— Я запрещаю тебе это делать! — крикнул отец. Его лицо побелело, пальцы сжались в кулаки, а голос дрожал от гнева. Но Ольга уже не слушала. В груди у нее поднялась волна глухой ярости. Она не просто спорила — ей казалось, он бросил ей вызов. И она решила вызов принять.
Ольга развернулась на каблуках, вылетела из квартиры, хлопнув дверью так, что в прихожей дрогнуло зеркало. Через минуту она уже сидела в своей машине. Город расплывался в потоках огней, но она его не видела — только тусклые силуэты зданий, фонари и знаки. Пульс стучал в висках. Она почти не слышала ни шума машин, ни сигналов, ни радио.
Она мчалась, как в бреду. И только когда за окнами показались знакомые переулки, дыхание стало хоть немного ровнее. Она резко затормозила, выскочила из машины, захлопнув дверь, и побежала в здание, где на втором этаже, за облупленной дверью с тусклой латунной табличкой, располагалась мастерская её крестного.
Он открыл ей почти сразу — будто чувствовал, что она вот-вот появится. Его лицо вытянулось от изумления: Ольга стояла на пороге взъерошенная, с заплаканными глазами, раскрасневшаяся. Пальто нараспашку, сумка раскрыта, в руках ключи и телефон.
— Ольга, что случилось?
— Мой отец отказывается продавать «Советскую Мадонну»! — выпалила она, вваливаясь в мастерскую. — Он отказывается заработать миллионы! Миллионы, понимаешь?!
Крестный ничего не ответил. Он прошёл вглубь помещения, на ходу вытирая руки о тряпку — ладони были перепачканы масляной краской, рубашка в пятнах, в воздухе пахло растворителем и маслом. Было очевидно, что старик работал. Он молча поставил чайник и достал из буфета простую, обитую эмалью кружку. Плеснул туда чай, вздохнул и протянул Ольге.
— Пей. Успокойся.
— Я не хочу пить! — рявкнула она, но всё же взяла кружку, словно по инерции. — Я просто... Я не могу поверить. Ты видел, в каком он был бешенстве? А главное... Мама. Как она могла?! Как она могла завещать эту картину ему?! Это же безумие!
Она металась по помещению. Крестный молчал. Он смотрел на неё с какой-то тихой печалью. Ему не надо было ничего говорить — он уже всё понял.
Ольга снова опустилась на стул и посмотрела на него — в глазах злость, растерянность и обида. Детская, неуместная, но очень настоящая.
— Он из-за упрямства готов умереть!
Ольге было больно. Она рыдала… Ее отец умирал, а спасти она его не могла, потому что инструмент спасения был не в ее руках.
***
«Советская Мадонна», картина... Ольга росла под её взглядом. Её мама писала её долго, почти три года. Все говорили — это шедевр. На холсте была изображена женщина, невероятно красивая, в алом платье до колен, в потертых сапожках, сидящая на побитом чемодане посреди вокзала. На руках спал младенец, его щёчка прижималась к её плечу. Вокруг в толпе спешили люди — с портфелями, сумками, коробками, с тревожными лицами, как в кадре хроники эвакуации. А она — как будто не отсюда. Она сидела в ярком, почти божественном оранжевом свете, будто солнце выбрало её одну и подсветило для всех зрителей. И будто она во всей этой суете одна была спокойна. Она охраняла сон своего малыша.
Коллекционер появился полгода назад. Кто-то привёл его на выставку памяти её матери. Он стоял перед «Мадонной» минут двадцать, не отрывая глаз. Потом подошёл к Ольге и сказал:
— Вы понимаете, что это музейный уровень? Это — мощь. Это — страх и защита, в о. й н а и материнство. Я бы заплатил за неё... — он назвал сумму, и у Ольги перехватило дыхание.
Она подумала, что мать бы была в шоке от такого предложения. Но тут же вспомнила: она оставила её отцу. Не по документам, неофициально — просто сказала, когда уже не могла встать с постели:
— Пусть она будет у него. Это его картина так же, как и моя. Без него ее не было бы…
Сначала Ольга не спорила. Но теперь — отец умирал. Каждый курс терапии давался всё тяжелее. А деньги... Такие деньги могли бы дать ему шанс. Лучшие препараты, лучшая клиника, перелёты, уход... Но он даже слышать не хотел.
— Нет! — кричал он, опираясь на край стола, стараясь не упасть. — Нет, Оля. Это не продается. Это... Это всё, что осталось от твоей матери! Как я могу её отдать?!
— Папа, но ты же умираешь! — выкрикнула она. — Ты сам говорил, что у тебя счёт идёт на месяцы! Почему ты не хочешь воспользоваться единственным шансом?!
— Потому что это предательство!
Ольга смотрела на него и не знала, кого ей жалеть больше — его или себя. Она вышла из квартиры и целый день бродила по улицам города.
А потом позвонили из клиники.
