Все части детектива здесь
Детективный рассказ. Часть 10
– Откуда вы знаете?
– Мне Глафира Прокопьевна рассказала, что та приходила к ней. И мы обе посмеялись, представив, какое у нее будет лицо, когда он об этом узнает. Глафира обещала мне помочь со всеми доказательствами отцовства.
Я встаю, снова прохаживаюсь по допросной, а потом говорю задумчиво:
– Значит, вы ни о чем не жалеете? Сейчас – да, но потом, Люда, вы будете очень сильно жалеть. С возрастом. Поверьте мне, существует не только земной суд...
Я вызываю оперативника и прошу увести девушку, а сама устало опускаюсь в кресло.
Стриптиз - дело тонкое. Детектив. Часть 10
Почему-то я не удивлена ее молчанию. Сказать ей пока нечего, она еще в смятении от той информации, которую я сейчас на нее вывалю. Она вряд ли подозревает, что мы вдруг вот так «дорылись» до всего. Но честно сказать – если бы не Татьяна и ее слова, мы бы до сих пор не вышли на след Людмилы. Грамотно продуманное и выстроенное убийство рисковало оказаться в разряде «висяков», и хорошо, что этого не произошло. И еще подозрительный момент, который не давал мне покоя – то, что биологическая мать Германа проглотила записку с признанием, словно в последнюю минуту одумалась...
– Не хотите говорить? Тогда говорить буду я – останавливаюсь, опираясь о стол руками и пытаюсь поймать взгляд Людмилы, но она опускает его, и по щекам ее начинают медленно катиться слезы.
Я прохаживаюсь по кабинету, давая ей возможность все-таки заговорить, но она молчит.
– Вам, Людмила, вредно волноваться, потому не плачьте. Все-таки вы будущая мать...
Она поднимает на меня удивленный взгляд.
– Да, мы знаем – киваю я – итак, после единственной ночи, проведенной в объятиях Германа, вы вдруг с радостью поняли, что беременны. У молодых такое бывает, если не предохраняться – организм молодой, фертильность зашкаливает... Вы восприняли это, как некий подарок судьбы... Еще бы – ни одной девушке, хотя это спорный вопрос, такого не удавалось. И вы решили, что Герман, услышав такую новость, может быть, смилостивится и примет свое дитя...
Она вздыхает и наконец-то решает заговорить.
– Знаете, в тот вечер... Он так рассказывал про своих матерей. И одну, и вторую... Я поняла, что это – его боль и решила, что он никогда так не поступит с собственным ребенком, ведь он же прошел через это сам.
– Но вы ошиблись, верно? Мало того, что не подействовал способ, который посоветовала вам шарлатанка, так вы рисковали, кроме того, остаться матерью – одиночкой...
– Когда я пришла к нему и призналась в беременности, он сказал, что быть отцом не готов, и вообще, что я себе возомнила, чухонка деревенская, детдомовская. Он никогда не свяжет свою судьбу с девушкой, у которой не пойми, какая наследственность. И предложил сделать аборт. Но вы должны понять, как больно мне было! Должны! Ведь Герман был моим первым мужчиной. Я дышать без него не могла, жить без него не могла!
– Люда, вы же видели, какой образ жизни он ведет, вы должны были понимать, что он не остановится, что он не создан для семьи, для брака. И даже если бы он на вас женился и признал дитя – он всю жизнь так и продолжал бы гулять!
– Мне это было неважно... Я бы молилась на него, если бы все было так, как вы говорите! И мирилась бы со всеми его слабостями...
– Неужели вы настолько его любили? Это же слепая любовь, глупая. Как можно позволять, чтобы об вас ноги вытирали?
– Повторяю – мне было бы все равно. Где Герман, а где я...
– Итак, он предложил вам аборт и наговорил гадостей. Сначала вы решились на него, верно?
– Да. Я даже пошла в поликлинику, чтобы сказать об этом врачу и договориться о аборте.
– Что случилось потом, почему передумали?
– Я стала ненавидеть Германа, когда увидела, как он радуется жизни, развлекается, ходит в приват – кабинку к директору, трахает эту дуру Розку в раздевалке, флиртует с другими женщинами. Мне было плохо, я страдала, а он... Ему было все равно. Если бы вы знали, сколько слез я пролила, сколько провела бессонных ночей...
