Глава одиннадцатая. Новая жизнь.
Иногда силы, которые неподвластны человеческому разуму, дают второй шанс. Так случилось и в этот раз.
В ходе боевой операции спецназовцы уничтожили банду Чеченских боевиков. Полуживого майора чисто случайно заметил в яме один из бойцов. Сторожевского доставили в полевой госпиталь, а затем самолётом в Москву.
Полгода мытарств и реабилитации поставили на ноги бывшего оперуполномоченного. И всё же контузия не прошла бесследно. Он изменился как внутренне, так и внешне. Сильно была нарушена координация, а голова едва заметно "ходила" из стороны в сторону.
Когда он, сутулый и осунувшийся вернулся домой, дверь открыл незнакомый мужчина с его дочуркой на руках.
- Тебе кого? – спросил незнакомец.
Девочка как-то опасливо посмотрела на прибывшего и прижалась к незнакомому мужчине.
- Я ошибся адресом, – выдавил из себя Влад Сторожевский, сглотнул подступивший ком и пошёл к лестнице.
На глазах его блестели слёзы – настолько сильны были его обиды и страдания. Ведь даже родная дочка, которую любил больше жизни, не узнала его.
Ничего не оставалось, как вернутся в Подмосковный посёлок, где жила его мама, которую он даже не удосужился похоронить, будучи ещё опером.
Квартира матери каким-то чудом была продана посторонним людям. Влад Сторожевский оказался на улице.
И всё же, невесть откуда появившаяся душевная теплота, помогла ему в его новой жизни. Влад очень легко сходился с людьми. Помогал по хозяйству в силу своих возможностей. И люди, чувствуя его внутреннюю доброту, отплачивали тем же.
Сторожевский обзавёлся новыми друзьями и знакомыми. Теперь уже мало кто называл его по фамилии. Для многих он до сих пор остался как Влад.
Одним из таких друзей стал ещё один человек с непростой судьбой. "Мультиспециалист", как в шутку он называл сам себя, действительно много мог делать руками, да и головой работал неплохо. Единственный его недостаток – часто уходил в длительные запои. Что, в общем-то, не мешало их дальнейшей дружбе. Ведь и Влад больше не мог обходиться без выпивки. Сорокаградусный "эль" был для него вроде анестезии от появившегося "Чёрного лабиринта" и душевного переживания за неприглядное прошлое.
Нового друга он редко называл по имени. "Алексеич" – так чаще всего обращался к нему. Тот же, в свою очередь, называл его Влад Олегыч.
Вместе они много ездили на различные "халтурки" по деревням и дачным посёлкам, так вот и крепла с годами их дружба.
А ещё новый друг писал стихи. Иногда изрядно "приняв на грудь" начинал их читать. В основном там был сплошной "депресняк", но один стих очень нравился.
- Алексеич, почитай моё любимое, – за поллитровкой просил Влад.
- Ты ведь сам его уже наизусть должен помнить...
- Помню, но мне он нравится из твоих уст.
С детства страдающий логоневрозом, новый друг в подпитие обретал красноречие и вполне сносно декламировал свои вирши:
Луна над горизонтом, холодная луна,
Весь мир в постелях скован, предАн объятьям сна.
Я лишь один из многих, кто в эту ночь не спит,
Плевать на вас мне, боги, она меня простит.
Мне Смерть грехи отпустит без стонов и без слёз,
В свои объятья примет и вознесёт до звёзд.
И эти звёзды в небе – я глажу их рукой.
Вокруг простор огромный, весь мир передо мной.
Тот мир, в котором кто-то кого-то разлюбил,
Кому-то одиноко, а кто-то вдруг запил.
И где-то там прохожий задумчиво стоит,
Ногою водит в луже и молча вниз глядит.
А в этой луже светит холодная луна,
Весь мир в постелях скован, предАн объятьям сна,
Затих в своих берлогах и беспробудно спит.
Смерть всех к себе воспримет, обнимет и простит.
- В этом стихотворении вся моя душа, – грустно говорил Влад, предаваясь воспоминаниям о своей прошлой жизни.
Очень часто они вместе работали в одном из СНТ, и когда там освободилась должность сторожа с проживанием, Влад охотно согласился занять её. Быстро вошёл в доверие к жителям садового товарищества и влился в их коллектив.
- Представляешь, Алексеич, – любил говорить он, – Мне фамилия моя не просто так дана. Видимо, суждено было Сторожевскому стать сторожем...
окончание следует...
