Имя Николая Демьяновича Грицюка (1922—1976) стало знаковым не только для Новосибирска, но и для мировой художественной сцены.
Его произведения хранятся в таких выдающихся учреждениях, как Третьяковская галерея, Русский музей, Берлинская национальная галерея, музей графики во Франции, а также в крупнейших музеях и галереях разных стран, что свидетельствует о признании его таланта за пределами родины.
Творчество Грицюка 1960—1970-х годов выделяется на фоне современного искусства как феномен, который трудно отнести к какому-то конкретному течению. В его время мнения о его работах часто расходились: его искусство вызывало жаркие споры, нередко доходившие до конфликтов. Однако, с течением времени становится очевидным, что его наследие представляет собой уникальную ценность в современном русском изобразительном искусстве. За прошедшие десятилетия ни один другой художник не смог столь ярко и тонко передать атмосферу драматических событий своего времени. В его работах, которые включают сотни и тысячи акварелей и пастельных рисунков, нет привычных значительных тем. В начале своей карьеры Грицюк обращался к пейзажам, но со временем главным «натурным» материалом для него стали воспоминания, личные переживания и наблюдения о мире, который его окружал.
Непонимание и упреки в сложном и загадочном стиле работы Грицюка делались людьми, которым было трудно увидеть его внутренний мир. На самом деле, жизнь художника была наполнена страстью к творчеству и стремлению к существованию на пределе возможностей, что делало его главным источником вдохновения. Он внимательно следил за событиями в родном Новосибирске, в любимой Москве и в стране в целом. Поток эмоций и впечатлений, с которыми он сталкивался, он не формулировал в традиционные сюжеты, а выражал через цвет и форму, создавая вычурные и вдохновленные фантазии или «интерпретации», как он сам это называл. Его ассоциативное мышление не имело границ — он свободно использовал символы, аллегории и гротескные образы, позволяя своему воображению вести за собой.
Долгие годы работы Грицюка были представлены советским изобразительным искусством на крупнейших выставках как на территории СССР, так и за границей. Он регулярно устраивал персональные выставки, каждый раз радуя искушенную публику новыми циклами.
Творческая деятельность Грицюка совпала с важным периодом в развитии советского изобразительного искусства. Начало 1960-х стало своего рода переломом, знаменующим изменения в восприятии и понимании окружающего мира. Нерациональные, слишком известные на тот момент подходы и методы начали терять актуальность. Красота и гармония, выставленные без всяких подтекстов и глубинного анализа, стали недостаточными для привлечения интереса зрителей. Художники и публика искали новые открытия — нечто неожиданное, что шло вразрез с общепринятыми нормами и границами.
Тем не менее, оттепель в советском искусстве оказалась непродолжительной. После конфликтов, разразившихся в 1961 году на выставке в Манеже, стало очевидно, что долго ожидаемая свобода снова ускользнула. Художникам дали четкие сигналы относительно направлений, которые были приняты за основу их дальнейшего творчества. Однако истинно талантливые и целеустремленные художники продолжали следовать своим путем, придерживаясь внутренних идеалов и искренности.
В этот исторический момент в мире изобразительного искусства появился удивительный и поистине уникальный творец — Николай Демьянович Грицюк. Его личность запомнилась многим. Заслуживает внимания тот факт, что художник, который так уверенно стукнул в двери художественного мира, не имел диплома престижного учебного заведения. Его жизнь протекала вдали от культурных центров России, в отдаленном и неприметном Новосибирске. Участвуя в Московском архитектурном институте всего два месяца, он быстро понял, что технический аспект архитектуры далек от его истинного призвания. Художественный институт имени Сурикова не был им выбран, и причина кроется в его опасении относительно вступительных экзаменов, хотя после войны фронтовикам предоставлялась возможность учиться без особых препятствий. Грицюк, прошедший через все тяготы войны, начиная от Украины и заканчивая Австрией, вернулся с фронта в звании лейтенанта и с орденом Красной Звезды. Но, сам отмечая реалистичный подход к своим возможностям, он выбрал другое направление.
Выбор в пользу Московского текстильного института обернулся для него правильным решением. Наименование этого учебного заведения не пугало его, ведь там, в довоенные годы, преподавал классик советской живописи — А. В. Куприн, чей вклад в актуальные художественные методы задавал уникальные правила преподавания.
