Лариса Васильевна сидела за кухонным столом, помешивая остывший чай. Ей было 64, и последние годы она чувствовала, как время ускользает, оставляя за собой лишь привычки да старые обиды. Её муж, Николай, сидел напротив, уткнувшись в газету. Они почти не разговаривали — так повелось с тех пор, как дети выросли и разъехались. Сегодня был обычный мартовский вечер 2025 года, серый и холодный, как их отношения.
Лариса посмотрела на мужа. Ему было 67, но выглядел он старше — сутулый, с глубокими морщинами на лбу. Когда-то он был высоким, статным мужчиной, за которым она бегала в молодости. Теперь же он казался ей чужим. Они жили в небольшом городке под Екатеринбургом, в той же трёхкомнатной квартире, что купили ещё в 80-х. Всё было знакомо до боли: скрипучая дверь, выцветшие обои, запах борща, который она варила по воскресеньям. Но что-то в этом вечере было не так.
Телефон Ларисы мигнул — пришло сообщение. Она редко получала что-то, кроме новостей от дочери или рекламы. Это была её старая подруга, Тамара, с которой они не виделись лет десять. «Ларис, привет! Я в городе, давай встретимся завтра? Есть о чём поговорить». Лариса удивилась. Тамара уехала в Москву ещё в 90-х, после развода, и с тех пор их связь ограничивалась редкими звонками. Николай, не отрываясь от газеты, буркнул: «Кто там ещё пишет?» — «Тамара», — коротко ответила Лариса. Он хмыкнул: «Опять сплетни свои тащит».
На следующий день Лариса надела своё лучшее пальто — серое, с меховым воротником, которое берегла для особых случаев. Николай ушёл на работу (он всё ещё подрабатывал охранником на складе), и она отправилась в кафе на площади, где договорилась встретиться с Тамарой. Та ждала её за столиком у окна — постаревшая, но всё ещё яркая, с подкрашенными волосами и красной помадой. Они обнялись, и Тамара сразу перешла к делу: «Ларис, я тут узнала кое-что. Про Николая твоего. Ты только не злись сразу, ладно?»
Лариса напряглась. «Что ещё за новости?» — спросила она, чувствуя, как внутри зашевелился старый, давно забытый страх. Тамара вздохнула: «Помнишь Светку Рябину? Ну, которая с нами в школе училась?» Лариса кивнула. Светлана была их одноклассницей — красивая, бойкая, но после школы их пути разошлись. «Так вот, — продолжала Тамара, — я случайно с ней пересеклась в Москве. Она теперь там живёт, бизнес какой-то мелкий держит. И она мне рассказала, что у неё с Николаем… ну, роман был. Давно, ещё в 90-е».
Лариса замерла. Чай в её чашке дрожал — она не заметила, как сжала руку в кулак. «Ты чего выдумываешь? Какой роман? Он же со мной был всё время!» Тамара покачала головой: «Ларис, ты сама подумай. В 94-м он же ездил в Москву на три месяца, говорил, что работу ищет. Помнишь? А Светка сказала, что он у неё жил. И не просто жил — они чуть ли не семью планировали. Только потом он вдруг пропал, вернулся к тебе, а она так и не поняла, почему».
Лариса молчала. Да, она помнила те месяцы. Николай тогда сказал, что устроился на стройку в Москве, обещал денег привезти. Вернулся он с пустыми руками, угрюмый, но она не спрашивала — времена были тяжёлые, все выживали как могли. А теперь эта история всплыла, как ржавый гвоздь из старой доски. «Зачем ты мне это рассказываешь?» — наконец выдавила она. Тамара пожала плечами: «Думала, ты должна знать. Столько лет прошло, а я всё равно чувствую, что это неправильно — молчать».
Домой Лариса шла медленно, ноги словно налились свинцом. В голове крутились воспоминания: как Николай тогда вернулся, как молчал неделями, как она радовалась, что он вообще живой. Она никогда не подозревала измену — он был не из тех, кто по бабам ходит. Или был? Вечером, когда он пришёл с работы, она не выдержала. «Коль, скажи честно, — начала она, стоя у плиты, — ты в 94-м в Москве с кем-то жил?»
Николай замер с ложкой в руке. Борщ, который она только что поставила перед ним, дымился. «Ты чего это вдруг?» — спросил он, но голос его дрогнул. Лариса повернулась: «Светка Рябина. Тамара виделась с ней. Говорит, ты с ней три месяца жил. Это правда?» Лицо Николая побагровело, он швырнул ложку на стол. «Какая ещё Светка? Ты что, сплетням веришь? Тамара твоя вечно языком трепала!»
