Разворошила мне память Светлана Хазова, она же Такса Хеди своими мыслями на острую тему. И клубок воспоминаний начал раскручивать давно, казалось бы, забытую историю.
С этой девочкой мы не то чтобы крепко дружили в детстве, она просто иногда забегала в наш двор. Шалостей и опасных игр сторонилась, была тихой и неприметной. Нас подружили велосипеды.
Жила она в частном доме на самой окраине поселка, окна смотрели на высокую насыпь и далекий лес на горизонте. С этой насыпи классно было сьезжать на велике. Вокруг - пересеченная местность, свободное пространство тоже располагало к велосипедным прогулкам.
В дом к ней я заходить не любила. Обитали там ее родители - вечно шмыгающая мама, которая шмыгала носом, глазами и всей собой; угрюмый строгий папа с колючим взглядом и неинтересным лицом; здоровенная овчарка на гремящей цепи и не веселая свинья в сарайчике. Мои детские деревенские воспоминания всегда негативно воспринимали цепь на собачьей шее и грустную свинью.
К тому же, у ее папы была стойкая привычка проводить выходные и праздники с бутылкой в.одки и старой гармошкой в руках. Он был водителем и назывался интересным словом "камазист", никогда после я такого странного определения профессии не слышала.
Шмыгающая мама терпела его дежурное еженедельное п.ьянство по причине собственной малообеспеченности, так как работала в какой-то канцелярии за символическую плату, а папа считался добытчиком, обеспечивал семью, нес в дом, пил в меру и с умом.
Меня отталкивало какое-то неизменное уныние их семейного существования, которое не имело видимых причин, но считывалось даже моим неопытным подростковым сознанием. Жили, вроде, неплохо, по общим понятиям, а ощущение производили тяжелое. Был еще старший брат у девочки Лены, но он существовал где-то в отдалении. В общем, семья, в которой каждый сам по себе.
На великах мы катались азартно, и той ранней осенью, которая мне вспомнилась, докатились в буквальном смысле слова до ручки. Съезжая с насыпи вниз, Ленка опрокинулась, руль вырвался и каким-то образом его ручка ударила ей в пах. Естественно, она упала, побледнела, ручеек к.рови стекал по ноге, становился шире, заметнее.
Хорошо, что до дома было недалеко, мы потащились по дороге, бросив велики, перепуганные и растерянные. Было нам тогда лет 14-15, точно не помню, но какого-то опыта оказания первой помощи не было ни у меня, ни у нее.
Выходной в разгаре, на улице люди, подростки, старушки на лавочках, все на нас пялятся... Хорошо, что дом близко, дошли досточно быстро.
Во дворе, закрыв ворота, Ленка встала, как вкопанная, белая от боли, ноги в к.рови... Мама ее, причитая "что случилось?" бегает вокруг, я стою рядом, овчарка лает.
И раздается над нами, как ответ на вопрос "что случилось?" резюмирующий бас п.ьяного ленкиного папы: "В..бал кто-то..."
И папа уходит в дом, обнимая старую гармошку.
Я не была чувствительной кисейной барышней, среда обитания к этому не располагала. Рабочий поселок - это, в первую очередь, люмпены, то есть, выходцы из деревень, утратившие деревенскую патриархальность, но не достигшие элементарного культурного и образовательного уровня. Своеобразным плюсом к основной массе были колоритные у.головники всех мастей и бывшие "политические", осевшие в Сибири после реабилитации.
Удивить м.атерной репликой подростка, выросшего в такой среде, практически невозможно. Но реакция ленкиного папы у меня тогда вызвала кратковременный столбняк.
Дальше все было, как и должно быть. Мама увела Ленку в баню, вызвали "скорую", рана оказалась неопасной. Она очень сильно содрала кожу на внутренней стороне бедра, добавился ушиб от неудачного падения, все достаточно быстро пришло в норму.
После окончания школы мы с Ленкой расстались по естественным причинам, жизнь, что называется, развела. И долгое время не виделись.
Однажды, лет примерно двадцать спустя, эта самая судьба свела нас еще раз, и уже взрослая женщина Лена позвала меня в гости, посидеть, вспомнить детство, поговорить.