Важнейшее влияние на Грицюка оказал его преподаватель — Василий Почиталов, долгое время остававшийся в тени, в то время как именно он стал наставником целого поколения «шестидесятников» — таких как В. Иванов, Г. Коржев, В. Гаврилов, В. Стожаров, А. и С. Ткачевы.
К моменту завершения учебы в институте Николай Грицюк достиг уровня профессиональной квалификации, сопоставимого с лучшими выпускниками «суриковского» института. Уже в этот период художник создал несколько циклов акварельных пейзажей, отличавшихся живостью и теплотой, а также продуманностью исполнения. В искусстве акварели он проявил такую настойчивость, что среди студентов института ему нашлось немного равных.
Первая творческая волна, связанная с Москвой, пришлась на мгновения, когда Николай Грицюк находился рядом со студенческим общежитием. Он запечатлел старинные здания, уютные дворики с яркими простынями, развевающимися на ветру, и живописные виды Нескучного сада. Однако больше всего его завораживал ансамбль Донского монастыря. Грицюк рисовал его с разных точек зрения, в разные часы дня и при любых погодных условиях. В то время он был слишком скромен, чтобы выходить на шумные улицы столицы, уверенный, что его мастерства еще недостаточно. Тем не менее, он мечтал о том, как выразит «свою Москву» и готовился к этому.
Его предвкушение воплотилось в реальность с выставкой под названием «Моя Москва», которая успешно прошла как в столице, так и за пределами Советского Союза — в Югославии, Польше и Германии. Именно тогда москвичи в первый раз увидели свой город глазами художника из Сибири. Это была уникальная интерпретация — реальная и одновременно фантастическая, насыщенная его эмоциями и вдохновением. В его работах московские дворики, шумные улицы, церковные купола и уютные парки стали живыми картинами, наполненными глубиной и магией.
Грицюк виртуозно передавал суть этого многогранного города, словно он прожил здесь всю жизнь, впитав в себя уникальную атмосферу и невидимые нити, соединяющие различные слои городской жизни.
В его произведении «На Садовом кольце» динамично движущиеся автомобили можно сравнить с потоком заряженных частиц в ядерном ускорителе. Яркие неоновые огни, словно иллюзия, преобразуют привычные элементы городского пейзажа в огромное энергетическое поле. Все, кто попадает под влияние этого поля — люди, машины, здания, дороги — ощущают на себе притяжение какой-то необъяснимой глубинной силы, влекущей их только вперед.
Но одновременно Москва предстает в его других картинах как великий русский город с величественными памятниками, которые будут существовать в своем параллельном времени — торжественном и бесконечном.
Безмерная любовь Грицюка к столице нашла отражение в бесчисленных его работах. Тем не менее, по окончании учебы он выбрал не оставаться в Москве, а найти «покой и свободу» в Новосибирске. Здесь он начал свою профессиональную жизнь в Доме моделей и активно работал над журналом мод. В начале 1950-х годов провинциальный Новосибирск еще только начинал соединяться с культурной жизнью, и сюда стягивалась энергетически заряженная молодежь.
Молодые художники создавали динамичную атмосферу, сочетая творчество и иные идеи, возникло здоровое соперничество, которое служило и источником вдохновения, и стимулом для различных проектов. В этом духе они стремились к самовыражению, создавая уникальное сообщество, способное творить и удивлять не только себя, но и окружающий мир.
Произведения Николая Грицюка выделялись среди прочих художников своей уникальностью. Вскоре он был избран в правление Новосибирской организации Союза художников и занял пост председателя, где проявил свою активность и инициативу. Каждое его появление на художественных выставках вызывало интерес, поскольку он неизменно привносил в них новые акварели, полные свежих идей и жизнеутверждающих эмоций. В 1953 году его работы были представлены на выставке в Москве, где он продемонстрировал необычайный талант, а потом две из его композиций даже были опубликованы в престижном журнале «Юность».
Первая персональная выставка Грицюка в Москве в 1961 году закрепила его успех и открыла двери для дальнейшего признания, его акварели стали регулярно включаться в выставки как в стране, так и за рубежом. Примечательно, что подобного признания среди новосибирских художников до и после него никто не добивался.
