Старый квартал города встречал любого путника величественными домами с потертыми стенами и узкими переулками, по которым будто уже сотни лет бродят истории и легенды. Здесь всегда пасмурно: облака нависают над крышами, а лёгкий дождь становится привычным постоянным спутником. Казалось, само время в этом месте застыло под стеклянной пеленой, отражаясь в лужах и стекающих по камням каплях.
В тот вечер я не искал приключений — просто шел по мокрой мостовой, стараясь не наступать в глубокие лужи. Город казался мне пустым лабиринтом: редкий свет из окон, одиночные силуэты прохожих под зонтами. Но за очередным поворотом я вдруг заметил кое-что странное: в бледном свете фонаря выделялся большой плакат, прижатый к стене ветром. На нём были выцветшие буквы, а сам фонарь дрожал от порывов дождя, так что трудно было разобрать текст. Тем не менее я уловил слова «Выставка… художник… галерея».
Я почти прошёл мимо, но что-то заставило меня остановиться. Осветив плакат экраном телефона, прочёл более внимательно:
«Выставка работ живописца, чьё имя давно стёрлось из памяти. На картинах изображены образы, рождённые дождём. Говорят, один из портретов способен заглянуть в душу зрителя…»
Звучало интригующе. Внизу мелко значился адрес. Оказалось, что галерея расположена буквально в паре кварталов отсюда — в старинном особняке. Дождь усиливался, барабанил по крышам, а внутри меня вдруг запрыгало детское любопытство: неужели какая-то забытая выставка может ещё продолжаться в такую погоду?
Я двинулся по указанному адресу: длинный переулок, слабо освещённый редкими фонарями, привёл к массивным дубовым воротам, над которыми висела облупившаяся табличка. Дождевая вода стекала по ней, придавая металлическому щиту тусклый блеск. Толкнув створку ворот, я вошёл во внутренний двор.
Здесь было темно, но вдалеке мерцал слабый огонёк, будто зажжённый кем-то фонарь у входа. Подойдя ближе, разглядел старый особняк: широкая каменная лестница, резные перила — некогда роскошные, теперь запущенные, поросшие мхом. На двери алел потёртый афишный лист, судя по всему, тот же, что я видел на плакате.
— Неужели здесь действительно проходит выставка? — пробормотал я под шум дождя.
Внутри я ожидал увидеть тёмный заброшенный холл, но, к удивлению, дверь поддалась, и в глаза ударила полоска света. Я вошёл и понял, что в прихожей зажжены старинные лампы, облицованные матовым стеклом. Пол под ногами скрипел, шаги гулко отдавались по высоким сводчатым потолкам.
В холле никого не было, лишь стойка для встреч, на которой лежали несколько буклетов, видимо, о выставке. Подхватив один, я мельком взглянул: текст был набран давным-давно выцветшими чернилами, и лишь обрывки слов читались более-менее ясно. «Мастер, рисующий дождь»… «Отражение души»… «Портрет, что меняется на глазах».
Этот фрагмент заставил меня затаить дыхание. «Портрет, что меняется на глазах» — звучало невероятно. Может, это всего лишь художественный приём или красивая легенда. Но что-то не давало покоя: ощущение, что внутри особняка действительно дышит нечто необычное, связанное со старыми холстами.
Я прошёл в коридор, откуда тянуло сыростью и чуть затхлым запахом старого здания. Половицы прогибались, дождь продолжал колотить в ставни снаружи, создавая прерывистый фон. За углом виднелся слабый свет — видимо, от зала, где должны быть картины.
Когда я вошёл в зал, меня накрыло странное чувство: стены, обитые тканью, казались пропитанными влагой, а на мольбертах и стендах красовались полотна под выцветшими платками. Наверняка они были укрыты от сырости — но это не очень помогало, потому что в помещении царила прохлада и сырость.
Я осмотрелся: не было ни одного человека, никакого организатора или смотрителя — словно кто-то оставил всё на самотёк. Слабый свет льётся от нескольких ламп, подвешенных под самым потолком. Лужицы дождевой воды кое-где собирались у стен, видимо, из-за протечек в крыше.
— Есть тут кто? — позвал я негромко. Но в ответ только эхо и еле слышный треск ламп.
Я приблизился к одному из полотен, приподнял уголок платка. Под ним открылось абстрактное изображение: серо-голубые мазки, переплетённые, как дождевые струи. Казалось, художник стремился передать саму сущность непогоды — и ему это удалось. Было в картине что-то гипнотическое.
Вдруг я услышал приглушённый скрип и едва различимые шаги. Оглянувшись, ничего не заметил, но сердце екнуло: в зале я ведь один, а звук-то слышен. Словно кто-то скользил по стенам, обходя меня, стараясь не попадаться на глаза.
Подавив волнение, я двинулся между рядами полотен, осторожно приподнимая платки на некоторых из них. Почти все картины пестрели вариациями на тему дождя: то ли городские улицы, размытые ливнем, то ли фигуры людей за стеклом, капли на окнах… И в каждой работе будто прятался какой-то тайный образ, различимый на периферии зрения.
Наконец, в дальнем углу зала я увидел стенд, украшенный резной рамой с тёмными завитками. Там на центральном мольберте платок отсутствовал — точнее, он лежал на полу, словно сорванный. А на холсте проступал смутный силуэт женского лица — но так, будто его рисовали не кистью, а самими каплями воды, стекающими по холсту.
Я подошёл ближе: издалека портрет был расплывчатым, но стоило мне приблизиться, как черты фигуры стали яснее. Серые водные потёки образовывали контур, а блики создавали иллюзию живых глаз. В груди защемило от странного восторга. Никогда не видел ничего подобного. И тут…
— Ты тоже его чувствуешь? — негромкий голос раздался из-за моей спины.
Сердце ухнуло вниз. Я обернулся и увидел стоящего в полутьме человека — судя по силуэту, довольно молодого. Длинный плащ был влажным от дождя, а капли всё ещё стекали с краёв. В свете тусклой лампы я не мог разглядеть лица, только улавливал напряжённое выражение.
— Простите, я не хотел… — начал я сбивчиво, но неизвестный поднял руку, останавливая.
— Ничего. Я понимаю, как портрет притягивает. Он всегда так действует.
Внутри боролась настороженность: кто этот человек, почему говорит такими загадками? Но отчего-то в его голосе звучала такая же смесь любопытства и трепета, что ощущал и я сам.
— Что это за картина? — спросил я, указывая на расплывчатый образ.
— Это «Портрет, нарисованный дождём», — тихо произнёс он. — Говорят, в нём сокрыта судьба того, кто на него смотрит. И если присмотреться достаточно долго, можно увидеть не только чужие истории, но и собственные.
Я поёжился — то ли от холода, то ли от слишком отчётливого ощущения, что слова незнакомца не просто метафора. В этот момент где-то над головами прошёл шорох, и капля дождевой воды сорвалась с балки, упав прямо на картину. В итоге по портрету пробежала серебристая рябь, и мне показалось, что черты лица на миг изменились.
— Вы тоже это видите? — выдохнул я.
Незнакомец ответил не сразу. И пока он молчал, мне показалось, что лицо на холсте «смотрит» прямо на меня сквозь водные блики. Душу пронзило странное чувство — будто я прикоснулся к тайне, в которой переливается и моя собственная тень.
Продолжение следует…