Дверца скрипнула. Антон замер, пальцы вцепились в деревянную ручку. Странно. Обычно искал носки в своём ящике, но сегодня что-то дёрнуло открыть её шкаф.
— Опаздываешь! — крикнула Марина из кухни. — Завтрак стынет!
Тёмно-синий флакон стоял за стопкой свитеров. Незнакомый. Мужской. С тяжёлой металлической крышкой. Антон моргнул. Носки. Он искал носки. Указательный палец левой руки мелко задрожал — дурацкая привычка с детства, когда нервничал.
— Ты где застрял? — Марина появилась в дверях, вытирая руки полотенцем. Домашняя футболка с растянутым воротом сползла на плечо. — Яичница превратилась в подошву.
Антон молча поднял флакон. В горле пересохло, будто неделю не пил. Марина замерла, полотенце упало на пол.
— Это что? — спросил он, удивляясь собственному спокойствию. Даже палец перестал дрожать.
— Ты в моих вещах копаешься теперь? — вместо ответа спросила она. Голос звучал слишком высоко. Не её голос.
— Носки искал, — пожал плечами Антон. — Свои закончились.
Их взгляды столкнулись. Пять лет брака. Пять чёртовых лет, и вдруг эта пропасть между ними — как ущелье, разом открывшееся под ногами.
— Это... подарок, — выдохнула Марина. — Тебе на день рождения хотела подарить.
Антон фыркнул:
— День рождения через четыре месяца.
— Заранее купила, — быстро ответила она. Слишком быстро. Глаза бегали. Никогда раньше не замечал, как её глаза... бегают.
— Упаковки нет.
— Была акция, тестер со скидкой. Не хочешь — не дарю, — огрызнулась Марина, выхватила флакон и прижала к груди.
Антон вдруг заметил крошечное пятнышко на её футболке, около ворота. Раньше она меняла вещь из-за малейшего пятна. Теперь ходит так. Скользнул взглядом ниже — ногти накрашены тёмно-вишнёвым. Раньше только прозрачный лак. Когда всё это началось? Как пропустил?
— Я опаздываю, — буркнул он, отодвигая её с прохода. — Носки так носки.
Стиснул зубы до боли в челюсти. В ушах стучало. Не здесь. Не при ней. Когда дверь захлопнулась, привалился к стене в подъезде. Телефон завибрировал — его начальник Сергеич. Ответил механически:
— Да.
— Ты где? Клиент уже здесь!
— Еду, — прохрипел Антон и уткнулся лбом в холодную стену. — Пробки.
— Всё нормально? — спросил Димка, постукивая ручкой по столу. — Ты какой-то... никакой сегодня.
Антон оторвал взгляд от монитора. Буквы расплывались.
— Нормально.
— Врёшь же, — Димка придвинулся ближе, понизил голос. — Что случилось? Маринка что ли?
— С чего ты взял? — вскинулся Антон.
— Так ты на телефон пялишься, но не звонишь. И обручалку крутишь, как заведённый.
Антон опустил взгляд. Действительно, бессознательно вертел кольцо. Дурацкая привычка. Раньше Марина над этим подшучивала. Раньше...
— Слушай, — начал Димка, неловко дёрнув плечом. — Если что... я тут на днях Маринку видел. С каким-то мужиком. Думал, скажу тебе — психанёшь, а потом решил — мало ли, может брат или типа того, да и какое моё дело. А теперь смотрю на тебя...
Антон почувствовал, как немеет затылок. Странно. Никогда такого не бывало.
— Где видел? — чужим голосом спросил он.
— Да в "Кофемании", на Тверской. Я там встречу проводил, а они сидели в углу.
— Когда?
— Недели две назад? — Димка замялся. — Слушай, может я ошибся...
— Какой он? — перебил Антон.
— Ну... — Димка облизнул губы. — Высокий. Тёмные волосы. На тебя не похож, короче.
— На работе скажешь, что мне пришлось уйти, — Антон резко поднялся, сгрёб ключи и телефон. — Заболел.
— Погоди, ты куда? — Димка схватил его за рукав. — Не делай глупостей!
— Я за сыном в садик, — вырвался Антон. — Он сегодня у меня.
