О спектакле «Ионыч» Государственного академического театра имени Евгения Вахтангова. Премьера 26 ноября 2024
У каждого из нас свой Чехов. Мы помним и любим Чехова Юрия Яковлева, Алексея Баталова, Ии Саввиной и Елены Соловей, и это очень точное попадание в стиль и интонацию писателя. Конечно, широта классической литературы предполагает свободу в выборе сценического языка, множественность трактовок и многоуровневость восприятия текста. Однако если современный театр хочет ставить конкретную вещь конкретного автора, лучше следовать оригиналу, сохраняя авторскую интонацию, бережно отражая нюансы настроения, не теряя множественность поднятых проблем и основной писательский месседж.
Современный театр охотно ставит классические произведения в авторской трактовке — этому много примеров, и среди них большое количество удачных, когда режиссер внутренне совпадает с автором. Мы действительно очень нуждаемся в классиках, в их широком уме и тонком понимании нашего национального характера, глубоком и искреннем исследовании нашей души, но для творческой удачи необходимо передать именно то, что хотели передать они. Видеть их глазами, чувствовать их сердцем, мыслить в их масштабах.
Режиссер Олег Долин тоже пытается осмыслить классический текст с позиций нашего времени. Режиссер ищет новый язык, который призван открыть старого Чехова. Острое чувство современности и умение говорить с публикой на ее языке делает честь Долину, но, на наш взгляд, эксперимент оказался чересчур смелым. Лавируя между чеховским и вахтанговским стилем, режиссер выбрал второе. В этом есть много плюсов, главный из которых — динамичная театральность, яркая образность, но есть нечто, что стоит на уровень выше. Над зрелищностью и театральностью, которую обожал Чехов, стоят две вещи, которые важно уловить и передать зрителю: слово и интонация. Чтобы их совместить, необходимо чуть более бережное отношение к тексту, в котором есть все, чего, на наш взгляд, не хватает в спектакле.
Чехов любит своего героя и от всей души ему сочувствует. Ионыч — заложник серой провинциальной жизни. Он живет в маленьком городе с маленькими людьми, которых интересуют очень маленькие проблемы:
Опыт научил его мало-помалу, что пока с обывателем играешь в карты или закусываешь с ним, то это мирный, благодушный и даже не глупый человек, но стоит только заговорить с ним о чем-нибудь несъедобном, например, о политике или науке, как он становится в тупик или заводит такую философию, тупую и злую, что остается только рукой махнуть и отойти. <...> При всем том обыватели не делали ничего, решительно ничего, и не интересовались ничем, и никак нельзя было придумать, о чем говорить с ними. И Старцев избегал разговоров...
Разложение Ионыча идет с двух сторон: на него действует провинциальная безысходность и собственная склонность к материальному, превращающаяся в провинции в отвратительную скупость. В спектакле линия Ионыча (Юрий Поляк) не развита, дана пунктиром и практически теряется на фоне истории Катеньки Туркиной и ее неудачно сложившейся музыкальной карьеры. Катя — настоящая героиня спектакля, ее история неудавшегося штурма столицы не просто выделена — она дополнена подробностями, которых нет в первоисточнике.
С Кати начинается действие, Катей оно заканчивается. Олег Долин дополняет не только Катину линию, он дорисовывает линию матери (Мария Шастина), делая ее по-современному жесткой и конфликтной, отца же, наоборот, делает привлекательнее, мягче. Возможно, спектакль приобретает современное звучание, однако из него уходит подлинный Чехов, с его тонкостью, лиризмом, неприятием пошлости, долгим внутренним размышлением о причинах, следствиях и невозможностью что-то изменить.
Однако в постановке есть удачи. Все, что отвечает духу вахтанговцев, сделано хорошо. Пластические истории, наполненные динамизмом и гротескной выразительностью, освежают действие, а ожившие персонажи романа Веры Иосифовны придают спектаклю остроту. Дефицит традиционных чеховских разговоров, которыми наполнены все его пьесы и проза, отчасти восполнен замечательной сценой с Гостем, поглощающим пирожки (Владимир Симонов-младший), воплощающем туповатую сытость провинциального общества.
Великолепна сцена на кладбище, вылепленная в духе вахтанговских капустников, да и жизнь Кати в Москве, хоть и вымышлена, но сделана ярко, хоть и несколько прямолинейно. Ася Домская играет исступленно, упрямо. Ее Катя ожесточена своей неудачей, раздавлена разочарованием. Она порывиста и безутешна. Спектакль построен вокруг нее, начинается с ее воспоминаний и заканчивается гибелью всех ее мечтаний. Кстати, создатели добавили Чехову трагизма: на сцене умирает мать, и Катя остается с осиротевшим отцом.
О, как мало знают те, которые никогда не любили! Мне кажется, никто не описал еще верно любви, и едва ли можно описать это нежное, радостное, мучительное чувство, и кто испытал его хоть раз, тот не станет передавать его на словах.
Действие развивается вокруг этой фразы. Она время от времени возникает, дополняя сгоревшую любовь Кати и Ионыча такой же несчастливой отцовской любовью Ивана Петровича (Александр Колясников). Создатели современной версии «Ионыча» выделили и развили основную для себя мысль: без любви жизнь опустошается, а люди опускаются.
У Чехова все сложнее, тоньше, безысходнее. В «Ионыче» больше вопросов, чем ответов. Но то, что спектакль пытается рассказать зрелищным, театральным языком историю любви, трагически не совпавшей во времени, — к музыке, искусству, своей судьбе, друг к другу — уже большая заслуга создателей. Ведь, придя из театра, зритель все чаще открывает книгу...