За ошибки приходится платить. Иногда самым дорогим, что есть
Темное славянское фэнтези по миру "Благоземья"
***
Тяжело и долго рожала новообращённая мавка Русалина. От её стона омут шёл рябью, попряталась жить и нéжить. У старой лобасты (1) лопнуло терпение: прогнала за камыши любопытных водяниц, чтоб не мельтешили под ногами, собрала нечёсаную зелёную гриву в пучок и закинула за спину тяжёлые груди. Так ещё больше стала похожа на оплывшую бородавчатую жабу. То ли баба, то ли мужик с двумя мешками на плечах – не вдруг и поймёшь.
– Нукось, ноги-то раздвинь, – скомандовала, склонясь над лоном, – небось перед князем широко раздвигала!
– Не могу больше, баушка, счас помру, – стонала роженица.
– Врёшь, вдругорядь не помрёшь! Тужься!
Русалина напряглась из последних сил. Мёртвый ребёнок шёл ягодичками. Лобаста подцепила когтястым пальцем согнутую ножку, другой лапищей надавила страдалице на живот. Сморщенное синюшное тельце выскочило с отвратительным хлюпом.
– Ну вот! – Довольная лобаста подняла ребёнка за ножки, перегрызла пуповину. – Хорош, лягушонок! Княжий сынок, мать его итить! Эй, дуры, подите сюды! Спеленайте игошку.
Водяницы кинулись, толкаясь, схватили, завертели, закружили мальца, принялись пеленать в листья лягушечника-водокраса. Получалось плохо. Больше валяли ребёнка с боку на бок, тыкая пальцами в масенький стрючок, и срамно хихикали.
Насилу завернули, выпрямив ножки, накрепко перевязали стеблем кувшинки и тут же забыли про него. Туго спелёнутый ребёнок полешком покатился по осклизлому топляку, упал на илистое дно, перевернулся на живот и резвой гусеничкой уполз в камыши.
– Нукось, давай, родя, таперя золотник! Без его никак! – Продолжая давить мавке на живот, уговаривала лобаста.
Русалина охнула и опросталась последом. Старая кикимора удовлетворённо хмыкнула, положила детское место себе на грудь и придавила тяжёлой сиськой:
– Ну вот и будя! Делов-то! А то помру-помру! Помираша! Не ты первая, не ты последняя.
Оттолкнулась от дна растоптанными жабьими лапами и грузно всплыла на поверхность.
На берегу у запруды ждал лобасту старый мельник. Завидя в свете луны внезапную зелёную кочку, заволновался, вскочил, вошёл в воду по колено.
– Ну что тама? Спать невмочь, весь извёлся!
– А спал ли, али вид делал, пока дочка в ночь до князя бегала? – Отвечала лобаста. – Внук у тебя.
– Ну, слава богу!
– Чи-и-иво ишо мне?!
– Ой, я это… – хохотнул извинительно, – спасибо, матушка лобаста! Не бросила старика в горе.
– Подь сюды, что скажу.
Мельник наклонился. Лобаста ухватила его за бороду, притянула к воде, сунула старику за пазуху что-то холодное и склизкое, зашлёпала губами в ухо:
– На вот тебе послед. Высуши, смели в порошок, половину добавь в муку, что в княжьи хоромы приготовлена. Только гляди мне, в белую сыпь! Во ржаную не сметь! Вторую половину – в грибы. Их отправь гостинцем молодой княгинюшке. Птичка насвистала, понесла она, да всё пирогов с грибами просит, такая у её прихоть. Пусть бы отведала.
Забулькала горлом, засмеялась, затряслась всем телом, выпустила мельника, нырнула и была такова.
Старик как ошпаренный выскочил из воды и, срываясь на бег, заспешил в домик на запруде.
***
Моровое поветрие нашло на городище внезапно. Первой отошла стряпуха, что пекла хлебы да пироги для княжьего стола. Да не вдруг померла. Три дни мучилась, вся чорными пятнами пошла, болезная. За ней скрутило стольника, что яства отведывал перед князем. А после уж понеслось. Почитай, вся дворня на усадьбе, а вслед и дружина слегла кто с кровавым поносом, кто сразу трупными пятнами покрылся. Диво было в том, что моровое дальше княжьего двора на селище не шло. Народец за крепостью жил как жил, и на барскую беду взирал с любопытством.
Самого князя Брячислава беда не коснулась, а вот молодая жонка его, что на сносях ходила, а с ней весь бабий теремок, страдали почём зря. У которой волос вылез, у другой глаза гноились. Заскучал князь без женской ласки, всё больше на звериный лов стал поезживать. То за кабаном, то за лисицей. И другой раз нет-нет, да в сторону лесного омута завернёт, где прошлым летом мельникову дочку навещал. Хороша девка, но с характером, и горда не по родове. В княжеские хоромы за постелью смотреть не пошла, с тем и расстались по осени. И то пора, невесту князю сосватали с Чернобыла, ближе не нашлось. Той же осенью и оженили.
Как пёс идёт на свою блевотину, так и Брячислав, как ни крутила нелёгкая, а явился в лето на мельницу.
Заслыша громовой топот княжьей ловли, мельник кинулся вниз, шапку долой, пал на колени.
– Встань, старик. Где дщерь твоя?
– Вестимо где. В омуте. С осени, как утопла.
– Что ж ты, старый дурень, не углядел?! – Князь спешился, обнял плачущего старика. – Ну будет, будет…
– Батюшко… княже… она ведь руки на себя наложила, ребёночка от тебя ждала… Эх…
– Что ж не открылась?
– Гордá…
....
(Продолжение нового рассказа М. Лероя "Княжий сын" по ссылке https://vk.com/@merleroy-knyazhii-syn)
Подпишитесь, чтобы не пропустить новые рассказы.