Я всегда думала, что у нас с Олегом крепкая семья. Тринадцать лет вместе, из них десять в браке. Доченька Алиса, ей семь. И всё шло по плану до того самого дня, когда наш мир перевернулся.
— Мама, у меня голова кружится, — пожаловалась Алиса утром. Я списала на простуду, дала жаропонижающее.
Через три дня мы уже сидели в кабинете невролога, через неделю — получили страшный диагноз. Редкое генетическое заболевание. Лечение возможно, но дорогостоящее. И никаких гарантий.
Олег сначала держался молодцом. Возил нас по врачам, брал дополнительные проекты на работе. Мне пришлось уйти с должности бухгалтера — Алисе требовался постоянный уход.
— Прорвёмся, — повторял он, обнимая меня вечерами.
Я верила. Мы справимся. Вместе.
Первые трещины появились через три месяца. Олег всё чаще задерживался на работе. Всё реже спрашивал об Алисиных анализах. Всё больше молчал за ужином.
— Ты какой-то странный, — заметила я как-то вечером.
— Просто устал. На работе завал, — отмахнулся он.
Я поверила. Конечно, ему тяжело. Он теперь единственный кормилец. А тут ещё счета за лечение, которые съедали все сбережения.
Телефон Олега пиликнул сообщением. Он дёрнулся, схватил его так быстро, будто боялся, что я увижу экран.
— Кто это в десять вечера? — спросила я.
— Работа, — буркнул он. — Новый проект горит.
Но я заметила, как изменилось его лицо. Появилась какая-то… мягкость? Он улыбнулся экрану — так, как раньше улыбался мне.
Сердце ёкнуло, но я отогнала плохие мысли. Нет, только не Олег. Не сейчас, когда нам так нужно быть вместе.
— Мамочка, почему папа опять не пришёл? — спросила Алиса вечером после очередного укола.
Я погладила её по голове. После химиотерапии от густых каштановых волос остались лишь редкие прядки.
— У папы много работы, солнышко. Он зарабатывает денежки на твои лекарства.
Алиса вздохнула:
— А мои волосики к Новому году вырастут?
Я сглотнула комок в горле.
— Конечно, вырастут. Ещё красивее прежних.
Когда дочка уснула, я позвонила мужу. Длинные гудки. Сбросил. Через минуту сообщение: «На совещании. Буду поздно».
В его Instagram, куда он редко заходил, появилась новая отметка. Ресторан в центре города. Олег и какая-то девушка с идеальной фигурой и волосами до талии. Оба смеются. Подпись: «Лучший вечер».
Пост был опубликован час назад.
Меня затрясло. Совещание, значит? В ресторане?
Когда в два часа ночи щёлкнул замок входной двери, я сидела на кухне. Глаза опухли от слёз, но внутри была только холодная пустота.
— Ты чего не спишь? — Олег замер в дверном проёме. От него пахло дорогим парфюмом, которым он раньше пользовался только по особым случаям.
— Кто она? — тихо спросила я.
— О чём ты? — он отвёл глаза, и этот жест сказал мне всё.
— Не делай из меня дуру, Олег. Я видела фото в ресторане.
Он помолчал, потом вдруг выпрямился, будто приняв решение:
— Её зовут Виктория. Она маркетолог из нашего отдела.
— И давно это?
— Два месяца. Ань, я не хотел, чтобы так получилось.
Я рассмеялась, и сама испугалась этого звука — сухого и безжизненного.
— Не хотел? Серьёзно? Наш ребёнок борется за жизнь, а ты трахаешься с коллегой?
— Не говори так! — вспыхнул он. — Ты думаешь, мне легко? Я каждый день как на войне! Работа, кредиты, бесконечные счета за лечение! А дома — только болезнь, слёзы, уколы! Я больше не могу так жить!
Я смотрела на него и не узнавала. Это точно мой Олег? Тот самый, который клялся любить меня в горе и в радости?
— Алиса спрашивает, почему папа её не навещает, — прошептала я. — Что мне ей сказать?