– Люда, вы сломали себе жизнь. Из-за человека, который был этого не достоин...
– Он был самым лучшим, что было в моей жизни. Поверьте, я мало хорошего видела, любовь к Герману стала для меня самым большим чувством за всю жизнь.
В этом она права – те, кто растут в детдоме, не могут похвастать тем, что их любили, жалели и ласкали. У них достаточно скудные эмоции, потому, когда они получают такой объем счастья, они не могут справиться с тем, что это можно потерять. В данном случае у Людмилы и мысли в голове не было, что она останется один на один со своим несчастьем и ребенком, а Герман и дальше будет продолжать прожигать жизнь. Это казалось ей несправедливым, и она пыталась решить проблему так, как считала правильным это сделать.
– Я испугалась... делать аборт. Это же первый ребенок, я побоялась, что потом у меня вообще может не быть детей. И решила ребенка оставить. И вот как-то раз, убираясь в кабинете старшего администратора, Николаича, он тогда на минутку вышел куда-то, я кинула взгляд на его стол и увидела там журнал с зарплатными ведомостями. Конечно, сразу обратила внимание на то, какая зарплата у Германа. Там были все суммы, в том числе и те, что шли ему «в серую», так сказать, например, за танцы в приват – кабинках. И тогда я твердо решила, что устрою ему в жизни настоящий ад – рожу ребенка. Но я не знала, что нужно делать потом, я же говорила вам, что у меня нет образования...
– Убить Германа вы надумали до поездки к юристу, верно?
Она кивает головой.
– Я посчитала, что если удастся провернуть все, как я хочу, это для меня будет очень выгодным вариантом, но не знала, как разрулить с отцовством так, чтобы все досталось ребенку...
– И тогда вы заплатили адвокату больше, чтобы он разъяснил вам, что будет, если вдруг с Германом что-то произойдет? Меня насторожила именно сумма консультации.
– Да. Он... повелся на деньги, обещал держать все втайне. И объяснил, что нужно сделать. Честно говоря, сначала я хотела родить, потом доказать отцовство Германа, а потом убить его, но побоялась, что останусь с ребенком одна, без средств к существованию. Директор сразу бы меня уволил, узнай, что я беременна.
– А тут как раз и удобный случай подвернулся, верно? Сначала вы увидели, как Татьяна, ваша напарница, выкинула перчатки в урну в туалете, а потом, когда уходили, Эдуард дал понять, что он тоже скоро уйдет, а Герман останется один, и попросил вас не закрывать служебную дверь.
– Я не раздумывала. Решила, что в любом случае смогу доказать его отцовство, и хоть что-то получу. Вернее, получит мой ребенок. Эта мысль пришла мне в голову тогда, когда я увидела, как Таня выкидывает перчатки. Я подобрала их на всякий случай. А потом эти слова Эдуарда укрепили меня в моем решении.
– Вы надели перчатки сверху, на свои?
– Да. Все сложилось так хорошо... За исключением некоторых обстоятельств...
– Итак, вы оставили дома сумку и телефон, и на такси поехали назад в клуб. Что было дальше?
– Когда я тихо вошла через служебный вход, везде было темно. В том числе и в большом зале, где стриптизеры репетировали. Лишь по краям горели лампы, и я не сразу поняла, что на сцене кто-то лежит. Рядом с человеком лежала салфетница. Я подошла ближе и поняла, что это Герман. Постаралась его привести в себя, подумала, что обморок или еще что-то, но вдруг осознала, что он мертв. А потом поняла, как я была не права, желая его смерти! Я ведь и правда жить без него не могу! Да, я хотела его денег, но оказалось, что мне было важным видеть его, слышать, ждать и надеяться, что когда-нибудь он примет меня и ребенка! Я поняла, что между стриптизерами разгорелась ссора, и знала, из-за чего, вернее, из-за кого. Потому что была в курсе, что Герман спал с женой Эдуарда. Потом я услышала шаги, схватила со стола оставленную кем-то тряпку, взяла в руки салфетницу, ту самую, которой Эдуард стукнул Германа, и спряталась. Тот, кто совершил это, тоже должен был умереть, ведь он отнял у меня любимого человека. Когда в зале появился Эдуард, уж не знаю, куда он отлучался, я тихо подошла к нему сзади, и ударила салфетницей по затылку. Он упал, и умер сразу, я убедилась в этом. Потом я сняла верхние перчатки, те, что надевала Татьяна, и специально выкинула их поближе – в урну внутри барной стойки. Свои перчатки и тряпку, которой обматывала салфетницу, забрала с собой и выкинула.
