Когда мне было 17 лет, я поняла, что со мной что-то не так. Я перестала чувствовать жизнь, ощущать счастье и радость. Еда, прогулки, друзья вдруг перестали приносить удовольствие, а жить оказалось лучше во сне.
При этом в целом моя жизнь была относительно сносной, если не считать ситуацию в семье. Мой отец всё сильнее пил, а в алкогольном опьянении в него буквально вселялся бес. Этот бес преследовал меня днём и ночью. Не было вечера, чтобы я не думала, что, возможно, живу последние минуты своей жизни...
Родственники говорили: "Ты всё придумываешь", "Оставь эти глупости", но чаще просто делали вид, что ничего не замечают. Зато их сильно раздражали соматические проявления — внезапная тахикардия, обмороки, сон по 12 и более часов, проблемы с дыханием, похожие на астму (будь у меня реальная астма, я бы точно умерла).
К счастью, мне очень хотелось жить, и я была упорным ребёнком. Поэтому пошла по врачам. Мне повезло с врачами, потому что сейчас я знаю: диагноза "депрессия" в СССР не было вообще. Пациенту с такими симптомами в одном случае грозила "шизофрения", в другом — "вегето-сосудистая дистония". Что из этого лучше, а что хуже — не знаю. У меня было последнее.
Но лечили меня самоотверженно — и психологи (которых тогда почти не было), и психиатры (которые часто практиковали карательную медицину). Мне правда повезло: несмотря на советские установки, врачи бились за меня до последнего, даже включившись в эпопею по отселению отца. И ведь выбили ему отдельное жильё, что в 87 году было практически невероятным...
Главное отличие эпох: не диагнозы, а люди
Мне действительно повезло — мои врачи в 87-м видели не "ВСД", а перепуганную девочку, которая задыхается от страха и бетонной тяжести в груди. Они могли бы отмахнуться (как родственники), но вместо этого:
- Психиатры и психологи что-то пытались делать — лечили меня теми методами, которые были на тот момент в арсенале (от некоторых тогдашних методов у всей мировой психиатрии волосы встают дыбом), выбивали отцу отдельную жилплощадь, но главное — говорили маме: "Это не капризы, девочка действительно в тяжелом состоянии";
- А что было важнее микстур — так это признание проблемы и искреннее участие.
Сегодня инструменты стали точнее (спасибо науке!), но чудо по-прежнему случается только когда врач смотрит в глаза пациента, а не в компьютер.
Отношение к депрессии сегодня
Казалось бы — сегодня депрессия признанный и даже модный диагноз. Но вполне допускаю, что сейчас мне повезло бы меньше — мою историю могли бы упаковать в трендовый хештег #ДепрессияНеПриговор и потерять в потоке примкнувших к новому модному движению.
1987 год. Кабинет невролога.
— "Девочка, у вас не 'тоска смертная', а вегето-сосудистая дистония!" — говорил врач, выписывая микстуру с бромидом.
— "А если сердце колотится, как мотор трактора 'Беларусь'?" — спрашивала я.
— "Значит, дистония с кардиологическим уклоном", — и тут же шёпотом маме: "Пусть меньше читает и закаляется!".
2025 год. Тот же симптом. Кабинет психотерапевта.
— "У вас классическая депрессия с паническими атаками", — говорит врач, поправляя стильный браслет с датчиком стресса.
— "Доктор, может мне просто грустно?"
— "Тогда тревожно-депрессивное расстройство лёгкой степени", — и тут же отправляет чек на 5 000 ₽ за консультацию.
Что осталось неизменным?
- Ритуал борьбы
Тогда мы с врачами пробивали стены системы ради спасения одной жизни.
Сейчас — то же самое, только стены называются "страховые квоты" и "стигма в соцсетях". - Цена человечности
В 1987-м мой психиатр рисковал карьерой, чтобы выселить отца.
В 2024-м хороший врач рискует выгоранием, принимая по 50 пациентов в неделю. - Поддержка
— В СССР: Окружающие делали вид, что проблемы нет, зато государство почти случайно выписало отцу квартиру (чтобы он меня не убил).
— Сегодня: Подкасты и модные блогеры твердят "говори о чувствах!", но соседи всё равно шепчут: "Да она просто ленивая!".
Что изменилось?
- Лечение
— 1987: Электросон, рыбий жир и "соберись, тряпка!" от физрука.
— 2025: Антидепрессанты, когнитивно-поведенческая терапия и "соберись, но если не можешь — это окей" от блогера. - Моя роль
Тогда: Я — пациент, который не сдавался, хотя мир твердил "это ерунда".
Сейчас: Я — человек, чья история даёт другим право сказать: "Депрессия — не выдумка". Даже если окружающие продолжают считать иначе.
Мы научились ставить диагнозы, да и вообще диагнозов стало больше, но порой разучились видеть людей за этими диагнозами.
Мы победили стигму, но проиграли в человечности подхода.
Мы говорим о депрессии, но часто забываем спросить: "Как ты на самом деле?"...
На моем Телеграм-канале и ВКонтакте продолжаем разбирать ПТСР