Мы с Серёжей сидели за столом и пили чай. Суббота, утро ещё не кончилось, и я наслаждалась редким выходным. Он листал телефон, я грела руки о чашку, думая, что можно посмотреть фильм или просто поваляться на диване. После рабочей недели это было как награда — тишина, только мы вдвоём. Серёжа потянулся, улыбнулся мне:
— Может, пиццу закажем вечером?
— Давай, — кивнула я. — Давно не баловались.
Я встала, чтобы долить кипяток, когда в дверь позвонили. Два коротких звонка, знакомых до дрожи. Я вздохнула, посмотрела на Серёжу. Он нахмурился, пробормотал:
— Опять твоя мама?
— Наверное, — буркнула я и пошла открывать. На пороге стояла мама Валя, в своём сером пальто, с сумкой в руках. Она улыбнулась, шагнула внутрь, не спрашивая:
— Катюш, привет! Я тут мимо шла, дай, думаю, зайду.
— Привет, мам, — я обняла её, чувствуя, как Серёжа за моей спиной напрягся. Она скинула пальто, прошла в комнату, сразу направилась к креслу у окна — старому, с потёртой обивкой, которое мы ещё не выкинули. Села, поставила сумку рядом, достала термос:
— Чай с малиной принесла. Налей мне чашку, Катя.
Я кивнула, взяла её чашку с полки — ту, что она всегда берёт, с голубыми цветочками. Серёжа кашлянул, встал:
— Я в ванную.
Он ушёл, а мама начала рассказывать: про соседку с третьего этажа, которая опять кошек подкармливает, про подорожавшие яйца, про то, как её телевизор барахлит. Я слушала вполуха, наливая чай, и думала: она ведь не просто "мимо шла". Она приходит почти каждый день, особенно в выходные. Серёжа вернулся, сел обратно, но молчал, глядя в телефон. Мама не замечала его настроения, продолжала:
— А у нас в подъезде лифт сломался, представляешь? Третий день пешком хожу.
— Жесть, мам, — сказала я, пододвигая ей чашку. — Может, мастера вызовешь?
— Да куда там, — она махнула рукой. — Сами починят когда-нибудь.
Серёжа вдруг встал, взял свою чашку, буркнул:
— Пойду телевизор включу.
Он ушёл в спальню, хлопнув дверью чуть сильнее, чем нужно. Мама подняла брови:
— Что это с ним?
— Устал, наверное, — соврала я, хотя знала, что дело не в усталости. Он терпеть не может, когда мама засиживается у нас. Я села напротив неё, стараясь улыбаться:
— Как твоя спина, мам? Не болит?
— Болит, Катюш, — она вздохнула. — Но я терплю. А вы как тут? Серёжа на работе не выматывается?
— Нормально, — сказала я. — Мы справляемся.
Она осталась до трёх часов. Пила чай, смотрела в окно, рассказывала про свои дела. Когда ушла, оставила термос и пару крошек на столе. Я вытерла их, вернулась к Серёже. Он лежал на кровати, смотрел новости.
— Ну что, тёща ушла? — спросил он, не отрываясь от экрана.
— Маму зовут Валя, — поправила я. — Да, ушла.
— Хорошо, — он выключил телевизор, сел. — Катя, сколько можно? Каждый выходной она тут. Я домой прихожу, чтобы отдохнуть, а не слушать про её лифт.
— Она одна, Серёж, — сказала я тихо. — Ей скучно.
— Пусть к подругам ходит, — он повысил голос. — Или у нас жить теперь будет?
— Не преувеличивай, — я нахмурилась. — Она просто чай пьёт.
— Просто чай? — он хмыкнул. — Она полдня в этом кресле сидит. Я уже ненавижу его.
Я промолчала. Он был прав — мама приходит слишком часто. Но она моя мама, я не могу её выгнать. Серёжа лёг обратно, буркнул:
— Ладно, забудь. Пиццу всё ещё заказываем?