По средам Макс всегда оставался с ним. Они ходили в парк, ели мороженое, даже если на улице холодно, и Марина потом ругалась, что у малого горло болит. Но никогда, даже в самые тяжёлые времена, не отменял эти среды. Даже год назад, когда отношения с Мариной трещали по швам. Даже полгода назад, когда они перестали нормально разговаривать, общаясь только через записки на холодильнике.
— Пап, а почему у тебя глаза красные? — шестилетний Макс болтал ногами, сидя на скамейке. Мороженое стекало по пальцам. — Ты плакал?
— Что? — Антон невольно коснулся глаз. — Нет. Аллергия.
— На что?
— Н-на... работу, — хмыкнул Антон, достал салфетку, вытер липкие пальцы сына. Некстати вспомнилось, как Марина всегда носила с собой влажные салфетки для таких случаев. У него были только сухие. — На дурацкую взрослую работу.
Макс серьезно кивнул:
— А я никогда не буду работать. Буду гулять и есть мороженое.
— И на что будешь покупать мороженое?
Мальчик задумался, наморщив нос — точь-в-точь как Марина.
— Попрошу у тебя или у мамы.
— А если мы с мамой... не сможем дать? — голос предательски дрогнул.
— Почему не сможете? — Макс уставился на него синими пронзительными глазами — её глазами.
— Ну мало ли... — Антон замялся, провёл рукой по лицу. О чём он вообще? Зачем грузит ребёнка? — Забудь. Просто работа у меня тяжёлая сегодня.
Макс вдруг обнял его, уткнувшись холодным носом в шею:
— Не плачь, папуль. Всё будет хорошо, вот увидишь!
В груди что-то оборвалось и покатилось вниз.
— С чего ты взял, что я...
— Мама тоже так говорит, когда плачет, — пожал плечами Макс. — "Это не слёзы, это аллергия".
Антон замер. Марина плачет? Когда успел это пропустить?
— Мам часто плачет? — осторожно спросил он.
— Ага, — кивнул Макс. — Когда думает, что я не вижу. Она на тебя смотрит и плачет. На твою фотку на телефоне.
Что-то неправильное, перекрученное было во всём этом. Женский плач, мужской парфюм. Марина с каким-то мужиком. Марина, плачущая над его фотографией.
— Макс, а ты не видел... — Антон замялся, подбирая слова. — К маме кто-нибудь приходит? Мужчина?
— Дядя Валера, — кивнул Макс.
Сердце пропустило удар, лёгкие сжались. Антон с трудом выдавил:
— И что... дядя Валера делает?
— Ремонтирует всё. И маме помогает, когда она плачет. Он её папа. Мой дедушка, — Макс облизал пальцы. — Можно ещё мороженое?
Воздух вернулся в лёгкие. Валера. Тесть. Отец Марины. Который раньше не общался с ней лет десять, с тех пор как ушёл из семьи. Помнил его по фото — высокий, темноволосый. Неужели вернулся?
Дома было тихо. Макс умчался в свою комнату разбирать новый конструктор, который они купили после парка. Антон разулся, привычно сунул ботинки под вешалку, замер. Женские туфли стояли ровно, но рядом — мужские, большие, незнакомые. На вешалке висел кожаный плащ. Из кухни доносились приглушённые голоса.
— ...понимаешь, что рано или поздно он узнает? — низкий мужской голос. — И лучше бы от тебя.
— Я пыталась, — голос Марины звучал сдавленно. — Сто раз пыталась. Он не слушает. Вообще перестал слышать меня.
— Ребёнок ни в чём не виноват.
— Думаешь, я не знаю? — в голосе Марины прорезалась сталь. — Это ты бросил нас с мамой, когда мне было пятнадцать, а теперь учишь меня, как быть родителем?
— И поэтому у меня есть опыт, которым я не горжусь, — грустно усмехнулся мужчина. — Я знаю, что чувствует Макс. У вас дома как в холодильнике — всё вроде на местах, но лёд и тишина. Дети чувствуют такое.
У Антона зазвенело в ушах. Тихо прикрыл входную дверь, замер. Скрип половицы. Голоса стихли. Нарочито громко захлопнул дверь, крикнул:
— Мы дома!
Из кухни вышла Марина, за ней — высокий седеющий мужчина. Морщины вокруг глаз, шрам на подбородке. Те же глаза, что у Марины и Макса. Тёмно-синие.
