Об этом не прочитаешь в официальных сводках и репортажах. Удивительные рассказы о настоящей солдатской жизни
Окопная правда — это ведь не только о героизме, подвиге и превозмогании себя. Жизнь на передовой состоит не только из штурмов и артдуэлей, но и из обычного фронтового быта, в котором некоторые ищут творческое вдохновение.
За плечами у него — военная академия, 15 лет службы в радиоразветке, уход на гражданку, работа инженером связи. В октябре 2022-го он понял, что больше не может смотреть на СВО со стороны. И пошел в военкомат добровольцем. Сегодня на Запорожском направлении он со своими товарищами не только сдерживает наступление ВСУ, но находит время для небольших рассказов, в которых то, из чего и состоит повседневная фронтовая жизнь. То, из чего в свое время и состояла «лейтенантская проза» Великой Отечественной. Хороший слог, психология боя, детали солдатского быта и окопный юмор — куда же без него.
ДЕСЯТЬ-НОЛЬ И РЖАЧ ДО КИЕВА!
…Мы сидим на кухне. Деревянный стол, вокруг лавочки, сверху - маскировочная сеть. Готовим ужин: варим гречку, обжариваем тушенку с луком. Сегодня в меню нашего походного ресторана - гречка по-флотски. Вдруг со стороны фашистов - выход. Гулкое эхо артиллерийского выстрела сменяет свист снаряда, разрезающего воздух, постепенно набирающего силу, ещё чуть-чуть, ещё несколько секунд, и всё это должно закончиться разрывом. Тогда вздрогнет земля, тогда сотни осколков полетят в разные стороны, сея хаос, разрушение и смерть.
Но вместо этого свист неожиданно заканчивается громким хлопком, будто бы кто-то шлёпнул ладонью по водной глади.
- Просрал, — комментирует Мирон, — порох отсыревший.
- Тогда один-ноль в нашу пользу, — заявляю я и спокойно продолжаю помешивать лук на сковородке.
Снова выход со стороны противника - и снова шлепок.
- Два-ноль.
- Три-ноль.
- Четыре-ноль.
Фашисты почему-то не успокаиваются. Уже всем понятно, что попалась бракованная партия снарядов, услужливо предоставленная натовскими друзьями, но в своём глупом фанатичном упрямстве враг продолжает долбить по нам безо всякого результата.
- Пять-ноль.
Справа и слева из соседних окопов раздаются редкие аплодисменты.
- Шесть-ноль.
Аплодисменты набирают силу, кто-то свистит, кто-то громко смеётся.
- Семь-ноль.
Это уже не аплодисменты, это уже овации.
- Восемь-ноль.
Над нашими окопами на участке фронта длиной в несколько километров стоит откровенный ржач. Он настолько задорный, настолько громкий, что мне начинает казаться, что смех российских солдат можно услышать и в Киеве.
- Девять-ноль.
Гречка сварена, обжаренный лук и тушёнка добавляются в кастрюлю. Раскидываем ужин по тарелкам.
- Десять-ноль.
- А теперь по блиндажам, - командую я. - Чует моё сердце, сейчас начнётся.
И действительно, следующий выход заканчивается не жалким шлепком, а громким разрывом. Но мы уже под землёй, в руках - дымящаяся каша, и мы до сих пор не можем успокоиться: смех буквально разбирает нас.
- Неуважаемые фашисты, большое спасибо, что дали спокойно приготовить ужин.
С удовольствием налегаем на еду. Лица счастливые и довольные. Как же мало нам надо для счастья...
ФРОНТОВЫЕ СТО ГРАММ ВОДЫ.
Где-то на линии (связи.) обрыв. Мы с Алексом, когда короткими перебежками, а когда и вовсе ползком, продвигаемся вдоль позиций. Солнце слепит глаза. Форма под броником насквозь мокрая от пота.
Странности человеческой натуры: несколько дней назад шёл дождь, и мы молились о солнце, сейчас мы молимся о дожде. Тут же сам себя поправляю: не о дожде, а об обычной питьевой воде. Фляга, набранная перед выходом из родного блиндажа, опустела в течении первого получаса, хочется смять её, как обычный пластиковый стаканчик, чтобы выдавить хотя бы каплю. И зачем я стал думать о воде, от таких мыслей жажда только усиливается.
