведрам удары палками. У господина де Мурлоза почему-то не возникло желания защитить ни одного из них. Он выразил скорее чувство глубокого удовлетворения. И это при том, что у европейцев в концлагерях было привилегированное положение.
Рассказывал он и о том, как одного из таких надзирателей еще до освобождения пленные русские ночью поймали и бросили в шахту. Останки этого надзирателя отправили с тазиком собирать как раз 15-летнего де Мурлоза. Шахта была глубокой и узкой, поэтому товарищ долетел до дна по частям и собирать его было непросто, о чем г-н де Мурлоз рассказывал со смехом. Продолжение было уже совсем незабавным. Разумеется, немцы потребовали выдать «злоумышленников». Но никто даже не заикнулся. Не добившись от русских ничего, немцы повесили 15 человек. Приговоренные тоже никого не выдали…
Рассказывал он также, что один из пленных русских, говоривший по-французски, учил его в свободное время геометрии и учил выживать в лагерных условиях. Благодарность этому узнику концлагеря г-н де Мурлоз сохранил на всю жизнь…
Вы еще жалеете солженицынского власовца? А русским вам быть тоже стыдно? Мне нет.
(продолжение следует)
-----------------------------------
1. Толивер Р. Ф., Констебль Т. Дж. Лучший ас Второй мировой./Пер.с англ. А. Г. Больных. М.:ООО "Фирма «Издателство АСТ», 1999. 432 с. (Военно-историческая библиотека) Страницы 257—261. ISBN 5-237-04115-9
2. "Maman s'est sacrifiée pour me protéger. Pendant qu'ils la violaient, nous attendions dans la nuit sans savoir si elle reviendrait vivante ou s'ils la fusilleraient."
"Еlle m'a dit : j'ai été violée pendant la guerre, à la Libération. Je lui ai demandé : as-tu réussi à en parler à quelqu'un ? Elle m'a dit : en parler à quelqu'un ? Mais c'était la Libération, tout le monde était content, je n'allais pas raconter quelque chose comme ça, je n'allais pas être crue !"
3. Во Франции книга вышла под названием «Джи-ай и женщины. Любовь, изнасилование и проституция во время Освобождения.»
«Placée sous surveillance policière en 2013 après la publication de son livre "Des G.I. et des femmes", Mary Louise Roberts estime que, 80 ans après le Débarquement, "le mythe du G.I. perdure".»
5. «чисто солженицынский», потому что нездоровые домыслы имеют место чуть ли не в каждой строчке..
6. Cм. Трофейное дело — Википедия (wikipedia.org)
7. См. Смерш. Фронтовая контрразведка на переднем краю борьбы с диверсантами (topwar.ru)