– Вы совершили ошибку, положив тряпку в карман толстовки – говорю ей я – наши эксперты доказали, что в вашем кармане была именно эта тряпка. Ворсинки из кармана идентичны тем ворсинкам, что обнаружены на салфетнице, и кровь Эдуарда попала путем переноса с тряпки на внутреннюю поверхность кармана вашей толстовки. Что было потом?
– Потом я оттащила тело Эдика в раздевалку, в его кабинку, и замкнула ее, думала, что так его подольше не найдут. Мне повезло, что я быстро сообразила это сделать, потому что сразу после услышала, как открывается входная дверь клуба. Я испугалась и сбежала через служебный выход. У меня от него всегда был ключ запасной, я сразу сделала. На всякий случай.
– Да, в этот момент пришла еще одна любовь Германа, которая запереживала из-за того, что он не дает о себе знать. Жена Эдуарда.
– Вот стерва! Изменять мужу, имея маленького ребенка!
В этот момент в дверь допросной раздается стук и, не дожидаясь моего ответа, в щель просовывается голова Дани.
– Марго, на минутку – говорит он – это срочно.
Я выхожу вслед за ним.
– Мы закончили с уликами из квартиры Устиновой. Людмила была там, ее отпечатки пальцев есть на ручке одной из кружек, ее ДНК сохранилось на краю кружки, она пила чай или воду, скорее всего, чай.
– Спасибо, Даня. Теперь мне более, чем понятно, как она смогла уговорить Устинову на то, чтобы та... Или не уговорить, возможно, это был ее шаг, только вот записка сбивает с толку. Мы как раз поговорили об убийстве Эдуарда, сейчас перейдем к Глафире Прокопьевне.
Я возвращаюсь в допросную.
– Зачем, Люда, вы пошли к матери Германа? Я имею в виду Глафиру Прокопьевну.
– Когда я убила Эдуарда, чтобы отомстить за Германа, я потом, позже, поняла, что натворила... Мне стало жаль его, тем более, у него дочка росла. Но Герман... Он не должен был отнимать его у меня. Око за око, как говорится... Потом появились вы, и я поняла, что вы еще или не нашли перчатки Татьяны, или нашли, но не поверили в то, что это она убила. Я была в панике, не знала, что думать и делать. И тогда я пошла к Глафире Прокопьевне.
– У нее в квартире обнаружены ваши следы. На кружке.
– Да, она сразу усадила меня пить чай. И тогда я... призналась ей, что беременна от Германа. У нас с ней всегда были хорошие отношения, она по-своему любила меня и жалела... Я рассказала о том, что люблю ее сына, и поведала, что убила Эдика, чтобы отомстить за Германа, в состоянии аффекта. Конечно, я не сказала, зачем первоначально вернулась в клуб, то есть о том, что сначала хотела ее сына убить. Сказала, что забыла кое-что, вернулась и обнаружила труп, а увидев Эдуарда, поняла, что он убийца и тоже убила его. Она стала охать и ахать, она же только что потеряла сына, тут я объявилась с ее внуком, она вроде воспряла, и тут такое заявление – что я виновата в убийстве. Я стала уговаривать ее взять вину на себя – ради будущего нашего с Германом ребенка. У меня и так ничего не было, она знала это, а тут еще и тюрьма... Мы долго с ней плакали, утешали друг друга, она обещала подумать и обязательно придумать что-то. Я... не думала, что она покончит с собой...
– В ее желудке мы обнаружили записку... В ней было написано, что это она убила Эдуарда...
– Вот оно что! Но почему в желудке?