Метаморфозы в восприятии городской жизни стали главной темой его творчества. Грицюк выделялся среди современных авторов тем, что смог глубоко проанализировать и интерпретировать жизнь города, его сложную структуру и динамичную атмосферу. Тема ГОРОДА-ГИГАНТА, внушающего страх своим безмерным величием и нездоровой энергией, стала основным направлением его художественного исследования. Интересно, что сам Николай никогда не воспринимал дачный образ жизни, не был приверженцем загородных поездок и даже не любил дачников. Хотя родился он в селении — на станции Посевной в Черепановском районе, по характеру и образу жизни он всегда оставался городским человеком, чьи привычки и пристрастия были прочувствованными в его работах.
Каждая новая персональная выставка становилась своеобразным фокусом на городских пейзажах — «Новосибирск», «Моя Москва», «Ленинград», «Крым», «Кузбасс». В итоге каждая из этих выставок формировала целостный и многослойный облик различных городов, но при этом Грицюк находил собственные уникальные краски и выразительные средства для передачи их характера. Его восторженное отношение к Москве сменялось более спокойными нотами при изображении Подмосковья, что выделяло его стиль среди других. Классическая строгая архитектура Ленинграда обретала новые формы и ритмы, а также необычные цветовые решения, позволяя легко «прочитать» его природу. Таллинн манил Грицюка своим загадочным обаянием: улочки и соборы города с их таинством пленяли в его работах, создавая атмосферу уединённости и покоя. Крым же, с его умиротворяющим теплом и ласковыми объятиями моря, излучал радость и благополучие. Кузбасс же обманчиво привлекал своим брутальным серым тоном, на фоне которого выделялись силуэты домен и заводских труб с брызгами расплавленного металла. Грицюк не просто изображал индустриальную мощь региона как символ трудовой жизни страны, но и задавался вопросами о месте человека в этой сложной технологической системе, размышляя, кто же в итоге оказывается хозяином, а кто — рабом созданных им же машин.
Эти размышления, о которых художник не боялся говорить, находили отражение в его работах, делая их не только визуально привлекательными, но и насыщенными глубокими философскими смыслами. Механизм техногенного мира в его интерпретации становился метафорой человеческой судьбы и борьбы за свое место в сложной социальной реальности. Каждое произведение несло в себе звуковую палитру города, где шум и суета становились составной частью его увиденного мира. Города, запечатленные Грицюком, существовали не только в физической реальности, но и в пространстве мыслей и чувств, что делало его искусство таким притягательным и многогранным.
Благодаря талантливым работам Николая Грицюка не только развивалось искусство в Новосибирске, но и была заложена основа для будущих поколений художников, которые, вдохновленные его опытом и уникальным стилем, продолжали искать собственные пути в мире изобразительного искусства. Это наследие продолжало оказывать влияние на художественное сообщество, обеспечивая ему возможность развиваться и трансформироваться в новых условиях. Каждый штрих, каждый мазок Грицюка вплетается в общую ткань культурного наследия страны и оставляет за собой след, бесконечно вдохновляя будущие поколения на создание своих собственных шедевров.
Николай Грицюк активно использовал мотив городского пейзажа как инструмент для философских размышлений о человеческом существовании. Для него, как для художника, было крайне важно передать ощущение человека, который живет в постоянном напряжении, присущем жизненному ритму мегаполиса. Грицюк не стремился к тому, чтобы его произведения имели исключительные сюжетные линии; он легко обходился без подробностей, касающихся, к примеру, новых строительных проектов или точного расположения улиц. Гораздо больше его волновали такие чувства, как вера, душевная привязанность, любовь, а также — страсть и ненависть.
Поэтому в его «городской» живописи особое место занимали автомобили. Грицюк облекал машины в удивительные и порой даже комические образы. Они могли выглядит как машины-жучки, машины-черепахи, или же напоминать нечто совершенно другое — машины-дикари. Эти образы были смешными и трогательными, но при этом оставались верными товарищами человека. С другой стороны, художественное видение также позволяло ему представить машины в совершенно ином свете — зловещие машины-акулы или другие страшные создания не спасали человека, а наоборот, преследовали его, демонстрируя свою звериную мощь.
