Сменив вологжанина Сергея Васильевича Викулова на посту главного редактора "Нашего современника", лучшего тогда в СССР литературно-художественного журнала, Станислав Юрьевич Куняев почти ежегодно приезжал в Вологду, на свою, как он, калужанин по рождению, говаривал, вторую родину, к единомышленникам.
Если жизнь начать сначала,
В тот же день уеду я
С Ярославского вокзала
В вологодские края.
Перееду через реку,
Через тысячу ручьёв
Прямо в гости к человеку
По фамилии Рубцов. <...> (Ст. Куняев).
На фотографии (интернет): природный бухтинщик Василий Иванович Белов давно не подначивал соседку по дому Ольгу Александровну Фокину; Куняев с интересом прислушивается к импровизациям товарища, а начальник всех - нормальных - вологодских литераторов Александр Александрович Романов оглядывается с недовольством: спутники не держат равнение да и обуты не так, как он, не в сапоги, не в Москву же собрались...
Проездом в деревню я всегда забегал к матери, помню, мать ругалась: "Хотя бы раз приехал в новом костюме да в белой рубахе, с галстуком! Соседи посмотрели бы! А то как нищеброд: брезентовая куртка, сапоги резиновые, за плечами - мешок! Полюбуйтесь, люди, это писатель, наверно, не зарабатывает ничего, газеты ест, приехал за картошкой..."
(Ночь, искать поздно, пора спать, а под фотографией - помнится - и подпись была, в какую же сторону тронулись литераторы...)
Вологда, Кремль, Юго-Западная башня, 1999 год. Выездной пленум Союза писателей России. С. Ю. Куняев, В. И. Белов.
Видеокамера: Александр Алексичев.
Экслибрис С. Куняева. Художник Виктор Кунташев (Бокситогорск).
(Здесь компьютер увеличил картинку раз в десять, обычно она выглядит не более почтовой марки). Куняев писал художнику, что экслибрис ему по душе, что он и другим поэтам расскажет о возможности заполучить свой экслибрис, Кунташев нарисовал картинки для Глеба Горбовского, Бориса Сиротина, Виктора Коротаева, Ольги Фокиной и для других литераторов, весьма известных читателям до сумеречных перестроечных времён, когда вдруг люди самой читающей страны бросили чтение как бесполезное занятие, вооружились бухаринским лозунгом: "Обогащайтесь!"...
Вот и сапоги Романову (крайний справа, рядом с ним Владимир Шириков) пригодились, а остальные беспечные пилигримы как хотят!
Ещё и поэт Анатолий Передреев, вместе с Куняевым обживавший просторы Сибири в те годы, когда, судя по газетам, вся советская жизнь кипела на Ангаре, в Братске, сообразил, что в деревню следует правдаться в резиновой обувке с длинными, как у рыбака, голенищами.
Слева от Передреева - "деревенщик" Белов, увы, в ботиночках, справа, тоже в ботиночках, ему можно: заоблачный москвич, критик-теоретик Вадим Кожинов, один из лидеров полумифической, одним боком антисоветской, "Русской партии".
(По воспоминаниям Валерия Ганичева, в 1970-е годы писательский десант Советско-болгарского клуба [Василий Белов был вице-председателем той общественной организации, читай: Русской партии] летел из Тбилиси; над Краснодаром, над районом гибели зачинателя белого движения генерала Корнилова, Вадим Кожинов и Сергей Семанов предложили пассажирам самолёта встать, и все "властители дум", "инженеры человеческих душ" встали в траурном молчании...) Самолёт не упал от стыда, но Советская власть вошла в затяжное пикирование...
Куняев весело показывает, что такую широкую лужищу и ему, вчерашнему бегуну и прыгуну, не одолеть...
В красной рубахе, с белыми волосами, с грибком в руках, - Александр Николаевич Рачков, уполномоченный по охране авторских прав, ранее - литературный сотрудник городской газеты "Сокольская правда", в 1967 году в той должности его сменил я...
О подробностях жизни Русской партии между прочими делами я упомянул на днях Галине Николаевне Швецовой, незаурядной художнице и поэтессе. Засмеялась: давно всё знает из рассказов дяди, активного деятеля упомянутой партии, того же Рачкова; со мной он никогда таких разговоров не заводил, потому что я десять лет работал в подразделении МВД...
