Я стоял у пожарной машины, проверяя снаряжение. Утро было холодным, пар от дыхания поднимался в воздух, а в депо пахло кофе и машинным маслом. Смена только началась, и я надеялся, что день пройдёт спокойно. Но в нашем деле надежда — вещь ненадёжная.
— Саша, ты готов? — крикнул мне напарник, Дима, вылезая из кабины с рацией в руке.
— Всегда готов, — буркнул я, затягивая ремни на куртке.
Дима ухмыльнулся. Он был из тех, кто даже в самые паршивые дни находил повод пошутить. Мы с ним работали вместе уже три года, и я знал: если что-то пойдёт не так, он меня прикроет.
Звонок поступил через час. Голос диспетчера в рации был резким, как удар молотка:
— Пожар на Лесной, 17. Жилой дом, сильное возгорание. Выезжаете немедленно.
Мы запрыгнули в машину, сирена взвыла, и город за окнами превратился в размазанные пятна. Я смотрел на дорогу и думал: лишь бы успеть.
Когда мы подъехали, дом уже пылал. Огонь лизал стены, вырывался из окон второго этажа, чёрный дым клубился так густо, что соседние дома едва проглядывали сквозь него. Соседи толпились за лентой, кто-то снимал на телефон, кто-то просто стоял, прижав руки ко рту.
— Что у нас? — спросил Дима, выпрыгивая из машины.
К нам подбежала женщина в халате, её волосы были растрёпаны, глаза красные.
— Там никого нет! — выпалила она. — Хозяева уехали утром, я сама видела, как они садились в машину!
— Точно? — уточнил я, натягивая маску.
— Точно! Они каждый год уезжают на дачу в это время!
Дима кивнул мне:
— Пустой дом — это уже полдела. Тушим и уходим.
Мы скомандовали ребятам разворачивать шланги. Вода ударила в стены с глухим шипением, пар поднимался вверх, смешиваясь с дымом. Я чувствовал жар через костюм, пот стекал по спине, но руки двигались сами — годы тренировок давали о себе знать.
Мы тушили огонь минут пятнадцать, когда я услышал это. Сначала подумал, что показалось — шум пожара заглушал всё: треск горящего дерева, гул воды, крики команды. Но потом снова — слабый, но отчётливый лай. Я замер, опустив шланг.
— Дим, слышишь? — спросил я, поворачиваясь к нему.
— Что? — он вытер лицо рукавом и нахмурился.
— Лай. Собака, что ли.
Он прислушался, но покачал головой:
— Ничего не слышу. Тебе мерещится, Саша. Соседка же сказала — дом пуст.
— Не мерещится, — упрямо сказал я. — Там что-то есть.
Я шагнул ближе к дому, прислушиваясь. И вот опять — лай, настойчивый, почти отчаянный. Он доносился откуда-то из глубины, за стеной огня.
— Надо проверить, — сказал я.
— Ты серьёзно? — Дима схватил меня за плечо. — Огонь ещё не под контролем, это самоубийство!
— Если там собака, она задохнётся, — возразил я. — Или ещё хуже — кто-то с ней.
— Соседи сказали…
— Да плевать, что сказали соседи! — рявкнул я. — Я слышу лай, и я иду.
Дима выругался, но махнул рукой:
— Ладно, чёрт с тобой. Но я иду следом. И если что, я тебя вытащу, даже если будешь гореть.
Я надел кислородную маску, проверил баллон и шагнул в дверной проём. Внутри было как в кошмаре: дым висел плотной завесой, жар обжигал даже через защиту, а треск огня звучал так, будто дом вот-вот рухнет. Я двигался медленно, ощупывая пол перед собой — видимость была почти нулевая.
— Эй, кто тут? — крикнул я, но голос утонул в шуме.
Лай стал громче. Он вёл меня вперёд, к лестнице. Ступени были горячими, одна хрустнула под ногой, но выдержала. Я поднялся на второй этаж, где дым был ещё гуще. Пот стекал в глаза, сердце колотилось, но я шёл на звук.
— Где ты, чёрт возьми? — пробормотал я, кашляя.
Наконец я увидел её — большую лохматую собаку, кажется, лабрадора. Она стояла у закрытой двери в конце коридора и лаяла, царапая дерево лапами. Её шерсть была в саже, глаза блестели от дыма.
— Эй, девочка, что там? — сказал я, подходя.