— Антон, — кивнул тесть, протянул руку.
— Валера, — Антон механически пожал её. — Давно не виделись.
— Не поверишь — жалею об этом, — хрипло усмехнулся тот. — Столько времени потерял.
Марина стояла бледная, напряжённая:
— Папа зашёл... помочь с кухонным краном. И поговорить.
Антон вдруг заметил — то же пятно на той же футболке. Она не переодевалась. Осунувшееся лицо, круги под глазами. И что-то ещё — запах. Тот самый парфюм из шкафа.
— Думаю, я лучше пойду, — Валера бросил странный взгляд на дочь. — Вам надо поговорить.
— Нет, — вдруг сказал Антон. — Останься. Макс будет рад увидеть деда.
Марина удивлённо моргнула:
— Ты не против?
— С чего бы? — Антон снял куртку. — Валер, ты же надолго в Москве?
— Насовсем вернулся, — пожал плечами тот. — Квартиру снял в соседнем районе. Навёрстываю... упущенное.
Антон понимающе кивнул:
— Знакомое чувство.
Ночью, когда Валера ушёл, а Макс уснул, Антон вошёл в их спальню. Марина сидела на краю кровати, сгорбившись, как старуха.
— Думал, ты в гостевой ляжешь, — тихо сказала она, не поднимая глаз. — Как обычно.
Антон сел рядом, кровать прогнулась. Между ними остался зазор — сантиметров десять. Пропасть.
— Парфюм и правда для меня? — спросил он вдруг.
Марина вздрогнула:
— Что?
— Парфюм, который я нашёл. Он и правда для меня?
Она медленно подняла глаза:
— Ты не поверишь, да? Что бы я ни сказала.
— Он пахнет как твой отец.
Марина моргнула:
— Это его любимый. Он... он посоветовал. Сказал, что тебе подойдёт, — её голос сорвался. — Я не знала, что ему подарить. Он так хотел наладить с тобой отношения. Когда вернулся, всё спрашивал про тебя. А потом... мы с ним разговорились. Обо всём. О нас с тобой. Он сказал, что совершил такую же ошибку с мамой — отдалился, а потом стало поздно. И вдруг... — она резко замолчала.
— Что вдруг? — Антон почувствовал, как вздрагивает её плечо. Так близко. Когда они в последний раз сидели вот так?
— Я вдруг поняла, что не помню, когда мы с тобой в последний раз нормально разговаривали, — прошептала Марина. — Мы как соседи по квартире. Вместе, но не рядом. Мне страшно, Антон. Я не хочу, чтобы у Макса было как у меня. Чтобы он ждал отца, который не придёт. Не хочу, чтобы через двадцать лет к нему вернулся отец, которого он не знает.
Её плечи затряслись. Антон осторожно положил руку ей на спину, между лопаток. Почувствовал, как Марина вздрогнула.
— Почему ты не сказала?
— А ты бы услышал? — она обернулась, в глазах блестели слёзы. — Мы перестали слышать друг друга, Антон. Ты перестал видеть меня.
В горле застрял ком. Впервые за долгое время он действительно смотрел на неё — осунувшуюся, с залёгшими у рта морщинками, с потухшими глазами. А ведь действительно не замечал, когда всё это появилось.
— Дурацкий парфюм, — хрипло выдавил он. И вдруг плечи затряслись в беззвучном смехе. — Господи, какой же я параноик. Решил, что у тебя... кто-то есть.
— Ага, — невесело усмехнулась Марина, вытирая слёзы. — Пятидесятилетний мужик с сединой и шрамом от аппендицита.
— Шрам на подбородке от аппендицита? — изумился Антон.
— Это я образно! — фыркнула Марина, почти как раньше. — Боже, ты что, совсем чувство юмора потерял?
Антон осторожно притянул её к себе, уткнулся носом в волосы:
— Прости.
— За что?
— За то, что не видел. Не слышал.
Марина вдруг обняла его — крепко, отчаянно, как будто боялась, что он исчезнет. Её пальцы впились в спину. Антон почувствовал, как коленом упирается в какой-то твёрдый предмет. Опустил взгляд. Под кроватью, в пыли, валялся тёмно-синий флакон с тяжёлой металлической крышкой.