В этот гостевой вечер история девочки Лены, наконец, приобрела необходимую законченность.
Она выучилась, стала бухгалтером-экономистом, получила в наследство от бабушки маленькую квартирку. Дважды была замужем. Первый муж в п.ьяном о.зверении пробил голову, с.отрясение м.озга, развод, тяжелый н.евроз. Второй запирал в квартире, отнимал деньги, тащил и продавал все, что мог утащить и продать, б.ил, привязывал к батарее... Наконец, выгнала. Детей нет, замуж расхотелось навеки, одна, как сыч. Работу любит, как спасение от беспросветности жизни.
Это безобразие называется виктимность. Своеобразный талант с отрицательным знаком. Талант становится жертвой там, где другие ведут себя иначе, не принимают насилие в любой форме, сопротивляются, кричат, негодуют, дают отпор.
По статистике именно такие девочки становятся чаще других жертвами п.едо.филов и моральных у.родов всех видов и сортов.
Им запрещали кричать в семье, повышать голос на старших, "качать права". Они не могут закричать, даже когда на них нападают, автоматически блокируется речь. Привычка подчиняться строгим родителям, особенно отцам, делает их идеальными жертвами. Они не рассказывают близким о с.ексуальных д.омогательствах, им стыдно! Не могут сказать во время с.екса - "мне это больно, неприятно, неудобно, я так не хочу!"
Когда мы с Леной пытались вместе распутать сложный заплет ее судьбы, она в ответ на мои возмущенные вопли - "ты же смелая девчонка была, ты же на велике "без рук" гоняла, я же помню!" - сказала удивительную фразу. "Велик - не мужик, чего его бояться."
И вспомнила эпизод из того же подросткового периода.
Завелся в нашем поселке придурошный озабоченный, катался в автобусах, лапал молодых девчонок. Мне тоже досталось под коротенькую юбку п.охотливыми рученками. Юбка была искусственно-замшевая, задралась колом с одного бока, так я и орудовала ногтями по его р.оже с полуоголенной пятой точкой.
Автобус проникся, те же самые люмпены выкинули у.рода на дорогу и гнали, как перепуганного гуся, поливая семиэтажным, еще какое-то время. Не догнали, удрал, потом и вовсе пропал куда-то, может, нашел другую поляну для своих развлечений.
Но через пятнадцать минут после происшествия я уже громко хохотала вместе со всеми, и заботливые тетеньки юбку мою одергивали, и никто меня ни в чем не упрекал.
А у нее аналогичный опыт вызвал долгие мучительные воспоминания, сны и... чувство вины! И ни маме, ни тем более папе, она об этом так никогда и не рассказала!
И на мои опять же возмущенные вопли - "по-че-му?"- ответила абсолютно серьезно: "ну, он же ко мне полез, а не к кому-то, значит, со мной что-то не так".
Вот это и есть виктимность в ее самой крайней и дикой форме, которой с удовольствием пользуются особи биологически относящиеся к мужскому полу, но по сути, у.роды и в.ырожденцы.
Судьбу девочки делает в первую очередь, все-таки, отец.
Мама - воспитывает, учит быть женщиной с самого рождения, передает опыт и навыки, любит, но контролирует и бдит. Папа прежде всего любит.
И этот, огромный поток любви, именно мужской, безусловной, принимающей и неизменно встающей на сторону "моей Принцессы" способен уберечь от любых посягательств, угроз и неприятных сюрпризов женской жизни лучше всякой полиции и средств самообороны. Это такой вечный и очень надежный тыл, который всегда с тобой, на твоей стороне, за твоим левым плечом, права ты или неправа, в радости ты или в гневе.
Набоков написал однажды -
"Балуйте своих детей, господа, - ведь вы не знаете, что их ждет в будущем."
Девчонок нужно баловать особенно много, и особенно часто это должны делать папы. По моему, это единственное противоядие от "свинцовых мерзостей жизни".
Встречались вам в жизни виктимные женщины?
Как думаете, они обречены на роль жертв или можно изменить рисунок судьбы, изменив отношение к себе и научившись сопротивляться навязанным в детстве стереотипам?