Дверной звонок прозвучал резко, будто кто-то вдавливал кнопку с особым упорством. Анна, вытирая руки о фартук, пошла открывать. За дверью стоял Дмитрий — всё тот же уверенный взгляд, аккуратно подстриженная борода, в руках пакет с яблоками. Как будто они всё ещё были семьей, а не двумя людьми, чьи жизни разделились полгода назад.
— Привет, — он шагнул внутрь, не дожидаясь приглашения. — Решил зайти, раз в магазине был. Детям конфеты купил, ты же им наверняка ничего вкусного не покупаешь.
Анна стиснула зубы.
— Ты же знаешь, дети в школе — она попыталась говорить спокойно. — Зачем пришёл?
— Не рада? — он усмехнулся, разглядывая её с головы до ног. — Соскучилась, признайся.
Его тон, этот смех — будто между ними ничего не изменилось. Будто она всё ещё должна была виться вокруг него, как раньше, заглядывать в рот, смеяться над его шутками. Но теперь каждое его слово царапало, как наждак.
— Дмитрий, — она перегородила ему путь, когда он направился на кухню. — Мы развелись. Ты не можешь просто… заходить, когда вздумается.
— А кто тебе сказал? — он наклонился, почти касаясь её лица. — Брак — это навсегда. Даже бумажка ничего не меняет.
Она отшатнулась, чувствуя, как внутри поднимается волна тошноты. Он всегда умел выворачивать слова, превращать её границы в детские капризы.
— Ты сам хотел развода, — напомнила она, хотя знала: это не важно. Для Дмитрия важным было только его мнение.
— Я? — он рассмеялся, будто услышал анекдот. — Это ты меня выгнала. Испугалась, что ли? Решила, что без меня проще?
Анна молчала. Спорить было бесполезно — он всё равно вывернул бы всё наизнанку. Но он не уходил. Расхаживал по квартире, трогал книги на полке, заглядывал в холодильник.
— Ты похудела, — бросил он через плечо. — Выглядишь уставшей. Никто о тебе не заботится? Никому не нужна, кроме меня?
— Уходи, — она сжала кулаки. — Пожалуйста.
— Опять драматизируешь, — он повернулся, и в его глазах вспыхнуло что-то злое, знакомое. — Думаешь, я не вижу, как ты мучаешься? Ждёшь, когда я вернусь. Признайся, тебе же скучно одной.
— Мне одной очень даже хорошо, — соврала она, чувствуя, как дрожит голос.
— Да ну? — он шагнул ближе. — А помнишь, как ты плакала, когда я ушёл? Как умоляла остаться?
Это была ложь. Она не плакала. Она просто молча собрала его вещи, пока он орал, что она «ничего не понимает». Но сейчас, под его взглядом, Анна снова почувствовала себя той беспомощной девчонкой, которую он когда-то выбрал, чтобы лепить из неё то, что ему нравилось.
— Ты сам всё придумал, — прошептала она. — Как и всегда.
— Значит, не скучала? — он вдруг схватил её за руку, больно сжав запястье. — А если я скажу, что завтра уеду в другой город? Или что у меня кто-то есть?
Она вздрогнула, и этого было достаточно. Его губы растянулись в победной ухмылке.
— Вот видишь. Ты боишься. Потому что знаешь: без меня ты — никто.
Анна рванулась, вырывая руку.
— Уходи. Сейчас же.
— Или что? — он не шелохнулся. — Позовёшь соседей? Скандал устроишь? Как в прошлый раз?
Она замерла. В прошлый раз он пришёл пьяным, разбил вазу, а потом рыдал, обещая исправиться. Она простила. Потом было ещё раз, и ещё…
— Я больше не играю в твои игры, — сказала она тихо. — Завтра же подам на ограничительный приказ.
Его лицо исказилось. Впервые за всё время она увидела в нём не маску уверенного манипулятора, а зверя, загнанного в угол.
— Ты не посмеешь.
— Посмею.
— Да кто ты без меня?! — он сорвался на крик. — Ты же понимаешь, что я вернусь, когда захочу! Всегда так будет!
— Нет, — она открыла дверь. — Больше не будет.
Он постоял ещё мгновение, глядя на неё с ненавистью и чем-то похожим на страх. Потом вышел, хлопнув дверью.
Анна сползла по стене, чувствуя, как дрожат колени. В окно она увидела, как он садится в машину, бросив на подоконник пакет с яблоками.
Через неделю пришёл суд. Дмитрий, бледный и сосредоточенный, кричал, что она «разрушает семью», что она «больна». Судья вынес решение в её пользу.
