Появившаяся в начале зимы в нашем коллективе дива вызвала определенный интерес всех его членов, независимо от пола. Сам я, увидев безупречные утонченные черты лица этой блондинки, впервые оказался поражен непосредственно в сердце. Взмах крыльев ресниц ее огромных голубых глаз призывал к свершению подвигов и жертвенности. И имя этого идола красоты звучало мелодией флейты, и сияло в воображении лучами восходящего солнца: Марина.
Возникшая конкуренция за ее внимание потребовала от меня совсем не банальных мер для привлечения интереса Марины. Кульминацией их стала демонстрация моей мужественности: примораживание языка к санкам, на которых катал Марину. Кровавая сцена произвела огромное впечатление на девочку и закрепила нашу дружбу. Поскольку мы были в одной группе, ничто этой дружбе в дальнейшем не мешало. Только пришлось пообещать Марине больше себя не калечить.
Наш детский сад был в ведомстве военного гарнизона, и располагался у подножия сопки, вершина которой входила в территорию одной из воинских частей гарнизона, и на ней находился круглосуточный пост караула. Немного ниже вершины, вдоль склона сопки, стоял дощатый забор, за которым начиналась парковая зона нашего детсада.
С этим воинским постом у нас (мальчиков детсада) было связано одно увлекательное мероприятие: развитие диверсионных навыков. В теплое время года склон сопки (в т.ч. и парковая зона) густо зарастал травой, с лопухами и полынью. Незаметно от часового (как нам хотелось считать) участники акции подбирались к дырке в заборе, далее сквозь лопухи ползком, также тайно, приближались к посту. Часовые, как правило, нам подыгрывали, «не замечая» приближения «диверсантов» некоторое время. Затем следовал окрик: «Стой! Кто идет? Стрелять буду!». Здесь конспирация заканчивалась. С визгом и хохотом мы бежали назад, толкаясь и застревая в дыре забора. А часовой и Марина, которой очень нравилось наблюдать за такими вылазками, от души смеялись.
Как-то, в конце дня середины лета, мы с Мариной решили продлить совместное общение. Используя навыки «диверсанта», я, тайно от воспитателей, покинул детский сад вслед за Мариной, которую уводила домой мама. Постоянно с восторгом оглядывавшаяся Марина чуть не «спалила» меня своей маме, хорошо снова выручили приобретенные «навыки», и я успевал спрятаться.
Дальнейшее время мы с Мариной провели на детской площадке возле ее дома. Эта площадка являлась двором для нескольких двухэтажных двухподъездных ДОСов, поэтому детей на ней было много. Мы настолько увлеклись играми, что только в темноте ночи я осознал себя в одиночестве, когда родители загнали домой и Марину, и прочих моих партнеров по развлечениям. Вот тогда-то, наконец, проявилась очень печальная и суровая действительность: надо возвращаться домой. По темноте. Одному. И просто смертельно уставшему.
Нужно отметить, что мой дом находился от детсада в полутора километрах, но, в противоположной от Марининого стороне. Всего же предстояло преодолеть, примерно, два километра. Невероятно много для пятилетнего ребенка ночью. Да, еще, страшновато, мягко говоря.
Но, как бы не было боязно, надо идти. Пройдя мимо нашего детсада, я двинулся по улице вдоль забора воинской части. Достигнув конца забора (окончания территории этой части), сначала услышал, а потом и увидел перелезающих через забор солдат. Что такое «самовольная отлучка» из части и «самоходчики» мне было уже известно от отца, также военнослужащего, за этим самым забором. «Привет, боец! Ты это куда по темноте?» - увидели и они меня. «Домой иду от Марины» - отвечаю. «Ага, тоже «самоход» - сориентировались они и засмеялись, – «Что мать с отцом скажут?». Этот вопрос был, конечно же, риторическим. Ответа на него я не знал. Правда, догадывался, что не все будет просто, особенно с отцом.
Один из парней оказался наблюдательным. Заметив мою усталость, посадил к себе на плечи. Такое передвижение оказалось настоящим кайфом, и весь путь прошел в общении с пацанами. Им я рассказал про Мальвину, т.е. Марину. Про живущих в нашем районе взрослых девчонок (немногое, что знал), к которым, как оказалось, эти трое «самоходов» шли. Даже спел им пару песен.
На подходе к перекрестку моей улицы к нам из темноты метнулось светлое пятно, и голос моей мамы воскликнул: «Сыночек!». Тут же я перешел в ее объятия. Солдаты, получив от нас обоих благодарности, двинули к своей цели, а мы с мамой домой.
Тогда-то я и узнал, какую боль причинил этой «самоволкой» своему самому близкому и любимому человеку – маме. Не обнаружив меня в детском саду, не получив никакой информации от разводящих руками воспитательниц, она металась по городу, посещая знакомых с вопросом обо мне, и нигде не получала ни ответа, ни помощи. Только услышав мой голос (колокольчик - как она выразилась позднее) на перекрестке нашей встречи, исчез сковывавший ее ужас. Хоть я и недостаточно понимал тогда свое влияние на психику матери, но, все-таки, не мог не пообещать ей больше так не поступать.
Увы, еще я не знал, что не смогу, в силу своей гиперактивности, это обещание исполнить. Но, и мама, с тех пор лучше зная меня, уже не так остро реагировала на мои случавшиеся изредка проказы с исчезновениями.
А Марина вскоре покинула наш детсад, переехав на новое место службы отца. Через несколько десятков лет мне встретилась еще одна Марина, похожая на ту, первую. Но, возраст уже погасил сияние солнечных лучей ее образа. И мелодии флейты в имени Марина больше не было слышно.