Со временем на смену таким образам приходили более фантастические варианты — машины-хозяева, машини-рабы и даже машины-уроды, которые не только не помогали, но активно вытесняли человека из привычного пространства жизни. Такой оригинальный подход к осмыслению увиденного и пережитого стал неотъемлемой частью творческого метода Грицюка, который, казалось, умел целостно охватить все, что существует в городской среде — людей и машины, здания и деревья, мосты и дороги, золочёные купола церквей и соборов. Впитывая эти впечатления, он преобразовывал их в своих «плавильных печах» воображения, создавая новое, неожиданное.
После такого «переплавления» в работах Грицюка воплощались удивительные образы. Потоки машин принимали форму волчьих стай, пугали людей своими «оскалами» радиаторов и «горящими глазами» фар. Шлемовидные купола церквей напоминали металлические шары высоковольтных установок, а автострады трансформировались в необычные космические дороги. Прошлое и настоящее причудливо переплетались, неживая материя легко превращалась в живую, пусть и не всегда добрую.
С течением времени переработанная неживая материя трансформировалась не только в живые «параллели», но и в фантасмагории, балансирующие на грани реальности и воображения. Грицюк продолжал экспериментировать, стыкуя, соединяя и смешивая живое и неживое в бесконечном множестве вариантов. В его произведениях вновь сталкивались природа и техника, старая и новая реальность, добро и зло, день и ночь, гром и молния, свет и тьма... Его творчество обширно охватывало многое: от церковных куполов до дымовых труб заводов, от витрин магазинов до всех возможных элементов жизни. Грицюк показывал не только видимый, осязаемый мир, но и тот, который тайно жил своей напряженной жизнью в сознании этого замечательного человека, пробуждая к размышлению о сложных аспектах существования в городской среде.
В более поздние годы творчество Николая Грицюка приобрело характер глубокой синергии, где он соединял, сталкивал и переплавлял в своем сознании не только отдельные объекты, но целые исторические эпохи и национальные традиции. В его работах умещались события, охватывающие несколько столетий. Например, в картине «В старом городе» оказались сплетены разные временные пласты, передающие дух ушедших эпох. Несмотря на многочисленные упреки в формализме и абстракции, художник не только продолжал свои эксперименты, но и углублял их, уходя все дальше от традиционного изображения к беспредметно-декоративной стилистике, насыщенной яркими цветами и эмоциями.
Существует мнение, что к такому альтернативному пути его творчество, во многом, было «обусловлено» его «провинциальной» средой жизни. Предполагается, что находясь в Москве, он был бы подвержен влиянию знаменитых и признанных мастеров, стремясь подражать им. В Новосибирске же его окружала культурная атмосфера, отличающаяся от столичной, и он взаимодействовал с учеными из Академгородка, среди которых были уже известные специалисты. Это общение развивало в Грицюке абстрактное и ассоциативное мышление, свойственное теоретикам. «Мне интересно с физиками», — говорил он. Ученые были теми, кто смело высказывал свои мысли и утверждал свою индивидуальность. Грицюк также стремился к повышению своих возможностей. Синтез и анализ, комбинация реалистического восприятия с ассоциативным подходом стали его основными инструментами, с помощью которых он искал истину в окружающем мире.
Художник подходил к творчеству так, как ученые в лаборатории — расщепляя объекты на составляющие, исследуя их изнутри, заглядывая в организм, клетку, ядро. Затем он вновь выходил на шумные улицы, ощущая пульсацию живого города, погружаясь в многогранный, непокорный и тревожный мир.
Ведущие образы его зрелых работ, особенно женские, стали олицетворением силы страсти, созидания и стремления познать мир — факторов, которые вдохновляли его до последних дней. Каждое его произведение стало своеобразной интерпретацией этих мощных внутренних импульсов.
Для Николая Грицюка овладение мастерством означало умение быть многогранным, разным. В нем как будто сосуществовали несколько художников: реалист, фантазийный мастер, сказочник. Он воспринимал мир объемно и многопланово, стараясь отразить в своем творчестве все его аспекты и нюансы существования. Каждый миг, каждое впечатление превращалось в его произведениях в уникальные художественные образы, способные говорить о сложностях и красоте бытия.