Она повернулась ко мне, тявкнула и снова начала скрести дверь. Я толкнул её — заперто. Пришлось ударить плечом, замок треснул, и дверь распахнулась.
В комнате было темно, но я услышал слабый плач. У окна, под кроватью, скорчившись, сидела девочка лет пяти. Её лицо было чумазым от сажи, волосы слиплись от пота, а в руках она сжимала плюшевого зайца.
— Господи… — выдохнул я.
— Я хочу домой, — прошептала она, глядя на меня огромными глазами.
— Всё хорошо, малышка, я тебя вытащу, — сказал я, опускаясь на колени. — Как тебя зовут?
— Маша, — всхлипнула она.
— Маша, я Саша. А это твоя собака?
Она кивнула:
— Это Бим. Он меня нашёл.
— Молодец, Бим, — я потрепал пса по голове. — А теперь идём, ребята.
Я взял Машу на руки, она вцепилась в меня так, будто я был её последней надеждой. Бим бежал рядом, не отставая. Огонь разгорался снова, пламя лизало стены, дым становился невыносимым. Я чувствовал, как девочка дрожит, и старался говорить спокойно:
— Всё, Маша, ещё чуть-чуть. Скоро будем на улице.
— А Бим? — спросила она.
— Бим с нами, не бойся.
Лестница трещала под ногами, одна ступень провалилась, но я успел перешагнуть. Внизу огонь бушевал, перекрывая путь к двери. Я огляделся — окно в гостиной было выбито, туда лили воду мои ребята.
— Дима! — заорал я в рацию. — Мы у окна, принимай!
— Держись, сейчас буду! — отозвался он.
Я подбежал к окну, передал Машу через проём в руки Димы. Бим прыгнул следом, чуть не сбив его с ног. Потом я вылез сам, и в этот момент потолок за моей спиной рухнул с оглушительным грохотом.
— Ты живой, псих? — Дима хлопнул меня по спине, тяжело дыша.
— Живой, — выдохнул я, снимая маску. — А девочка?
Маша сидела на траве, обнимая Бима. К ней уже бежала женщина в халате — та самая соседка.
— Маша! Боже мой, Маша! — кричала она, падая на колени. — Ты же должна была быть с родителями!
— Я спряталась в машине, а потом вернулась за зайцем, — всхлипнула девочка, показывая игрушку.
Мы сидели у машины, пока медики осматривали Машу. Её забрали в больницу — лёгкое отравление дымом, но ничего страшного. Бим остался с нами, я налил ему воды в миску, и он пил, высунув язык.
— Как ты понял, что там кто-то есть? — спросил Дима, глядя на меня.
— Лай, — пожал я плечами. — Собака не будет лаять просто так.
— А если бы это была просто собака? Ты бы полез?
— Полез бы, — честно сказал я. — Живое есть живое.
Он покачал головой:
— Ты ненормальный, Саша. Но спасибо.
— За что?
— За то, что заставил меня поверить, что мы не зря тут пашем.
Я улыбнулся, глядя на Бима. Потом подошёл к нему и сел рядом.
— Ты герой, парень, — сказал я, гладя его за ухом. — Если бы не ты, я бы прошёл мимо.
Бим лизнул мне руку, и я почувствовал, как усталость отступает. В тот день я понял: иногда один звук может изменить всё. Лай в огне — это не просто шум. Это зов, который нельзя игнорировать.
Через неделю я зашёл в больницу проведать Машу. Она лежала в палате, уже весёлая, с тем же зайцем в руках. Рядом сидела её мама, женщина с уставшим, но счастливым лицом.
— Это вы нас спасли? — спросила она, вставая.
— Не я, — кивнул я на Бима, который лежал у кровати. — Вот этот парень.
Маша засмеялась:
— Бим теперь мой лучший друг!
— И мой тоже, — сказал я.
Мама Маши подошла ко мне и тихо сказала:
— Спасибо вам. Я думала, что потеряла её.
— Это моя работа, — ответил я, но в горле стоял ком.
Когда я выходил из палаты, Маша крикнула мне вслед:
— Дядя Саша, приходите к нам в гости! Бим будет рад!
— Обязательно, — пообещал я.
И шёл к машине с мыслью, что иногда пожар — это не только разрушение. Иногда это начало чего-то нового. Например, дружбы между человеком и собакой, которые вместе пережили ад.