Фотографии здесь я собрал из разных времён: понравилось испытанное на себе рассуждение о необходимости направляться в деревню в сапогах, и вот оно - подтверждение, мутная глинистая лужа, отражающая фигуры легкомысленных пилигримов в черно-белом варианте.
Конечно, не шли пешком по лужам все тридцать километров от Сухоны до Никольского, - ехали на машине, она где-то за кадром...
Это инспектор областного отдела народного образования Елена Васильевна Копышева рассказывала мне на магнитофон, как хаживала в Никольское, чтобы застукать возможные отклонения в жизни детского дома, трепала Рубцова по волосам: "Молодец, хороший парень!" А уж обратно - поскорее избавиться - её возили на лошадке, на дрожках, с почётом. И бывший детдомовец Рубцов, уже лысоватый, возвращаясь из Москвы на каникулы, к жене и к дочери, зимой и летом путешествовал "на своих двоих"...
Хаживал он и со станции Гремячий, это на 117 километре Монзенской железной дороги, до Никольского - сорок вёрст, не раз можно без сил пасть в сугроб и замёрзнуть! Дорога - на картах её нет - была построена в своё время на случай отопления Москвы дровами; те походы запечатлены в стихотворении "Русский огонёк"... Домик, приютивший поэта зимней ночью, теперь является составной частью Тотемского музейного объединения.
Деревня Аникин Починок. Музей "Русский огонёк". Фото: интернет.
Мы с товарищем из грязовецкой районной газеты (в ней одно время служил корреспондент Василий Белов) ехали всю ночь с прочими пассажирами, лесорубами, в "прокуренном вагоне" до самой Карицы, и ничего с нами не случилось...
Монзенская железная дорога. Из окна тепловоза. Фото: В. Шекун.
"– Основное движение по железной дороге идёт ночью, – объясняет Сергей Тихомиров, перекрикивая грохот работающей дрезины. – Расстояние на станциях между стрелками может быть и 500, и 800 метров. Идёшь зимней ночью переводить стрелки – темнота, снег скрипит, вокруг – ни огонька, только звёзды. А справа и слева воют волки. На станции Стеклянка были случаи, когда прямо в окно домика дежурного заглядывал здоровый волчара. А на Побоичной – ещё хуже: между стрелками через пути пролегала волчья тропа. <…> По этой причине на дальние станции женщин дежурить не ставят".
Грани. Вологодский областной журнал.
Мы с товарищем, с Юрой Молодцовым, вернулись от лесорубов, балагурим про Белова, - вдруг... Заходит Белов, словно нарочно приехал из Москвы...
Автор цветного фото - Анатолий Дмитриевич Заболоцкий, кинооператор фильма Василия Макаровича Шукшина "Калина красная". Не ясно, он-то был в ботинках или в сапогах...
1985 год, так указал Куняев на картонке на обороте фотографии.
Пробираются литераторы в деревню Никольское, эта деревня в глухом углу Тотемского района несколько лет была пристанищем поэта Николая Михайловича Рубцова, здесь были написаны многие лучшие его стихотворения.
Тотемский район, деревня Никольское. Памятник Н. М. Рубцову. Фото: интернет.
Что значит - в глухом углу! Теперь Никольское не глухой угол, деревня известна всей читающей России (Рубцов, говорят издатели, самый тиражный ныне автор) единственно памятью о знаменитом поэте, который писал:
Я уеду из этой деревни,
Будет льдом покрываться река,
Будут ночью поскрипывать двери,
Будет грязь на дворе глубока...
До установки памятника Рубцову в Никольском был заложен памятный знак, большой валун с выбитой надписью. Гравёром была упомянутая художница и поэтесса Галина Швецова.
Вместо того, чтобы доить коз или заниматься прочими пейзанскими заботами, женщина сидит в поле за деревней, долбит камень...
"Было холодно, всё время лил дождь, поэтому на мне куча одежды, куртка на куртке, мужские сапоги, туда можно было впихнуть мои ботинки...
И выбивала я текст пять дней..." - написала мне Швецова. - Женщина, потому хочу выглядеть прекраснее..."
Предложила другую фотографию, но там вид такой, что женщина в сапогах шла мимо, у камня присела отдохнуть и смеётся, довольная...
(Вот, и тут сапоги упомянуты, без них в деревне ты не человек, а курортник...