Грицюк искал новые формы выражения своих мысли и чувств, заменяя традиционные сюжеты на более сложные, обостряя восприятие деталей и текстур. В его работах можно было наблюдать, как слои пигмента и цветовые пятна передавали энергии урбанистического ритма. Образ города перестал быть просто фоном — он становился действующим героем, отражающим внутренний мир человека. Рисуя бытие городов, Грицюк предпочитал изображать шумные улицы и уютные уголки, прекрасно воссоздавая атмосферу каждодневной жизни, полную динамики и контрастов.
В его поздних работах встречалась игра форм и цветов, где каждый элемент становился частью сложной композиции, отражающей многогранность человеческой природы и стремление к пониманию. Грицюк не просто передавал внешний облик urban life, но создавал её захватывающее ощущение, в котором смешивались радость, тревога и мечты. В этом разнообразии формировалась новая эстетика, в которой смешения реального и воображаемого стали надёжным путем к созданию художественного выражения.
Николай Грицюк поднимал важные философские вопросы через свои образы и световые решения. Его искусство становилось зеброй жизни — чередованием светлых и темных полос. Он искал баланс между этими крайностями, стремясь запечатлеть гармонию в противоречии, которое всегда сопровождает человека в современном мире. Каждая работа живописца была не только эстетическим выражением, но и глубоким размышлением о человеческом существовании, это огромная территория, на которой пересекаются загадки, трудности и надежды.
Тревоги, скорби и несправедливости глубоким образом отражались в эмоциональном мире Николая Демьяновича Грицюка. Он не мог оставаться в стороне от трагических событий, происходивших в разных уголках планеты, будь то жестокие бомбардировки в Чили или любые другие беды, за которыми следила укора годы. Убеждённый, что искусство должно отражать действительность, Грицюк воспринимал известия о гибели советских космонавтов как личное горе. На основе этих переживаний им была создана работа в память о погибших, где разбившаяся капсула служит символом гораздо большего, чем просто улов космического аппарата. Она становится симбиозом множества миров и судеб, сплетающихся в единое целое. Через повреждённую обшивку уходят в бесконечность не только души погибших космонавтов, но и миры диковинных существ, исторические артефакты и эзотерические символы. Капсула, отмеченная утратой и трагизмом, словно парит в невесомости, опираясь на непостижимую, крепкую руку. Хаос, вызываемый её присутствием, на деле оказывается основой упорядоченности и глубокой связи с человечеством. Мотивы печали и скорби сливаться с стремлением художника понять всё происходящее вокруг, разгадывая тайны жизни, в которой поколения приходят и уходят.
На пути к осмыслению этих глубинных тем Грицюк стремился преодолеть земное притяжение, желая достичь состояния наивысшего понимания — невесомости, позволяющей укорениться в вечности материи и осознать бесконечность времени и пространства. С получением опыта, начиная с 1964 года, он всё больше дистанцируется от традиционного натурного письма; в его работах начинают доминировать загадочные предметы и элементы, часто выходящие за рамки привычного восприятия. Художник виртуозно работал с цветом, оставаясь верным эмоциональной выразительности, благодаря которой он мог передать rитм и настроение своих картин. Композиции становились как динамичными и напряженными, так и спокойными и легкими. Все эти аспекты связывала единая пластическая цветовая концепция. Цвет, в этом контексте, играл главную роль: он не только задавал ритм, но и оказывал значительное влияние на общее восприятие произведения, насыщая его внутренней энергией и создавая настроение.
Когда светлое восприятие мира менялось на драматическое, близкое к апокалипсису, то поддержка устрашений становилась мрачнее, а композиция неподвижной. Ритм фигур и цветовых пятен оказывался тревожным и нервным, отражая изменения внутреннего состояния художника. В то же время Грицюк не оставался в стороне от праздников и радостей, присущих русскому народу. В своих праздничных импровизациях он с огромным удовольствием использовал традиционные фольклорные мотивы и элементы обыденной жизни. Эти работы, пронизанные светлыми фантастическими образами, яркими цветами и особым ритмом, создавались с намерением пробудить радостные чувства и отразить атмосферу праздника.