Он потёр лицо ладонями:
— Я люблю Алиску. Но с Викой… с ней я снова живу, понимаешь? С ней я не чувствую себя загнанным в угол.
— А как я себя чувствую, ты подумал? — мой голос дрожал. — Как Алиса себя чувствует без отца?
— Я буду помогать деньгами, — отрезал он. — Буду видеться с дочкой. Но… я ухожу, Аня. Мы с Викой съезжаемся.
Он собрал вещи на следующий день, пока я возила Алису на обследование. Трусливо, пока нас не было дома.
— А где папины футболки? — спросила дочка, заглянув в спальню.
— Папа… папе нужно пожить отдельно. Из-за работы, — выдавила я, чувствуя, как внутри всё обрывается.
— Он нас бросил? — в глазах ребёнка стояли слёзы.
— Нет, что ты. Он просто… — я не смогла закончить. Как объяснить семилетней девочке, что её отец выбрал молодую любовницу вместо семьи?
Алиса заплакала, а я обнимала её, глотая собственные слёзы. В тот момент я поняла: я одна. С больным ребёнком, с ипотекой, с огромными медицинскими счетами.
Обещанных денег от Олега хватало только на часть лекарств. Встречаться с дочкой он стал всё реже — сначала раз в неделю, потом раз в две… А потом начал пропускать и эти редкие встречи.
— Извини, не могу сегодня. Мы с Викой на дачу к её родителям, — говорил он в трубку.
— Олег, Алиса ждёт тебя. Она готовилась, — умоляла я.
— Перенесём на следующие выходные, хорошо? — и отключался.
Я возвращалась в комнату к дочери, которая уже надела любимое платье и причесала редкие волосики:
— Папа сегодня не придёт, да? — спрашивала она тихо.
И это разбивало моё сердце на части.
В тот день, когда нам отказали в квоте на операцию, я достигла дна. Сидела на кухне в пустой квартире (Алиса была у моей мамы) и понимала, что больше не могу.
Позвонила Олегу — не ответил. Написала сообщение: «Нам отказали в квоте. Нужно 1,8 миллиона на операцию. Это вопрос жизни Алисы».
Ответ пришёл через час: «У меня нет таких денег. Взял кредит на машину».
Я молча смотрела на экран. Машину. Он купил новую машину, когда его дочери нужна операция.
В Instagram мелькнуло фото: Олег, Вика и блестящая новая иномарка. Подпись: «Наша малышка! Спасибо любимой за поддержку в покупке мечты!»
Что-то внутри меня щёлкнуло. Холодная ярость вытеснила отчаяние. Я открыла ноутбук и начала действовать.
Сначала создала страницу в соцсетях с историей Алисы. Загрузила медицинские документы, фото до болезни и после. Рассказала всё — про диагноз, про лечение, про отца, который выбрал новую машину вместо здоровья дочери.
Написала подругам, бывшим коллегам. Нашла телефоны журналистов. Обратилась в благотворительные фонды.
Отправила историю в паблики, где сидели коллеги Олега.
Я работала всю ночь, как одержимая. Утром выпила кофе и продолжила. В обед позвонила мама:
— Аня, что ты наделала? Олег звонил, кричал, угрожал судом за клевету!
— Пусть подаёт, — ответила я спокойно. — У меня есть переписки, выписки с его счетов, медицинские заключения. Пусть объяснит судье, почему купил машину, когда его дочь умирает.
История разлетелась по сети. К вечеру мне позвонили с трёх телеканалов. На следующий день история Алисы была в топе новостей.
Олег примчался взбешённый:
— Ты что творишь? Меня на работе вызывали к директору! Вика плачет, её затравили в сети!
Я смотрела на него, и внутри не было ничего, кроме усталости:
— А то, что твоя дочь плачет каждый день, тебя не волнует? То, что она может умереть без операции — не беда?
— Но нельзя же так! На весь интернет!