Последние свои резиновые - короткие - сапожки я заработал на вологодском рынке, в течение обеденного перерыва приспособился на оцинкованном прилавке рыбного отдела, написал - кумач, белила - лозунг: "Да здравствует Первое Мая!" Получил восемь рублей... Подарил сапожки приятелю для поездки в деревню, как-то пришло на ум спросить об их судьбе. "А! Коля Дружининский утром надел и ушёл..."
Та "стекляшка" рыбного отдела некоторое время служила выставочным павильоном на Соборной горке, на месте будущего памятника поэту Константину Николаевичу Батюшкову, - общественность возроптала: "стекляшка" нарушала ансамбль храмовых построек, её перенесли на рынок рядом с универмагом...
Про "стекляшку" можно было бы не упоминать, но перед нею стояли палатки торговцев одеждой, я остановился, привязался к разговору. Женщина-торговка жаловалась на воду в своём доме. "Где же такой дом?" - спросил я. "А там, где жил Рубцов!" Начала рассказывать, кто такой Рубцов, каким он казался мальчишкам и девчонкам из ихнего двора... Оказалось, в Вологде куда ни шагни, все что-то да знают о Рубцове...)
Сидит женщина у камня в поле за деревней почти всю неделю, настойчиво долбит его специальным (училась гравированию!) инструментом...
Потом пишет стихи. Галина Швецова - победительница Всероссийского конкурса "Звезда полей", посвящённого памяти Николая Рубцова.
...Чтоб с памятью детской
осталась у внука,
Не родина если -
по родине мука!..
Обложки книг Галины Швецовой, рисунки автора.
Фото из архива Г. Швецовой.
Осенью 1975 года с шофёром областного телерадиокомитета Лёнчиком Беловым мы ездили в тот глухой угол, вовсе не глухой, в знаменитый колхоз "Сигнал"...
Это на половине пути от реки Сухоны, от парома у деревни Красное (быв. Богородское) до Никольского, до одноимённого хозяйства, действительно увядавшего.
Много серой воды, много серого неба ... (Н. Рубцов).
Паром на реке Сухоне.
Фотографии прислала мне Людмила Алексеевна Бушева. Летами она с внуками живёт в деревне Красное, ездит на машине по ближним деревням, снимает недурные фотоэтюды.
"О, сельские виды!" (Н. Рубцов). Фото: Л. Бушева.
Летом 1976 года, с шофёром по прозвищу Довгий, я снова ездил в знаменитый "Сигнал", в деревне Бор мы ночевали, местные, пробравшись через люк на крыше, наш новенький "уазик" немножко обшмонали.
Вскоре меня занесло в Кострому, сотрудница тамошнего телерадиокомитета заявила: "Мне всю ночь не давал спать один поэт! - Какой же?! - Рубцов! - О! Я три дня назад был в его Николе..."
Состояние, владевшее собеседницей, которой не давал спать Рубцов, возобновилось в ней, мы проговорили до середины ночи, до поезда.
Возвращаясь, в Вологде я встретил на вокзале своего приятеля поэта Николая Дружининского, рассказал ему ту притчу. Коля задорно подпрыгнул, со смехом начал молотить кулаками невидимую черту, которую в Костроме я не помышлял и переходить, ту черту, после которой и являются иногда стихи...
И снова - дорога в Никольское...
Автограф Станислава Куняева на обороте фотографии.
Фото авторства Заболоцкого на паспарту, на широкой бумажной окантовке цвета биллиардного сукна, было оформлено в рамку со стеклом. Оформление мне не поглянулось. Я принёс магазинную, тонкой работы, рамку, паспарту заменил белым ватманом, и фотография ожила, расцвела.
Прежние брусочки, свилеватые, суковатые, крашеные клопиного цвета морилкой, забрал себе, на память, вот они: лежат на полочке среди инструмента до сих пор. Начальник писателей - ещё на улице Ленина, 2 - Роберт Александрович Балакшин взывал к моей совести, мол, я так долго скурлыкаю стамеской по стеклу, что у него заныли зубы...
Фотография, подаренная Куняевым вологжанам, висит в апартаментах писателей на улице Герцена в главной комнате, как зайдёшь - помнится - направо...
Автограф Станислава Юрьевича. Вологда, 2000 год.