А ещё через месяц Анна нашла в почтовом ящике конверт. Внутри лежала фотография: она, смеющаяся, на фоне моря. С обратной стороны — аккуратный почерк Дмитрия: «Ты же знаешь, я всегда буду рядом».
***
Анна сменила замки, заблокировала номер Дмитрия, удалила соцсети. Он исчез сам — уволился с работы, оставил квартиру, даже не забрав коробки с вещами. «Уезжаю в другой город, — коротко написал он в сообщении через общую знакомую. — Надоело твое нытье».
Сначала она поверила. В квартире стало тихо, как в музее: старые часы тикали, дети звонили из школы, а в окно светило солнце, не знающее, что мир рухнул. Но через неделю звонки начались снова. Незнакомые номера, голоса коллег Дмитрия: «Он просил передать, ты забыла его рубашку», «Митя спрашивает, как дела».
— Скажи Мите, что я его больше не знаю, — бросала она в трубку, но понимала: это бессмысленно.
Дмитрий теперь жил в её жизни, как вирус. Соцсети, которые она завела под новым именем, — он находил их через друзей. Кафе, куда она заходила с детьми, — официант, соврав, что «просто любопытно», выспрашивал, как её дела, чтобы передать ему. Даже в школе учительница как-то спросила: «А вы не думаете вернуться к мужу? Он так переживает».
Анна закипала, но молчала. Дмитрий любил такие игры: «Видишь, все на моей стороне. Ты — сумасшедшая, а я — жертва».
Через месяц пришла фотография. Та самая: она на море, смеющаяся, с ним за спиной. Он отредактировал снимок, оставив только её лицо и надпись на обороте: «Ты все равно моя».
— Мам, что это? — спросил сын, зайдя в комнату.
— Ничего, — она сунула фото в ящик, но поздно. Дети всё поняли.
Анна чувствовала, как дом превращается в ловушку: стены давили, окна казались глазами, а телефон — бомбой замедленного действия.
— Ты должна простить папу, — внезапно сказала дочь за ужином. — Он же любит нас.
— Он любит только себя, — Анна сжала ложку так, что побелели костяшки. — И он не папа. Он манипулятор.
— Ты просто его не ценишь! — дочь вскочила, опрокинув стул. — Из-за тебя мы даже в кино не можем сходить!
Соцсети Дмитрия молчали — он их забросил, но его люди были везде. Она чувствовала это: взгляд в метро, смех в кафе, вопрос кассира: «А вы не та самая Анна, которую…»
«Он хочет, чтобы я сломалась, — думала она. — Чтобы приползла, умоляя вернуться. Но я не дам ему этого».
Утром она пошла в полицию. Снова. Офицер, женщина лет пятидесяти, выслушала, вздохнула:
— Понимаете, он не угрожает напрямую. Это не доказать.
— А слежка? Звонки?
— Если нет записи разговора… — женщина развела руками. — Смените номер. Попробуйте жить тихо.
«Тихо» не получалось. На работе коллега, который год не замечал её, вдруг спросил: «Слышал, твой бывший в Питере живёт? Красивый город, говорят». Дети стали чаще болеть, избегать её взглядов. Даже соседка, обычно дружелюбная, как-то бросила: «Мужики любят, когда женщина смиряется. Подумай».
Анна смирилась. Но не так, как они хотели.
Она наняла юриста, собрала все сообщения, свидетельства, даже записала разговор с «случайным» знакомым Дмитрия, который «просто интересовался, как вы». Суд длился месяц. Дмитрий не явился, прислав письмо: «Она истеричка, хочет денег».
Судья вынес решение: запрет на любые контакты, штраф за преследование. Анна вышла из здания, дрожа от облегчения. Но уже через час пришло сообщение с незнакомого номера: *«Ты думаешь, это конец? Я всегда буду рядом. Даже если ты спишь. Даже если дышишь»*.
Она удалила сообщение, заблокировала номер. Потом взяла детей, билеты и уехала. Не в другой город — на дачу, в глушь, где не ловил интернет, а соседи жили за три километра. Там она ждала, пока адвокат подготовит документы на смену фамилии.
«Вернусь, когда захочу», — думала она, глядя на рассвет. Но теперь это были не слова Дмитрия. Это были её слова. Её правила.
А где-то в другом городе Дмитрий, глядя в пустой экран, впервые за долгие годы почувствовал, как внутри что-то горит. Не злость.
Страх одиночества и потери контроля.