— Да, — кивнула я, но настроение пропало.
На следующий день она пришла снова. Я открыла дверь, она вошла с той же улыбкой:
— Катюш, я пирожков напекла. Где Серёжа?
— На диване, — сказала я, забирая пакет. Она прошла к креслу, села, достала вязание. Серёжа выглянул, шепнул мне:
— Опять?
— Потерпи, — шепнула я в ответ. Он закатил глаза, ушёл в кухню. Мама вязала, рассказывала про свою подругу Люсю, я кивала, но думала: он сейчас взорвётся. Через час он вышел, громко сказал:
— Валя, я в магазин. Тебе что-нибудь надо?
— Нет, спасибо, — она даже не посмотрела на него. Он хлопнул дверью, ушёл. Мама подняла голову:
— Он чего такой нервный?
— Работа, мам, — соврала я. — Устаёт.
— А ты следи за ним, — она покачала головой. — Мужиков надо держать в тонусе.
Я улыбнулась через силу. Она ушла к вечеру, оставив пирожки и свой шарф на кресле. Серёжа вернулся, бросил пакет на стол:
— Катя, я серьёзно. Это не дело.
— Она моя мама, Серёж, — сказала я. — Что я сделаю?
— Скажи, чтобы звонила сначала, — он сел, потёр виски. — Я не хочу её обижать, но мне нужен покой.
— Она обидится, — возразила я. — Ей и так одиноко.
— А мне каково? — он посмотрел на меня. — Я дома, а чувствую себя гостем.
Я промолчала. Внутри всё сжалось — он прав, но и маму я понимала. На следующий день она пришла опять. Я открыла дверь, она вошла:
— Катя, я тут суп сварила, вам принесла.
— Спасибо, мам, — сказала я, забирая контейнер. Она села в кресло, включила телевизор. Серёжа вышел из спальни, буркнул:
— Привет, Валя.
— Привет, — она кивнула, не отрываясь от экрана. Он прошёл на кухню, я услышала, как он звонит кому-то. Подошла ближе, услышала:
— Валя, дай нам отдохнуть, пожалуйста! Я не могу каждый день тебя видеть.
Я замерла. Он сбросил вызов, повернулся ко мне:
— Всё, Катя. Я ей сказал.
— Ты что наделал? — я повысила голос. — Она моя мама!
— А я твой муж! — он шагнул ко мне. — Я не грубил, просто попросил. Она не маленькая, поймёт.
— Не поймёт, — я покачала головой. — Она обидится, и я буду виновата.
— А я что, не человек? — он развёл руками. — Мне тоже отдыхать надо.
Мама вышла из комнаты, спросила:
— Вы чего шепчетесь?
— Ничего, мам, — сказала я быстро. — Садись, чай налью.
Она кивнула, вернулась к креслу. Серёжа ушёл в спальню, хлопнув дверью. Я налила чай, думая: надо что-то делать. Так дальше нельзя.
Через день я решила поговорить с ней сама. Но утром Серёжа встал раньше, пошёл в кладовку, вытащил кресло и унёс его туда. Я ахнула:
— Ты что делаешь?
— Убираю, — сказал он спокойно. — Пусть посидит на диване, если придёт.
— Серёж, это слишком, — я схватила его за руку. — Она моя мама, а не чужая тёща!
— А мне она тёща, — он посмотрел на меня. — И я устал, Катя. Прости.
Я отпустила его руку, чувствуя, как внутри всё кипит. Он ушёл на кухню, а я села на диван, глядя на пустое место у окна. Мама пришла через час, вошла, посмотрела вокруг:
— Катюш, а где кресло?
— В кладовке, мам, — сказала я тихо. — Серёжа убрал.
— Зачем? — она нахмурилась.
— Ему тесно, — соврала я. — Мам, нам надо поговорить.
Она села на диван, посмотрела на меня:
— Что случилось?
