6 мая 1800 года, в 1 час 35 минут пополудни, в доме в Коломне умер великий человек. Перечень титулов его не уместился бы на визитной карточке обычного формата: князь Италийский, граф Рымникский, генералиссимус российских войск, фельдмаршал австрийской армии, великий маршал войск Пьемонтских, граф Священной Римской империи, наследный принц Сардинского королевского дома, гранд короны и кузен короля Сардинского, кавалер всех русских и многих иностранных орденов...
Но подлинное величие личности определяется не длиной титула. На визитной карточке этого человека было всего два слова: «Александр Суворов»...
Кажется, удел всех великих — покидая этот мир, оставлять после себя некую тайну. Не стал исключением и Суворов. Его тайна заключается в очень темных обстоятельствах предсмертной опалы.
1799 год. Итало-швейцарский поход — вершина полководческого искусства Суворова. Российскому полководцу рукоплескала вся Европа. В моду вошли суворовские пироги, а модницы украшали свои прекрасные головки прическами а-ля Суворов.
Но в России полководца ждал не триумф, а опала.
По пути из Праги Суворов узнал, что въезд в столицу днем ему запрещен. Потому в Петербург он прибыл под покровом сумерек. Но в Зимний дворец его не допустили. Имя полководца исчезло со страниц газет. Напоследок отобрали любимых адъютантов.
Даже Суворов не выдержал. Заболев еще в пути, он слег и вскоре скончался.
Но даже после смерти Суворова преследовала царская немилость. За гробом полководца шли только три армейских полка. Гвардию, за исключением конногвардейцев, не нарядили на похороны. Ни царь, ни двор, ни знать на похоронах не присутствовали.
По официальной версии, Суворв впал в немилость за то, что во время заграничного похода, вопреки уставу, имел при себе дежурного генерала. Современники понимали вздорность подобного обвинения. Несомненно, это был только повод. В чем же заключалась истинная причина опалы, не знал никто...
Петербуржцам хорошо знаком особняк графа Строганова на углу Невского проспекта и набережной Мойки. Но едва ли кто догадывается, что именно здесь завязались узлы, которые потом задушили Суворова.
Несколько лет назад мне посчастливилось найти в фамильном архиве Строгановых прелюбопытнейшую рукопись, написанную сыном хозяина особняка Павлом Строгановым. Называется она «История моего времени». Рукопись эта приоткрывает завесу над тайной предсмертной опалы Суворова...
6 ноября 1796 года умерла Екатерина II. На престол вступил ее сын Павел I. Военные преобразования нового царя встретили резкое сопротивление в военных кругах.
Особенно сильно оно проявилось в дивизии фельдмаршала Суворова в Тульчине. Здесь служил подполковник Петр Батурин, которому было суждено сыграть роковую роль в судьбе полководца.
Подполковник собственными глазами захотел увидеть нововведения Павла. Он испросил у Суворова отпуск и 14 января 1797 года прибыл в Петербург.
Павел, узнав о приезде офицера, получившего отпуск в нарушение дисциплины, без высочайшего повеления, приказал тотчас выслать Батурина обратно в Тульчин и сделал Суворову выговор.
Однако Батурину все же удалось пробыть в столице около 16 часов. Случайно он встретил на улице Петра Строганова и провел все это время в его доме, в обществе «молодых друзей» наследника престола великого князя Александра.
«Молодые друзья» — Строганов, Новосильцев, Чарторижский и Кочубей — составляли оппозиционный кружок. По словам Строганова, Батурин полностью разделял их мнение и резко порицал павловские нововведения. Они посоветовали Батурину по дороге назад изучать общественные настроения, чтобы потом воспользоваться этим.
6 февраля 1797 года Суворов, демонстративно не подчинявшийся распоряжениям царя, был отставлен и оказался под надзором в своем имении Кончанское.
Летом 1798 года в руки Павла попали сведения о существовании в Смоленской губернии конспирации, которая, с одной стороны, была связана с братьями Зубовыми — семейным кланом последнего фаворита Екатерины II, а с другой — ориентировалась на наследника престола.
Среди арестованных оказался капитан Кряжев. По его словам, руководители конспирации намеревались совершить покушение на жизнь царя, предварительно заручившись поддержкой наследника престола.
Кряжев также рассказал о том, что еще при воцарении Павла в ближайшем окружении Суворова вынашивались планы государственного переворота. Полковник Каховский, любимец фельдмаршала, обдумывал возможности мятежа.
