Особой благодарности от детей Галина не ждала – нынче молодежь не очень-то благодарная. Но откровенного хамства, настоящей войны между братом и сестрой она точно не предвидела! Естественно, главным виновником, основным поджигателем конфликта, дети объявили родную мать. Игорь грыз ее за неумную расточительность:
- Я с женой должен в хибаре ютиться, «туеву хучу» денег в вашу дачу вложить, а «эту» - на все готовенькое, да?
«Эта», которая «на всем готовеньком» злилась:
- Туалет страшный, кухня страшная, обои отваливаются! Мне сдохнуть теперь, на ремонт зарабатывая?
В общем, замордовали. Общаться друг с другом напрочь перестали. В один миг сделались чужими людьми. Галина поначалу, звоня сыну или дочери, напоминала в дни рождения Игоря или Натальи:
- Не забудь поздравить сестру (брата).
Лучше бы не напоминала. И с той, и другой стороны такое шипение, такое ядоотделение начиналось, что просто ужас.
В общем, картина ясная: Коля пьет и в ус не дует, дети грызутся. О каком здоровье речь? К сорока шести годам у Галины начались проблемы с давлением, с сахаром в крови, с сосудами, со зрением. Она молча пила таблетки, задыхалась, пила воду литрами и не могла напиться. В итоге просто сдалась – если всем наплевать, то чего Галя суетится? Помереть бы, да и…
Но ее Бог не взял. Мужа прибрал, оставив Галину одну. И ей полегчало. Даже время на здоровье появилось! На подруг, на хобби, на счастье! Она перестала обращать внимание на вечные эгоистичные дрязги детей. Просто забила на их споры и ссоры. Да и дети к тому времени обросли разными проблемами и проблемками, долгами, кредитами. Рутина затянула их в житейскую круговерть так, что они даже могли являться к матери на юбилеи и празднования Нового Года, где держались относительно мирно.
Но все прошло. Прошло, прошло, испарилось… И Галя затосковала по Николаю, тому, молодому и веселому, черт бы его побрал. Вот что за причуды? И сны эти доконали просто. К чему бы это?
Хоть бы Игорь с Ольгой, невесткой, обзавелись бы детишками. Чего тянут? Кого ждут? Дачу оборудовали, отделали, как конфетку, любо-дорого! Везде у них «фен-шуй» и всякие другие выдумки. По газону пройти страшно – Ольга такими глазами посмотрит, что Галя готова под землю от стыда провалиться.
Зачем красоту наводить, коли дышать среди этой красоты надо через раз? Галя, погостив немного у ребят, поахав и поцокав для приличия, больше к ним не ездила. Да они и сами не настаивали, окопались, как кроты на даче и видеть никого не желали.
- А вы на островах бываете? – спросила Игоря как-то Галина.
- А чего там делать? Дома дел по горло, - отмахнулся от нее сын.
А Гале так хотелось попасть еще один разочек на те острова. Развести бы костерок на белом песочке, послушать его уютное потрескивание. Картошку запечь в углях. Поплакать, повспоминать. Не судьба, наверное. С лодочным мотором Гале не управиться, на веслах она не доплывет… Эх, Кольча, ты, Кольча. Навеки остался молодой Колька на том острове…
Наташка тоже замуж не торопится. И детей не хочет. Живет одна в «студии», как она окрестила бабкину хрущебку, и живет в свое удовольствие. Питается «суши», всякими «том-ямами» и прочей ерундой. Тощая как вобла, зато плащ у нее ядовито красный, помада красная и лак на ногтях красный. Идет по городу, как знамя октября, отсвечивает. В гости не приглашает. Не то, что бы, уж совсем не пускает к себе, но и не привечает… Галя не навязывается, ей в этом сером «офисе» евроремонтном зябко и неуютно…
***
С утра Галина почувствовала себя нехорошо. Голова не болела, раскалывалась. Померила давление и обалдела от цифр на равнодушном приборе. Решила съесть таблетку и лечь на диван. Лежать и не двигаться, чтобы несчастная черепная коробка не лопнула ненароком.