– Вероятно, сначала она хотела признаться в том, чего не совершала, но потом передумала и съела ее, посчитав такой способ самым надежным, чтобы скрыть это признание от нас.
– Поверьте, я не... я не имею отношения к ее самоубийству! Она очень горевала по Герману, ведь совсем недавно нашла его и вновь потеряла, теперь уже навсегда.
– Все это будет оценивать только суд, Люда. И это самоубийство оценит, когда будет видеть все детали преступления. В любом случае, смерть Глафиры Прокопьевны, не важно, самоубийство или убийство, не пройдет мимо суда. Теперь давайте перейдем к Олесе.
Я поворачиваю к ней ноутбук и показываю видео.
– Вот на этой записи Олеся выходит из администраторской буквально на несколько минут. В это время вы, попав в «слепую зону», заходите в администраторскую и в зоне следующей камеры появляетесь уже через несколько секунд. Причем ваше выражение лица говорит само за себя. Что вы увидели там? Записку?
– Да. Она лежала на столе и была не дописана. «Я знаю все твои секреты, от меня ничего не скроешь. Знаю, как ты убила Эдика...» – цитирует Людмила.
– И вы решили, что эта записка адресована вам?
– А что я могла подумать? Ведь все было написано! «Знаю, как ты убила Эдика...». Конечно, я сразу поняла, что Олеська, вероятно, тоже возвращалась в клуб, и все видела. Конечно, я была напугана, а в голове сразу родился план. Я вышла из ее кабинета, прошла дальше по коридору. потом вернулась, заглянула осторожно в щель – она была одна, сидела спиной. Я взяла в кухне салфетницу и тряпку, подошла сзади и стукнула ее по голове. Потом сунула в руки ту самую записку, что она писала...
– Вы читали ее в тот раз? Просто до этого она была не дописана.
– Нет, у меня не было времени. Я сунула записку ей в руки и ушла.
– Вас, Люда, выдали ваши эти метания – то и дело вы возвращались в «слепую зону» и ходили туда-сюда. Но должна вас разочаровать – на самом деле Олеся не могла ничего знать. В день убийства Германа и Эдуарда она вернулась домой, как обычно и больше не выходила, пока не поехала днем на работу и не обнаружила тело Германа.
– Но как же... А записка?
– Записка, Люда, это ее очередной блеф в целях выжить из клуба не понравившегося ей сотрудника. Либо она собиралась подстроить кому-то какую-то каверзу. Но знать о вашем преступлении она не могла. У вас не было повода убивать ее.
– Очень жаль, что так получилось. Значит, она не должна была играть в эти опасные игры.
– Тут вы правы. Олеся поплатилась сама за собственную глупость, чувствуя всевластие и вседозволенность, но за ее убийство ответить придется вам.
– Я ни о чем не жалею – она проводит рукой по животу – я все равно докажу, что это – ребенок Германа. Вы же не откажетесь мне в этом помочь? И когда я выйду из тюрьмы, у моего сына будет все, о чем только можно мечтать. Знаете, я буду очень рада, если поставлю палки в колеса этой старой грымзятине, его матери приемной, которая спит и видит, как бы получить наследство своего сына.
– Откуда вы знаете?
– Мне Глафира Прокопьевна рассказала, что та приходила к ней. И мы обе посмеялись, представив, какое у нее будет лицо, когда он об этом узнает. Глафира обещала мне помочь со всеми доказательствами отцовства.
Я встаю, снова прохаживаюсь по допросной, а потом говорю задумчиво:
– Значит, вы ни о чем не жалеете? Сейчас – да, но потом, Люда, вы будете очень сильно жалеть. С возрастом. Поверьте мне, существует не только земной суд...
Я вызываю оперативника и прошу увести девушку, а сама устало опускаюсь в кресло. Вероятно, адвокат тоже пойдет под суд – он знал о преступлении, Людмила своим вопросом фактически намекнула на то, что убьет Германа, и он обязан был сообщить о ее планах...