Лучше сосредоточиться на происходящем вокруг. И вовремя: недалеко от нас вспучилась земля, одновременно с этим донеслись громкие резкие звуки разрыва. Про себя автоматически отмечаю, что работает танк, время, необходимое ему на перезарядку что-то около пяти секунд, поэтому мы с Алексом, не мешкая, ныряем в ближайший окоп. Там несколько бойцов.
- Связисты, - на всякий случай поясняем мы.
- А то мы вас не знаем. Каждый день туда-сюда ползаете. Здорово, парни.
- Здорово.
Взгляд утыкается в полторашку с водой, ребята, словно улавливая наши желания, тут же протягивают бутылку. Несколько глотков, и я снова чувствую себя «живым».
Выжидаем несколько минут, потом выбираемся из окопа и продолжаем свой путь. Не забывая осматривать полёвку (провод полевой связи. - ред.), пробегаем метров триста, и ситуация повторяется, только в этот раз работает не танк, а миномёт или гаубица - длинный и тягучий свист их снарядов ни с чем не спутать. Окопов рядом нет, просто падаем на землю, потом куда-то ползём, снова бежим. Конечный рывок - и мы в спасительной траншее. И там нас тоже встречают с бутылкой воды.
Кажется, этот день будет длиться вечно. Короткие перебежки слились в один бесконечный марафон. И словно питстоп в автогонках, словно оазис в пустыне - очередной окоп и свои ребята, протягивающие бутылку воды.
Наконец-то обрыв найден. Устраняем его, после чего отправляемся в долгий путь домой.
О МУЖИКАХ И МАЖОРИКАХ.
(НА САМОМ ДЕЛЕ, КОНЕЧНО, О БАБАХ)
День был тяжёлый, ощущение, что фашисты решили выпустить по нам все запасы своих снарядов. Четырёх парней затрехсотило. Вечером все свободные от несения службы собрались в моем блиндаже. Гул снарядов, земля сотрясается от разрывов, стены вибрируют.
Тусклый свет лампочки выхватывает из темноты наши лица. Уставшие, но не сломленные.
Пьём чай, стараемся разбавить тягостное молчание никому не нужными разговорами. Мой замок (зам. командира взвода) особенно мрачен.
- Что случилось, Мирон?
Он нехотя, сквозь зубы, говорит мне:
- Жена написала, что полюбила другого мужчину.
- Что? - в один голос воскликнули все.
Замок лишь пожимает плечами.
- Вот такая *****, пацаны.
Всё же расспрашиваю более подробно и узнаю: уже месяц его жена встречается с каким-то мажором. Крутая тачка, модный прикид, пухлый кошелёк. Ходит в элитный спортзал, качает мускулы, самовлюблённо любуется собой в зеркале. В общем, полный набор.
Я оглядываюсь вокруг. Мои пацаны чем-то неуловимо похожи друг на друга. Все исхудавшие, с въевшейся под кожу грязью, небритые... Да уж, не Ален Делоны. Зато настоящие. Мужики, которые оказались мужиками. Которые выполняют такую нужную работу: жечь немецкие танки. Как же я их всех люблю.
Все молчат, пауза затягивается.
А что говорить в такой ситуации? Никто не знает. Ради чего мы здесь? Ради наших жён, матерей, детей. Ради нашей Родины и всех её жителей. Где-то среди них затесались такие гни.. - мажорики. Живут в своё удовольствие и в ус не дуют. И находят в себе наглости подкатываться (извините за мой французский) к женщинам, чьи мужья на фронте...
- Вернёмся домой, надерём ему задницу, — наше мнение единодушно.
- Не надо, пацаны, — Мирон машет рукой. - Я уже отпустил ситуацию, Бог им судья, а жизнь всё расставит по местам.
Гаснет лампочка, значит в дизеле закончилась солярка. В полной темноте все расходятся по своим блиндажам. Ещё один день войны подходит к концу...