— Можно, Олег. Всё можно, когда речь о жизни ребёнка. Твои коллеги должны знать, какой ты человек.
Ему позвонили. Я слышала, как он оправдывался перед кем-то. Потом бросил трубку и прошипел:
— Довольна? Меня отстранили. Устроила цирк!
— Отстранили за что? За то, что ты бросил больного ребёнка? Или за то, что спишь с сотрудницей, нарушая корпоративную этику? — спросила я холодно.
Он выскочил, хлопнув дверью.
Через неделю сбор на операцию был закрыт. Люди присылали деньги, писали слова поддержки. Откликнулась клиника в Москве — предложила программу лечения со скидкой.
Олег потерял работу. Вика ушла от него — как выяснилось, корпоративный скандал вокруг их отношений и история с брошенной больной дочерью не вписывались в её представления о «красивой жизни».
Когда мы с Алисой были в клинике, он прислал сообщение: «Можно мне навестить дочь? Я очень скучаю».
Показала сообщение Алисе. Она долго смотрела на экран, потом покачала головой:
— Не хочу, мам. Он обещал прийти на мой день рождения и не пришёл.
Я обняла её:
— Это твоё решение, солнышко. Ты имеешь право говорить «нет».
Операция прошла успешно. Потом была реабилитация, новые курсы лечения. Я нашла удалённую работу — делала бухгалтерию для нескольких малых предприятий.
Олег иногда звонил, спрашивал об Алисе. Он съехал с новой квартиры в комнату в общежитии, машину пришлось продать за долги.
Прошло два года. Алиса пошла в третий класс. Её волосы отрасли — густые, каштановые, как раньше. Болезнь отступила, хотя мы всё ещё посещаем врачей для контроля.
Я встретила Сергея — инженера, который ремонтировал наш подъезд. Сначала просто разговорились, потом он стал помогать по дому. Алиса его обожает — он учит её мастерить кормушки для птиц и собирать роботов.
Вчера мы сидели на кухне втроём — я, Алиса и Сергей. Дочка рассказывала о школьном концерте, мы смеялись. Зазвонил телефон. Олег.
— Аня, можно с тобой поговорить? — голос тихий, непривычный. — Я… я осознал, как сильно ошибался. Скучаю по вам с Алиской. Может, мы могли бы попробовать снова?
Я посмотрела на дочь, увлечённо объясняющую Сергею принцип работы водяной мельницы. На Сергея, который слушал её с искренним интересом.
— Нет, Олег, — ответила я спокойно. — Больше нет. Некоторые поезда уходят навсегда.
Я не испытывала злорадства или торжества. Только благодарность судьбе за то, что мы выстояли. За то, что моя девочка здорова. За то, что я нашла в себе силы не сломаться.
Когда я положила трубку, Сергей вопросительно посмотрел на меня:
— Всё в порядке?
Я улыбнулась:
— Да. Теперь точно всё в порядке.
Знаете, иногда нужно потерять что-то, чтобы найти себя. Я не благодарна Олегу за предательство. Но я благодарна испытаниям, которые сделали меня сильнее.
Когда-то я думала, что не выживу без мужа, что не справлюсь одна. Что семья без отца — это катастрофа.
Но я поняла: лучше быть одной, чем с человеком, который предаёт в самый трудный момент. Лучше строить жизнь заново, чем цепляться за иллюзии.
И если моя история поможет хоть одной женщине, оказавшейся в похожей ситуации, найти силы бороться — значит, всё было не зря.
А Алиса недавно сказала мне, глядя на старое семейное фото: «Знаешь, мам, я раньше думала, что папа ушёл из-за меня. Из-за того, что я заболела».
— Это неправда, — ответила я, обнимая её. — Он ушёл из-за своей слабости. А мы с тобой оказались сильнее, чем думали.
Она улыбнулась и побежала к Сергею, который ждал её для выгула нашего недавно приобретённого щенка.
И в этот момент я поняла, что настоящая семья — не та, что держится на штампе в паспорте, а та, где люди готовы бороться друг за друга до конца.