В его живописи гармонично сочетались скорбь и радость, тревожные ноты и моменты ликования, отражая очень многогранный и волнительный опыт человеческого бытия. Каждая работа становилась чем-то большим, чем простая репрезентация — она позволяет зрителям увидеть как страдания, так и надежды, расставляя соответствующие эмоциональные акценты. Мысли и чувства Грицюка становились выразительными знаками, в которых запечатлелись его размышления о жизни и смерти, о вечности и мгновении. Каждый предмет, каждая деталь в его произведениях настраивала нас на минуту глубокого осознания слияния трагедии и праздника. И этот диалог художника с миром становился доступен каждому, предоставляя возможность заглянуть в те недоступные глубины его сознания, где резонируют переживания целого поколения.
Несмотря на то что Николай Грицюк редко обращался к портретной живописи, он блестяще передавал суть человеческой души. За его фантасмагорическими изображениями всегда стоял образ реального человека, со всеми его внутренними переживаниями, страстями и желаниями. Каждый штрих и цвет в его работах несло множество смысла: от благородных устремлений до порочных побуждений, которые находили отражение в образах, созданных им. Грицюк был художником, способным уловить атмосферу своего времени, а его произведения так и излучали дух эпохи, в которой он жил, обретая актуальность даже сегодня.
Век технологических открытий и мгновенных изменений, в который мы живем, мог бы стать для Грицюка неисчерпаемым источником вдохновения. Лонгриды о социальных изменениях, борьбе за справедливость и поисках идентичности всплывают в повседневной жизни. Все это, безусловно, нашло бы место в его живописной палитре. Искусство Грицюка всегда стремилось к диалогу с аудиториями, и его способность создавать образы, отражающие не только личные переживания, но и коллективные эмоции, сделала бы его творения уникальными в контексте современности.
Каждый из его фантасмагорических образов общался с зрителем на личном уровне, вызывая волны ассоциаций и раздумий о человеческом существовании. Стремительная жизнь современных мегаполисов, переполненных стрессом и динамикой, заполнила бы его холсты буйством цветов и форм. Это искусство могло бы стать визуальным комментарием к глобальным проблемам и вызовам, которые сталкивает современное общество. Грицюк вводил бы нас в мир, где каждый столкновение и переживание — важная часть человеческой истории, запечатлённая на полотне.
Заражая своим личным видением, он смог бы создать новые образы, в которых бы стекались поток современных ощущений, не забывая о корнях и традициях. Пространство, полномасштабные перемены, искания и преодоления, трения различных культур и идей, все это могло бы найти отражение в его работах с присущей ему проницательностью и чуткостью. Грицюк предложил бы новую палитру, наполняя её цветами страсти, надежды и противоречия. Его холсты стали бы документами нашей жизни, сорвавшимися со страниц повседневности.
Николай Грицюк — художник, который всегда умел слушать. Его чувствительность к окружающему миру и умение передавать его многозначные подтексты могли бы сделать его фигуру значимой даже в сегодняшних дискуссиях об искусстве. Век стремительных перемен, когда обычные будни переплетаются с потрясениями и вызовами, вдохновил бы его на создание, которое снова дало бы возможность зрителям задаться вопросами о том, кто мы есть и каковы наши настоящие стремления. Работы Грицюка, созданные в нашел время, могли бы стать мощным средством выражения, наполненным не только визуальными, но и философскими глубинами, открывающими новое понимание человеческой сущности.
Это искусство обладало бы тем особым даром, что могло бы провоцировать к размышлениям и обсуждениям, обращая наше внимание на важные социальные и личные вопросы. Умение Грицюка обнажать чувства и переживания через абстракцию и фантасмагорию сегодня не потеряло бы актуальности. Его работы служили бы важным моментом в созидании диалога между эпохами, связывая наше сознание с вечным вопросом о человеческой судьбе.
Вы можете помотрет и купить работы Николая Грицюка, так же выдающихся его современников на арт площадке .
Поздеев Андрей Геннадьевич - стал легендой. Такова типичная судьба крупного таланта в России. Почти всю жизнь его шпыняют самым безжалостным образом; когда в конце жизни он уже перестает быть конкурентом кому бы то ни было, его называют «старейшиной», «классиком» и демонстрируют всяческое уважение. А после смерти его величают «легендой».