Забылась в тревожной дремоте, сквозь которую пробивалась пульсирующая боль. Потихоньку Галю затянуло в какой-то мутный, до ужаса знакомый водоворот. Руки отказывались повиноваться, Галю тянуло на черное дно, и она поняла, что выплыть на поверхность больше никогда не удастся. Наверное, то же самое чувствует мышь, которую уже наполовину поглотил питон. Больно, жутко и… спокойно уже. Все. Чего теперь рыпаться? Скорее бы умереть, забыться опустошающей чернотой и исчезнуть навеки. Нет жизни – нет боли…
Ее выкинуло на берег. Белый, белый песочек. Запах озерной сырости, чуть сладковатый, свежий, ненавязчивый. Откашлялась, попыталась подняться, опираясь на молодые сильные руки. Оглядела себя – она вся сама молодая и сильная. Мокрые волосы текут по голым смуглым плечам. Живот упруг, грудь высока, ноги стройны и… никаких косточек.
Звуки постепенно заполнили Галин сон: где-то бестолково пересвистывались птицы, разбуженные Галиным внезапным вторжением. Темноту разрывало яркое пламя вкусно потрескивающего костерка. И это пламя освещало мужскую фигуру. Знакомый облик – клетчатая рубашка, распахнутая на груди, рваные, небрежные джинсы. Светлая челка и белые зубы.
Коля? Коля!
В горле пересохло. Язык прилип к небу.
- Я уже умерла?
Он улыбнулся.
- Садись, Галинка. Сейчас я чаю тебе заварю.
Около Коли лежал его походный брезентовый рюкзак, старого, еще советского пошива. Он выудил оттуда свой армейский котелок, кружку, заварку «со слоником», сахар-рафинад. Гибко, легко, шагнул к берегу и черпнул из него воды. Ловко соорудил над костром перекладинку на рогатках, повесил на огонь котелок.
Вода быстро закипела, и Коля, подсыпав в котелок пару пястей заварки, да еще и брусничного листа пару веток, отставил чай в сторонку. Из того же рюкзака достал десяток картошек, закопал их в золу.
- Скоро испечется. Это дело – быстрое.
Рот Галины заполнила слюна. Пожалуй, так-то можно умирать. Остров, лето, никакой боли и тяжести, все тело насыщено здоровьем и силой. Коля рядышком.
Николай покачал головой.
- Нет, милая моя, нет. Нечего тебе тут. Рано.
Галина даже расстроилась.
- Почему? Мне ТАМ нечего делать. Никому я не нужна. Болею. По тебе, Колька, скучаю. Знаешь, по тебе вот такому – скучаю. Не по взрослому тебе. Мне все кажется, что это и не ты был.
- Не кажется, - ответил Коля, - меня бесы одолели. А я и не противился. Небо поганил.
Он палкой начал выкатывать серые, потрескавшиеся от жара картофелины из золы. Взял одну, подул на нее со всех сторон, протянул Галине. Тут же, следом за картошкой, подал крупную соль в спичечном коробке и хлеб. Налил в свою походную кружку крепкий, душистый, сладкий чай.
Говорить ни о чем не хотелось. Гале давно так не было хорошо.
- Не мираж! Вкуснота! – восхитилась она, - век бы с тобой сидела на острове и никуда не уходила. Меня, Коля, давление замучило просто!
Николай нежно поправил на Галином лбу прядку волос.
- Насидишься еще. Не волнуйся. А боль пройдет – врачи тебя маленечко подправят. Поела?
- Я соскучилась. Коль. Ты поцелуй меня. Пожалуйста.
Он обхватил ладонями ее лицо и поцеловал в глаза. Потом в щеки. И в губы. Захотелось плакать.
- Тебе пора, Галенька. Там ждут. Наташка ревит белугой, а ей нервничать нельзя.
- Почему?
- И так нервы ни к черту. Влюбилась в женатика. Блудит. А он ей мозги компостирует: женюсь-не женюсь. Не женится. Я знаю. А у нее уже дитя в животе. Как она без тебя?
Галина задумалась. Выходило, что никак.
- А что еще тебе видно, Коль? У Игорька Оля родит?
Николай вздохнул.
- Ты думаешь, мне тут все показывают? Ничего мне не показывают. Сижу, как пень, и жду.
- Меня?
- И тебя. Долго еще надо сидеть. Отбывать. Ты вот что, Галь, послушай.
Он снова обнял ее.