Я вздохнула. Это был момент истины. Надо было найти слова, чтобы не обидеть её и не потерять Серёжу. Мама сидела на диване, глядя на меня, её серые глаза чуть прищурены, как будто она уже чувствовала, что разговор будет непростым. Я сжала чашку в руках, поставила её на стол, начала:
— Мам, ты часто к нам заходишь. Это хорошо, я рада тебя видеть, но...
— Но что? — она перебила, положив руки на колени. — Я мешаю?
— Не мешаешь, — сказала я быстро. — Просто... Серёже иногда хочется тишины. Он устаёт на работе, а ты каждый день тут.
— Каждый день? — она хмыкнула. — Я пару раз в неделю захожу, Катюш. Что он, отдыхать не может, пока я чай пью?
— Не пару раз, мам, — я покачала головой. — Ты вчера была, позавчера, в среду. Он домой приходит, а тут ты в кресле.
Она замолчала, посмотрела в окно. Я ждала, чувствуя, как сердце стучит. Наконец она сказала:
— Я одна живу, Катя. Мне поговорить не с кем. А вы рядом, вот и захожу.
— Я понимаю, — сказала я тихо. — Но ему это тяжело. Он кресло убрал, чтобы ты поняла.
— Поняла что? — её голос стал резче. — Что зять меня выгоняет?
— Он не выгоняет, — я повысила голос. — Он просто хочет покой!
Дверь спальни скрипнула, вышел Серёжа. В футболке и шортах, волосы растрёпаны, как будто он только встал. Посмотрел на нас, буркнул:
— Опять про меня?
— Да, про тебя, — мама повернулась к нему. — Катя говорит, ты от меня устал.
— Валя, я не устал, — он шагнул к столу. — Мне просто надо иногда быть дома без гостей. Даже если это ты.
— Гостей? — она вскочила. — Я тебе не гость, Серёжа! Я её мать!
— А мне тёща, — он скрестил руки. — И я не обязан каждый день тебя видеть.
Я встала между ними, подняла руки:
— Хватит, оба! Мам, сядь. Серёж, успокойся.
Мама села, фыркнув, Серёжа остался стоять. Я посмотрела на него:
— Ты зачем ей звонил вчера?
— Чтобы сказать, что мне надоело, — он пожал плечами. — Она не поняла, вот я и убрал кресло.
— Ты мог мне сказать, — я нахмурилась. — Я бы сама с ней поговорила.
— Ты слишком мягкая, Катя, — он вздохнул. — Она бы опять пришла с пирожками.
Мама хлопнула ладонью по дивану:
— Я пирожки вам ношу, а ты их нос воротишь! неблагодарный!
— Я не вору, Валя, — он повысил голос. — Я просто хочу тишины!
— Мам, он прав, — сказала я, глядя на неё. — Ты приходишь без звонка. Нам надо знать заранее.
— Заранее? — она уставилась на меня. — Ты серьёзно, Катя? Я теперь записываться должна?
— Не записываться, — я сглотнула. — Просто звонить. Мы же не чужие.
Она замолчала, поджала губы. Серёжа сел на стул, потёр лицо руками:
— Валя, я не против тебя. Но каждый день — это перебор.
— А мне что делать? — она посмотрела на меня. — Сидеть дома одной? У меня кроме вас никого нет.
Я почувствовала, как внутри всё сжалось. Она права — после смерти папы она одна. Но и Серёжа прав — нам нужен свой ритм. Я сказала тихо:
— Мам, приходи по субботам. Мы будем тебя ждать, чай пить, разговаривать. Но не каждый день.
— По субботам, — она хмыкнула. — Как на приём к врачу.
— Не как к врачу, — я взяла её руку. — Как к дочери. И к зятю.
Серёжа кивнул:
— Я не против суббот, Валя. Правда.
Она посмотрела на него, потом на меня. Вздохнула, встала:
— Ладно, Катя. Раз вам так надо, буду звонить. Но если что, вы сами меня звать будете.
