Я, Томас Беккет, был одним из тех несчастливцев, которых жизнь методично втаптывает в городскую грязь.
Бывший журналист, а ныне кто-то вроде живого призрака, перебивавшегося случайными подработками. Мой потрепанный пиджак, некогда бывший символом журналистской гордости , теперь напоминал лоскутное одеяло нищеты.
Синеватые вены на руках дрожали от утреннего похмелья, а глаза отражали безутешную меланхолию городских окраин. Депрессия была моим единственным верным спутником, не считая бутылки дешевого виски.
Серый ноябрьский день окутал Сент-Луис свинцовой пеленой. Влажный туман просачивался сквозь трещины старых кирпичных стен, и каждая капля казалась слезой забытого городского пейзажа.
В тот день я как раз собирался пообедать с помощью мусорного бака — дело для обитателя трущоб вполне обыденное, — и тут я увидел его. Это был рыжий кот с изуродованным ухом — живой символ уличных сражений. Его шрам был не просто раной, а географической картой жестокости, проведенной когтем судьбы.
Он смотрел на меня так, будто я был последним негодяем на белом свете.
«Чего уставился?» — буркнул я коту.
А он в ответ — ни звука. Только глаза такие пронзительные, что хоть святых выноси.
И тут происходит чудо. Этот наглый котяра подходит и садится прямо у моих ног. Я решил, что он, вероятно, тоже ищет какой-нибудь пропитания.
«Голодный?» — спрашиваю.
В ответ — ни звука. Только демонстрирует полное презрение к моему существованию.
Я понимал, что выгляжу довольно забавно — взрослый человек разговаривает с котом среди мусорного бака. Но мне было все равно, потому что даже разговор с котом казался лучше, чем одиночество.
В тот день мы с ним разделили найденный мной кусок колбасы. Хулиган съел большую часть, оставив мне лишь жалкие остатки — и в этом была изящная беспощадность природы.
На следующий день кот снова появился. И снова, и снова. За неделю он стал чем-то вроде моего… друга? Или обитателя моей лачуги.
Я назвал его Хулиганом — потому что морда была такая, словно он всегда был готов ввязаться в драку. Когда он садился рядом, пространство между нами наполнялось странным пониманием. Это было не просто соседство двух существ, но негласный договор выживания.
Хулиган не любил, когда я впадал в меланхолию. Стоило мне расслабиться с бутылкой и начать ныть о бессмысленности жизни, как он устраивался рядом и больно толкал лапой.
«Хватит, — мол, — старая песня».
Однажды я написал о нем небольшой очерк. В шутку. Но редактор местной газеты неожиданно купил текст. Двадцать пять долларов — вполне приличные деньги для бездомного. Мои газетные очерки о городских котах — стали как нежные исповеди, рожденные молчаливым диалогом с Хулиганом. Каждая строка была актом благодарности за неожиданное спасение.За полгода у меня уже была постоянная рубрика. За год — контракт на книгу.
Хулиган стал режиссёром моего перерождения, немым советником, который толкал меня от пропасти отчаяния к берегу надежды.
Нищий журналист превратился в писателя и , и всё благодаря рыжему философу с уличными манерами, который решил, что я стою большего, чем мусорный бак и бутылка виски.
"Иногда судьба приходит в образе котенка с изувеченным ухом", — любил повторять я.
И Хулиган снисходительно прищуривался, словно говоря: "Ну, наконец-то ты понял".
Случайность — самый тонкий режиссёр человеческих судеб.
Рукописи не горят, а коты — не просто коты.
Другие мои статьи ЗДЕСЬ