Он собирался распространить среди солдат слухи, что Павел намерен переделать в России все на прусский манер и изменить православную религию. Для пущей убедительности Каховский якобы замышлял переодеть какого-нибудь преступника фельдъегерем, повесить этого «царского гонца», поднять дивизию Суворова, двинуть войска на Петербург и свергнуть императора.
Идеи заговорщиков находили отклик в душе Суворова, но затевать гражданскую войну он не хотел. «Молчи, молчи, — ответил он Каховскому. — Не могу, кровь сограждан...»
Показания Кряжева легли на стол императора. По иронии судьбы, именно в этот момент, когда тучи сгустились над головой Суворова, он стал недоступен для царского гнева.
В Европе складывалась новая антифранцузская коалиция, в которую вошла и Россия. Австрия и Англия потребовали, чтобы во главе союзных войск, предназначенных для действий против Франции, был поставлен знаменитый полководец. Так что затевать дело против Суворова было невозможно.
Поэтому 4 февраля 1799 года — в тот день, когда в Петербурге были получены показания Кряжева, — Павел подписал рескрипт о назначении фельдмаршала главнокомандующим союзной армии, действующей в Италии.
Но это вовсе не означало, что Суворов прощен. Отнюдь не случайно, поставив его во главе войск, император не издал указа о зачислении фельдмаршала на действительную службу. Павел не забыл, что Суворов в свое время не донес на Каховского, и опасался, что боготворимый войсками полководец может стать знаменем оппозиции.
Вскоре сам Суворов представил в столицу новые доказательства своей политической неблагонадежности.
Он осмелился просить любимца царя Ростопчина исходатайствовать прощение Каховскому и прислать его в Италию. Разумеется, просьба не была удовлетворена.
А в разгар Итальянской кампании разыгралось батуринское дело, которое лишний раз убедило царя в том, что Суворов — политически опасная фигура…
Опала Суворова и раскрытие смоленской конспирации поначалу никак не отразились на служебном положении Батурина. 3 февраля 1798 года он был произведен в полковники, но уже 26 апреля отставлен от службы «за болезнями».
Батурин поселился в Москве, но вскоре был выслан в деревню как клеврет братьев Зубовых. Он увез с собой массу сведений об оппозиционных настроениях в окружении Суворова, а также о связях Зубовых со смоленской конспирацией. Знал Батурин и о деятельности кружка «молодых друзей».
Вскоре Батурин решился на шаг, который повлек за собой немаловажные последствия.
Кочубей сообщил Воронцову — русскому послу в Лондоне, где в то время находился один из участников кружка «молодых друзей» Новосильцев:
«Полковник Батурин вот уже три месяца как повредился в уме. Его безумие дошло до такой степени, что пришлось его уволить в отставку и отдать на попечение родителям. Он прибыл в их имение и спустя некоторое время отправил губернатору той губернии письмо, в котором сообщил, что такие-то и такие-то лица, коих он наименовал, вынашивают революционные идеи... Среди прочих Батурин назвал Новосильцева. Он замешал его в этот абсурдный заговор, видимо, потому, что ему были известны некоторые знакомства Новосильцева. Как и следовало ожидать, нашли, что это был донос умалишенного, и дело прекратили...»
Покуда Суворов на глазах изумленной Европы вписывал одну из замечательных страниц в историю военного искусства, Павел оказывал неизменное благоволение полководцу: 8 августа 1799 года возвел его в княжеское достоинство, 24 августа приказал отдавать военные почести, подобающие особе государя, 28 октября присвоил звание генералиссимуса, повелел подготовить проект статуи прославляющей суворовские победы.
(Якобы статую должны были воздвигнуть перед Михайловским замком. Но можно ли представить, чтобы перед главным фасадом своей излюбленнейшей резиденции царь и вправду поставил статую человеку, который ему был, мягко говоря, несимпатичен? Сохранившаяся документация по установке памятника Петру I перед Михайловским дворцом не оставляет никаких сомнений в том, что воздвигать здесь памятник Суворову никто всерьез и не думал.)
Демонстративно поощряя полководца, чтобы способствовать успеху боевых действий и росту внешнеполитических акций России, Павел ни на минуту не забывал о «конспирациях» Суворова. Поэтому вместо триумфа полководца по возвращении ждала опала...
Всю жизнь Суворов хотел быть поэтом, но умер великим полководцем. «Здесь лежит Суворов». Эту поразительную эпитафию он сочинил себе сам. Разве эти три слова, столь много в себя вместившие, написал не поэт?
Михаил Сафонов
P.S. Благодарим за ваше внимание. Пожалуйста, уделите несколько секунд, чтобы поставить лайк и подписаться на наш канал.