- Ты не злись на НЕГО. Не надо. За грехи Евы – не надо. Все тут по справедливости. Мужики за вас отвечают. За ошибки, за сплетни, за слезы. За все платят. Как положено.
- И ты?
- И я. Только за другое. За равнодушие. За скотство свое. За твои слезы. За детей.
Он осыпал поцелуями Галино мокрое от слез лицо. Расставаться с ним было невыносимо: теплый же, дышит. Сердце бьется. И запах его, такой родной, такой близкий… А надо расставаться, будто перед войной. Только он остается ждать, а Галя уходит.
***
Очнулась в белой палате. Даже не удивилась.
- Ну, Галина Ивановна, как ваше самочувствие? – докторша в тесном халате, мешавшему докторской груди пятого размера развернуться, вдохнуть жизнь с полнотой всех своих докторских чувств, пристально вглядывалась в пациентку.
- Спасибо, хреново. Рука затекла.
- Придётся потерпеть. Капельница, знаете ли.
Галина скосила глаз на пуговицы белоснежного халата. Бедная, бедная грудь. Бедная докторша. Замучилась с такой грудью. Это же какие лифчики надо разыскивать, на заказ, поди, шьет!
- Чего у меня? Гипертония.
- И гипертония, и целый букет сопутствующих заболеваний. Дочка вас спасла. Хорошо, ключ у нее. Так бы не выкарабкались. С таким давлением не шутят. Говоришь вам, говоришь… Она, дочка, снаружи сидит. На пару минуточек впущу. А дольше – и не просите. Только из реанимации привезли, надо понимать.
Она пошла к двери, полная, пышная, словно растолстевшая Мерлин Монро. И через минуту в палату втиснулась зареванная Наташка.
Брякнулась на колени возле кровати, давай свободную руку целовать.
- Ладно, ладно, Наташка. Все хорошо. Починят. Подлечат, что ты?
Наташка кивала мелко-мелко. Губы ее (без ядовитой помады) подрагивали.
- Не тошнит? Голова не кружится?
Вот это взгляд! Вот это настоящий «баран перед новыми воротами».
О том, что еще было известно, Галина решила промолчать.
- Ничего, ничего. Рожай спокойно. Вырастим. Болеть некогда будет. И хандрить – тоже. Глядишь, и Оля Игорька, на тебя глядя, спохватится. Будет жизнь ключом бить. А то раскисли мы все тут. Игорь знает, где я?
- Знает, мама. Они же в Крым уехали, когда с тобой все это случилось. Вернутся скоро уже. Не волнуйся.
- А я и не волнуюсь, - Галина улыбнулась, - чего мне волноваться?
Наташка ерзала от нетерпения.
- Мама, а откуда ты… Ну… как ты узнала?
- Пятнышки по лицу пошли. Сама посмотри. У меня такие же были, когда тебя носила. Иди, я тебя поцелую, девочка моя. Не плачь. Не плачь. Все образуется. Теперь заживем, как нормальные люди. Теперь заживем…
Дочка улыбалась. Ей уже было не так страшно и тоскливо. Где-то далеко мчался на всех парах Игорь, подгоняемый тревогой за мать, без которой, оказывается, жить он пока не научился. И ведь нельзя так гнать, и ведь Ольга, не смевшая пищать что-то типа «Не гони, мама подождет», сидела, скорчившись от ужаса. «Нельзя так гнать, милый, разобъемся ведь, милый»
Слава Богу, протилинькал телефон Игоря, остановив, наконец, бешеную автомобильную езду. Припарковавшись на обочине, Игорь принял звонок.
- Игоречек, Игорь, не торопись. Мама в порядке. Да, да, выкарабкалась. Да, я у нее. Хорошенькая, ага. Что говорит? Говорит, чтобы ты возвращался обратно на курорт. Чтобы отдыхал. Чтобы Ольга грела… попу. Да, шутит, ага. Ага, и она тебя любит. И я тебя люблю. Пока!
Игорь откинулся на мягкое сиденье в полном изнеможении. Мать их любит. Мать от них пока никуда не уйдет. Ольга легонько тронула его за руку. Он сжал ее пальцы.
- Все хорошо? – спросила жена.
- Да. Я очень на это надеюсь, - ответил муж.
Автор рассказа: Анна Лебедева.