Но Лариса не отступала. Она редко ссорилась с ним — за 40 лет брака научилась молчать, терпеть. Но сейчас что-то лопнуло. «Не ври мне, Коля! Я же вижу, что ты юлишь! Почему ты тогда вернулся такой? Почему молчал?» Николай встал, стул с грохотом отъехал назад. «Да потому что я дурак был! Да, жил у неё, и что? Она мне голову задурила, а я потом понял, что семью бросать нельзя. Вернулся к тебе, к детям. И всё, конец истории!»
Лариса смотрела на него, и в груди рос ком. Она ожидала, что он будет отпираться, но это признание ударило сильнее. «Ты понял? — переспросила она тихо. — А я? Ты хоть раз подумал, что я чувствую? Ты мне врал 30 лет!» Николай махнул рукой: «Да что ты раскричалась? Всё давно прошло, чего ворошить?» Но для Ларисы это не прошло. Она легла спать в другой комнате, впервые за годы, и полночи лежала, глядя в потолок.
На следующий день она позвонила дочери, Оле. Та жила в Екатеринбурге, работала бухгалтером. «Мам, ты чего такая? — спросила Оля, услышав её голос. — Что случилось?» Лариса рассказала всё, не утаивая. Оля молчала, а потом сказала: «Мам, я приеду. Надо поговорить». Через два дня она была в их квартире, с чемоданом — не просто в гости, а с намерением разобраться.
Оля села с отцом за стол. Лариса наблюдала из кухни, не вмешиваясь. «Пап, ты понимаешь, что ты маму предал? — начала Оля. — Не тогда, а сейчас, когда молчал. Почему ты не сказал?» Николай нахмурился: «А что я должен был? Прийти и сказать: "Ларис, я там с другой жил, но теперь всё нормально"? Она бы меня выгнала!» Оля покачала головой: «Может, и выгнала бы. Но она бы знала правду. А теперь она думает, что вся жизнь — ложь».
Ссора длилась час. Николай кричал, что он всё исправил, вернувшись, что он работал как проклятый ради семьи. Оля отвечала, что это не оправдание. Лариса слушала, и в какой-то момент поняла, что устала. Она вышла на балкон, вдохнула холодный воздух. Ей не хотелось больше криков. Ей хотелось понять, кто она теперь, после всего этого.
Через неделю Лариса собрала сумку. Николай смотрел на неё молча, пока она укладывала вещи. «Ты куда?» — наконец спросил он. «К Оле, поживу у неё», — ответила она спокойно. Он попытался её остановить: «Ларис, ну хватит, сколько можно? Я же с тобой остался!» Она посмотрела на него: «А я с тобой — нет. Я осталась с тем, кого придумала. А тебя настоящего я только сейчас узнала».
У Оли она прожила месяц. Дочь не лезла с советами, просто была рядом. Лариса начала ходить на курсы кройки и шитья — старое хобби, которое она забросила ради семьи. Ей нравилось держать иглу, видеть, как из ткани рождается что-то новое. Она не звонила Николаю, и он тоже не звонил. Но однажды, вернувшись с курсов, она нашла письмо в почтовом ящике — от руки, его почерком.
«Ларис, — писал он, — я не умею красиво говорить. Ты права, я молчал, потому что боялся. Не только тебя потерять, но и себя. Светка была ошибкой, но я тогда не знал, как жить. Ты всегда была сильнее меня. Если захочешь вернуться, я жду. Если нет — я пойму». Лариса прочла это трижды. Она ждала слёз, злости, но ничего не пришло. Только пустота.
Она не вернулась. Через полгода Оля помогла ей снять маленькую квартиру в Екатеринбурге. Лариса устроилась на подработку в ателье, шила занавески и платья. Николай остался в их старой квартире, один. Иногда он звонил дочери, спрашивал про мать, но Лариса не брала трубку. Ей не хотелось ни прощать, ни мстить. Ей просто хотелось жить — впервые для себя.
А неожиданность пришла позже. Однажды, разбирая старые вещи Оли, она нашла коробку с письмами. Среди них — одно, от Светланы Рябиной, адресовано Николаю, датировано 95-м годом. «Коля, — писала она, — ты ушёл, а я осталась с твоим сыном. Ему уже год. Я не прошу ничего, просто знай». Лариса долго смотрела на эти строки. У Николая был сын. Ещё один секрет, который он унёс с собой в молчание. Она не стала звонить ему, не стала искать правду. Просто положила письмо обратно в коробку и закрыла крышку. Некоторые тайны, решила она, лучше оставить там, где их нашли.