— Ваш отец перенёс процедуру тяжело. Давление упало сильно. Состояние нестабильное. Мы делаем всё возможное… Но пока он не в сознании…
Она положила трубку, стояла в темноте кухни. В руке — стакан воды, которого не коснулась. И вдруг пришло странное, тяжёлое, но отчётливое ощущение. Тихо, словно боялась услышать свои мысли вслух, она прошептала:
— Я продам картину. Он не должен знать. Я сделаю это, он должен жить.
***
Ольга приехала к эксперту в середине дня. Картина была аккуратно упакована в плотный серый тубус, с внутренней стороны выстланный мягким войлоком. Она держала его на коленях всю дорогу, молодая женщина все же сомневалась: права ли она…
Мастерская эксперта находилась в переулке неподалёку — старый особнячок с облупленной лепниной и крепкой дубовой дверью. Внутри пахло лаком и пылью.
— Покажите, — сказал он, не теряя ни секунды. Сухой, пожилой мужчина в клетчатом жилете. — «Советская Мадонна», говорите? Да-да, знакомая работа. Была репродукция в каталоге выставки девяносто восьмого года. Покажите полотно.©Стелла Кьярри
Ольга развернула свёрток и отступила. Он сразу включил яркую лампу, осмотрел края, тронул пальцами подпись, провёл пальцем по холсту, потом принёс специальную лампу и стал смотреть в ультрафиолете.
Минуты тянулись мучительно долго. Ольга не дышала. И вдруг голос эксперта.
— Это подделка.
— Что? — Ольга вздрогнула, будто её окатили ледяной водой.
— Очень качественная, свежая. Сделана не позже, чем полгода назад. Посмотрите: краски ещё "дышат", лак не пожелтел, холст слишком свеж. Да и подпись, её скопировали с каталогов, но не с оригинала. У вашей матери была особенность: вот здесь, в петле "Г", она делала небольшой сдвиг кисти. Здесь этого нет.
— Нет… — прошептала Ольга. — Нет, вы ошибаетесь. Это она! Я видела её всё детство. Эта картина висела у нас в доме.
— Я не сомневаюсь, — мягко сказал эксперт. — Но это не она. Не та. Подделку могли повесить недавно. А оригинал… Возможно, он уже где-то на аукционе. Или…
Ольга была в ужасе. Кто мог так поступить? А главное, кто мог так мастерски подделать работу ее матери?
***
Отец умер. Похороны прошли тихо. Узкий круг людей — только самые близкие. Ольга стояла с опущенной головой, ощущая, как внутри всё замерло. Ни слёз, ни слов — только боль.
Вечером она подвозила крестного домой. Они молчали всю дорогу. Только у его подъезда он вдруг сказал:
— Зайди на минуту. Мне нужно тебе кое-что отдать… Это от твоего отца.
Ольга кивнула и пошла за ним. В мастерской всё было, как всегда: запах краски, кисти в банках, какие-то старые холсты.
Крестный открыл дверь в небольшую подсобку. Ольга зашла — и остановилась как вкопанная.
На стене висела она, «Советская Мадонна». Настоящая.
— Это... — она чуть не задохнулась. — Это же она… Но… Как? Я же...
— Мы с твоим отцом всё подстроили, — сказал крестный спокойно. — Он попросил меня написать копию. Чтобы ты отвезла ее на экспертизу. Чтобы он мог спокойно оставить оригинал здесь. Для тебя. Он знал, что не проживет долго, не видел смысла в лечении. Но понимал, что ты будешь пытаться продать картину. Но он не хотел этого.
— Вы сделали копию? — Ольга смотрела то на него, то на картину. — Зачем всё это? Почему?
— Потому что он не мог продать её. Он считал, что это предательство. Эта картина была для него всем. И он хотел, чтобы она осталась с тобой. Как напоминание о родителях.
— Но почему она вообще так важна? Важнее жизни? Не верю! — голос дрогнул.
Крестный вздохнул и подошёл ближе.
— Потому что это не просто картина. Это ваша история. Ты была младенцем. Они с твоей мамой опаздывали на поезд. Вокруг суета, паника. А она вдруг сказала: "Всё. Я устала. Больше никуда не пойду!"
Села на чемодан, взяла тебя на руки. Ты тут же уснула. А вокруг — люди бегают, орут, торопятся. А она — просто сидит, как будто время остановилось.
Он на секунду замолчал.
— Твой отец тогда сфотографировал её. Сказал: «Я никогда не видел ничего прекраснее». А потом твоя мама написала картину. Фотография давно потерялась, но момент остался.
Ольга молчала. Только смотрела на полотно. На себя. На маму. Она не знала историю этой картины. А теперь всё встало на свои места.
Крестный положил ей руку на плечо.
— Это не для чужих глаз, Оль. Не для тех, кто видит в ней просто красивую вещь. Она — о любви. О памяти. О вас.
И тогда Ольга поняла, что никакие деньги не стоят того, что висит перед ней. Это был не просто холст. Это была она. Её мама. Её папа. Их любовь. Это дороже денег.
Спасибо за ваши лайки, репосты и поддержку! Подпишитесь, чтобы не пропустить новые истории