24 ноября 1939 года не стало княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой. Она скончалась во Франции на 79-ом году жизни.
В апреле 1919 года на борту британского линкора «Мальборо», прибывшего в Ялту за членами императорской семьи, князья Юсуповы покинули Россию. Первые 10 лет жизни в эмиграции для Зинаиды Николаевны прошли в Риме, где они обосновались с Феликсом Феликсовичем-старшим. Оставшиеся годы она прожила в Париже, рядом с семьей сына, куда переехала после смерти супруга в 1928 году.
Весть о переезде княгини быстро облетела русскую эмиграцию, и к ней потянулись ее прежние петербургские подруги, родственники, знакомые. К тому времени княгине уже было почти 70 лет, и она не отличалась крепким здоровьем. Новая обстановка, окружение, состоящее из близких, приятных и любящих людей, оказало благотворное влияние на ее состояние.
«Здоровье моей матери поправилось. <…> Она гуляла почти всякий день. <…> Казалось, она скинула десяток лет. Меня приятно волновало и радовало, что снова она причесана и надушена, что взгляд ее снова проницателен и нежен, улыбка прекрасна, походка изящна», - писал Феликс Юсупов.
Несмотря на преклонный возраст, Зинаида Николаевна до конца дней сохраняла удивительную способность – притягивать к себе людей, очаровывать их, оставаться «элегантной и утонченной», продолжая при этом «носить старые платья своей молодости, в которых иногда были видны прохудившиеся на локтях рукава».
Баронесса Ольга Александровна Розен (ур. Стахович) (1923-2017) – крестница Феликса Юсупова, вспоминала, какое магическое впечатление произвело на нее, 6-летнюю девочку, первое знакомство с «тетей Зинаидой»: «<…> она меня заколдовала. <…> от княгини всегда исходил какой-то свет. Она не была, правда, красива, она была много более того! Ей было почти 80 лет, а из нее просто исходил необычный свет».
Татьяна Илларионовна Меттерних (ур. княжна Васильчикова) (1915-2006), навещавшая княгиню Юсупову в Париже, охарактеризовала ее так: «Орхидея или анемон, она представляла для меня либо самый роскошный, либо самый хрупкий цветок, либо самый скромный и стойкий. Она была одета, как всегда в мягкую и легкую одежду, в серых и сиреневых тонах, и широкая лента заменяла вокруг шеи прежнее ожерелье, в виде собачьего ошейника, которое должно было быть проданным или заложенным. Она никогда не отрекалась от моды своей молодости, но всегда оставалась воплощением элегантности».
В начале 1937 года состояние здоровья княгини Юсуповой резко ухудшилось: обострилась болезнь мочевого пузыря, которая давала о себе знать еще в Риме. Княгиню госпитализировали в клинику, Феликс постоянно находился с ней. В письме супруге Ирине от 15.02.1937 он сообщал: «С Мутер [так Феликс и Ирина в письмах называли Зинаиду Николаевну] одно отчаяние. Она совсем стала, бедная, ненормальная и слабеет с каждым днем. <…> Доктора думают, что ее вылечить нельзя и что возможно, что у нее рак мочевого пузыря. Она, бедная, ужасно страдает, и никакие лечения и лекарства ей не помогают».
Диагноз докторов не подтвердился, но борьба с болезнью продолжалась до конца лета.
Осенью 1939 года княгиня снова серьезно заболела. Феликс вспоминал: «В начале ноября у матушки разыгрался гайморит и очень скоро принял острую форму. Нужна была операция. Ее сделали, но организму в таком возрасте перенести ее оказалось слишком трудно. Сердце не справлялось. Матушка слабела на глазах и вскоре впала в беспамятство. Утром 24 ноября она умерла, держа мою руку в своей».
Княгиня Зинаида Николаевна Юсупова скончалась в доме для русских престарелых эмигрантов в Севре, пригороде Парижа. Похоронили ее на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в окрестностях французской столицы.
Вспоминая о матери, Феликс писал: «С тех пор, как помню себя, мать была в моей жизни главным человеком. С тех пор же, как умер отец, - главной заботой. Считал я ее своим другом, наперсницей, вечной поддержкой и с болью видел, как постепенно роли наши меняются. В последние годы матушка стала словно больной ребенок, от которого скрывают неприятности. Но это все забылось, а осталось в памяти о ней лишь нежность и свет, которые сохраняла матушка и в старости. Чувствовал их всякий, кто приближался к ней. Редкую женщину любили так, как ее, и крепость этих чувств – лучшая ей похвала».