Преступление раскрыто, но в душе у меня пустота. Никто в этой истории не был счастлив по-настоящему. Я сейчас не беру в расчет Татьяну Негодину. Она сыграла в этом деле небольшую роль, хотя и очень помогла нам. А вот все остальные...Кого не возьми – никто из участников истории не был счастлив, и все были виноваты в этом сами. Мда... Стриптиз – дело тонкое...
Проходит какое-то время, и мы получаем результаты по этому делу. Людмиле дали одиннадцать лет, несмотря на то, что ее адвокат запрашивал отсрочку. После объявления приговора ей стало плохо от услышанного прямо в зале суда, и ее увезли в больницу. Скоро выяснилось, что ребенка она потеряла.
Мне не было жаль ее, так, как ей не было жаль своих жертв. Было жалко тот кусочек маленькой плоти, который уже был живым, но которому не суждено было родиться.
– Марго! – Даня вбегает ко мне в кабинет – ты слышала последние новости о Людмиле?
– А что случилось? Если про то, что ребенка она потеряла – да, слышала. А есть что-то еще?
– Больше нет, опоздал я, значит, сообщить тебе, думал, ты от меня первого услышишь. Вероятно, Людмила рассчитывала на хорошую, сытную жизнь вместе с ребенком за счет денег Германа, ведь она была бы его единственным опекуном... А теперь... Впрочем, на заслужила.
– Согласна с тобой. Мне она сказала, что ни о чем не жалеет... С помощью смерти Эдуарда она отомстила ему за убийство Германа. У нее был такой взгляд на это – только она может убить его и больше никто. А тут Эдуард посмел сделать это...
– Кстати – хитро улыбается Даня – это еще не все новости.
– А что еще?
– Ты представляешь, Ираида Семеновна тоже обломилась пожить богато!
– Почему это?
– Потому что после смерти Германа объявились сразу четыре женщины, утверждающие, что они родили детей от него. У нас запросили образцы его крови, чтобы провести анализ на отцовство. И все четверо оказались именно его детьми, так что теперь старухе придется делиться с внуками наследством. Сейчас идут судебные процессы.
– Отвратительная старуха – морщусь я – поделом ей. Может, хоть кто-то из детей Германа будет счастлив. Хотя... Ему эти деньги счастья не принесли, и им они, наверное тоже его не принесут. Кстати, а почему эти девушки раньше не объявлялись? Наверняка же не все дети только появились на свет?
– Не могу сказать. Двое совсем крохи, а двоим по году. Может, их матери и планировали подать на алименты, но позже. Да, кстати, Руслане Кривенко не пришлось продавать дом – отец с матерью приняли решение продать свою недвижимость в том городе, в котором живут, и переехать к ней. Помочь выплатить ипотеку и жить всем вместе.
– Ну, хоть одна хорошая новость – ворчу я – еще какие-то новости припас для меня?
– Да, есть кое-что... Глафира Прокопьевна Устинова перед самой смертью составила завещание на Людмилу и ее ребенка, вернее, получателем назначила будущего внука, а Люду – опекуном. Это касается всего, что у нее есть – квартиры и денег. Так что ее капризный сын обломился.
– Но сейчас внука нет у нее – кому все достанется?
– Она предусмотрела и это и в завещании указала, что в случае несоблюдения первого условия она все завещает своей двоюродной сестре, Светлане Эрастовне.
– Может, это и правильно. Но похоже, Михаил Валентинович своего не упустит и будет бороться за наследство.
– В общем, Марго, ты права – в этой истории нет счастливых людей. Есть только несчастные.
– Кстати, а среди матерей тех детей, которые рождены от Германа, есть фигурантки дела?
– Нет, Марго, нету. Если ты имеешь ввиду Розу Бутакову и Нину Артюнину – им не повезло.
– Или наоборот – задумчиво говорю я.
Даня уходит, а я остаюсь одна. Конец рабочего дня – пора отправляться домой. К своему счастливому семейству, в дом, где царит счастье.
Конец
Продолжение следует
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.
Все текстовые (и не только), материалы, являются собственностью владельца канала «Муза на Парнасе. Интересные истории». Копирование и распространение материалов, а также любое их использование без разрешения автора запрещено. Также запрещено и коммерческое использование данных материалов. Авторские права на все произведения подтверждены платформой проза.ру.