Она пошла к двери, надела пальто. Я крикнула:
— Мам, ты куда?
— Домой, — она обернулась. — Чай допила, чего сидеть?
Дверь хлопнула, и я осталась с Серёжей. Он посмотрел на меня:
— Обиделась?
— Да, — я села, обхватила голову руками. — Но я не знаю, как иначе.
— Ты правильно сказала, — он подвинулся ближе. — Ей надо привыкнуть.
— А если не привыкнет? — я подняла глаза. — Она моя мама, Серёж.
— А ты моя жена, — он взял мою руку. — Мы найдём баланс. Прости, что кресло убрал. Перегнул.
— Ладно, — буркнула я. — Но верни его. Это не её вина, что оно старое.
Он кивнул, ушёл в кладовку. Через минуту принёс кресло, поставил у окна. Я посмотрела на него:
— Думаешь, она позвонит?
— Позвонит, — он улыбнулся. — Она же твоя мама.
Я улыбнулась в ответ, но внутри было неспокойно. Вечером я позвонила ей сама:
— Мам, ты как?
— Нормально, Катюш, — её голос был усталым. — Думаю вот, что зря я на Серёжу наехала.
— Он не злится, — сказала я. — Приходи в субботу, ладно?
— Приду, — она помолчала. — Если он не против.
— Не против, — я сжала трубку. — Мы тебя ждём.
Она хмыкнула, сбросила вызов. Я посмотрела на Серёжу, он сидел на диване:
— Ну что?
— В субботу придёт, — сказала я. — Ты как?
— Нормально, — он пожал плечами. — Один день переживу.
На следующий день я убрала квартиру, вытерла крошки с кресла. Мама не пришла, но позвонила в пятницу:
— Катя, я завтра зайду. Чай с малиной принести?
— Приноси, мам, — я улыбнулась. — Серёжа будет рад.
— Посмотрим, — она хихикнула. — Не выгонит?
— Не выгонит, — заверила я. — Он обещал.
В субботу она пришла. Ровно в три, с термосом и пирожками. Постучала, я открыла:
— Привет, мам!
— Привет, Катюш, — она вошла, посмотрела на кресло. — Вернули?
— Да, — я кивнула. — Садись.
Она села, налила чай. Серёжа вышел из кухни, поздоровался:
— Привет, Валя. Как дела?
— Нормально, — она посмотрела на него. — А у тебя?
— Тоже, — он сел рядом со мной. — Пирожки пахнут вкусно.
— Ешь, — она подвинула тарелку. — Не выбрасывай.
Он улыбнулся, взял один. Я смотрела на них, чувствуя, как напряжение отпускает. Мы пили чай, мама рассказывала про свою соседку, Серёжа даже посмеялся пару раз. Она ушла через час, обняла меня:
— Спасибо, Катя. И Серёже скажи.
— Скажу, мам, — я обняла её в ответ. — Звони, когда захочешь.
Она кивнула, ушла. Серёжа закрыл дверь, посмотрел на меня:
— Ну что, выжили?
— Выжили, — я хмыкнула. — Ты молодец.
— Ты тоже, — он обнял меня. — Баланс нашли.
Через неделю она позвонила снова, спросила, можно ли зайти. Я сказала да, Серёжа не возражал. Мы пили чай втроём, и это стало традицией — субботы для мамы. Иногда она звонила в среду, спрашивала:
— Катюш, я не помешаю?
— Не помешаешь, мам, — отвечала я. — Приходи.
Серёжа привык, даже шутил:
— Валя, без пирожков не пускаем.
Она смеялась, приносила что-нибудь вкусное. Я сидела в кресле у окна, глядя на них. Серёжа рядом, мама напротив — наш дом, наша семья. Однажды я сказала ему:
— Спасибо, что терпишь.
— Это же твоя мама, — он пожал плечами. — А значит, и моя тёща.
Я улыбнулась. Кресло стояло на месте, и я знала — мы справились.