Я проспал. Меня разбудил поздним утром Томас и сразу же сказал, что ничего страшного не произошло и волноваться не надо, что траурная церемония началась вовремя, затем переместилась из поместья на площадь перед мэрией города, и мы можем тотчас же туда отправляться. Что мы и сделали. На площади было полно народа. Похоже, что попрощаться с усопшим пришел весь город от мала до велика. Многие были одеты в черно-красные одежды.
Среди них была и группа профессиональных плакальщиков под руководством самого главного плакальщика. С одной стороны площади стояли сколоченные из дерева скамьи, на которых сидели родственники и официальные гости, которых тоже набралось немало. Там же стояла небольшая трибуна, за которой друг друга сменяли ораторы, желавшие рассказать собравшимся о своем безмерном уважении к покойному. С другой стороны площади стояла довольно внушительная по численности группа людей все в тех же черно-красных одеждах, которые горланили какие-то кричалки и пели похожие на футбольные гимны псалмы на непонятном языке после каждого выступления оратора. Когда к ним присоединялись еще и профессиональные плакальщики, то на площади стоял невыразимый шум и гвалт.
Да, вот еще что. Перед трибуной находилась конструкция, на которой первоначально мой взгляд задерживаться почему-то не стал. А зря!
Это был гроб. В форме пчелы. И, судя по всему, даже безжальной. А что? Для профессора-энтомолога гроб в форме пчелы – это высшая форма проявления уважения и достойных проводов в мир иной! И вам это очень многие жители Ганы скажут, если вы у них об этом спросите. В конце концов, гроб – это главное украшение похорон. И последнее пристанище покойного должно отражать его профессию, суть, стиль жизни, наконец. Поэтому в Гане пианиста, например, могут похоронить в гробу в форме рояля, бывшему пилоту может достаться гроб-самолет, а рыбаку – гроб в форме рыбы.
Совсем скоро траурный митинг стал преобразовываться в траурную процессию, которая растянулась на многие сотни метров и направилась в сторону городского кладбища. Ее сопровождали все те же красно-черные люди с песнями и пританцовыванием. Многие родственники и часть гостей также отправились на кладбище дабы проводить покойного в последний путь. Томас сказал, что мы возвращаемся назад в родовую резиденцию и будем ждать их всех там. Вернувшись назад, мы обнаружили, что на одной из полян установлены большие шатры, позволяющие спрятаться от беспощадного солнца в спасительной тени, расставлены столы, стулья и музыкальные колонки, а ведущий предстоящего траурного мероприятия настраивает свой пульт. Мы же с Томасом в ожидании возвращения с кладбища родни и гостей отправились в тенёк поделиться впечатлениями и перекусить (ведь маковой росинки во рту с вечера не было).
Родственники с гостями вернулись с кладбища часа через полтора и начались поминки, которые правильнее можно было бы назвать музыкально-поэтическим вечером памяти покойного профессора энтомологии. Я, кстати, для себя узнал, что он был еще и большим поклонником рифмованных текстов и даже сочинял стихи. Все-таки удивительные люди – эти ганцы. Хотя бы уже потому, что смерть в этой стране – не повод для скорби, и похороны отнюдь не являются скорбным событием, а, напротив, стали основанием для радости и праздника.
И в последний путь они провожают своих близких с песнями и танцами, поскольку искренне верят, что их смерть символизирует собой всего лишь переход души в другой, более привлекательный и радостный мир. Мне кажется, что это представление, это шоу должно и дальше оставаться для них таким же праздничным и веселым!
Кстати, в последние годы широкую известность на церемонии похорон в Гане, некоторых других странах Африки и даже на юге США получили т.н. «танцующие гробовщики» (носильщики гробов), которые избрали очень своеобразный подход к исполнению похоронного обряда и выступают в ходе него с хореографическими номерами с элементами эквилибристики. В моем рассказе об этом ничего не будет. Ну не видел я ничего подобного тогда на тех похоронах. И это очень даже хорошо. В противном случае от определенного культурного шока я бы отходил довольно долго.
В тот же день поздно вечером мы с Томасом возвращались в Аккру. Я – к нашим латиноамериканским друзьям, пляжу и чемпионату мира по футболу, а Томас Кваси Арма – к своим незаконченным (как выяснилось) и очень срочным делам с недвижимостью в столице.
А траурные мероприятия в далеком Абрафо продолжались и на следующий день. В Гане похороны обычно растягиваются на два-три дня.
Я же с самого начала чувствовал во всей этой поездке какой-то подвох со стороны своего африканского друга. Суровые родственники дяди отпустили Томаса с похорон досрочно только после того, как он заявил, что должен экстренно вылететь в штаб миссии ООН в Либерии и поэтому ему нужно немедленно выдвигаться в Аккру. Меня он представил, как безмолвное подтверждение правдивости своих слов. Молчал же я потому, что врать не хотел. Тем более, таким душевным и веселым людям…