Последние полгода я учусь не обращать внимания на сплетни. Но когда бывшая свекровь превращает твою жизнь в сериал для всего района, это нелегко.
Мы с Дмитрием прожили вместе восемь лет. Квартира была моя, куплена еще до свадьбы на деньги от продажи бабушкиной дачи. Он въехал сюда с одним чемоданом, пообещав: «Скоро свою купим». Не купили. Вместо этого он три года «искал себя»: то курсы фотографии, то криптовалюты, то записался в волонтеры. Я платила за коммуналку, кредиты, ремонты. Последней каплей стал его «бизнес» — продажа эко-косметики, в которую он вбухал наши общие накопления.
«Или ты прекращаешь тратить деньги на ерунду, или съезжаешь», — сказала я в феврале.
Он ушел через неделю, хлопнув дверью: «Надоела, как цепь на ноге!»
Свекровь, Валентина Ивановна, узнала обо всем от него же. Через день она примчалась ко мне, давясь слезами: «Катя, он же не мог тебя бросить! Это ты его выставила?»
Я показала ей распечатки переводов на его «проекты», чеки на пустые банки с «чудо-кремом». Она махнула рукой: «Мужчина должен развиваться! Ты душила его амбиции!»
Через месяц история обросла подробностями. Соседка из пятого подъезда спросила у меня: «Правда, что Дима оставил тебе квартиру из жалости?» Оказалось, Валентина Ивановна рассказывает всем, будто сын «пожертвовал жильем ради спокойствия дочери» — нашей семилетней Алисы.
«Он благородный, как его отец!» — вещала она у подъезда бабушкам, кивая на мои окна.
Дмитрий эту легенду не опровергал. Встретила его в магазине с новой девушкой — какой-то студенткой в рваных джинсах. «Мать, конечно, перегибает, — усмехнулся он, — но пусть думают, что я герой. Тебе же не сложно?»
Сложно стало, когда ко мне начали подходить соседи.
«Вам повезло с бывшим! — говорила тетя Люба из булочной. — Мой-то даже алименты не платит, а ваш квартиру отдал!» Я пыталась объяснять, но люди верили в красивую сказку охотнее, чем в правду.
В прошлую субботу Валентина Ивановна устроила спектакль у моей двери. Привела подругу, громко рыдая: «Димочка мой бедный, в однокомнатной ютится, а она тут в трешке одна!»
Я вышла, держа в руках папку с документами: выписки из банка, договор купли-продажи квартиры.
— Хотите, я всему двору покажу, какой он «благородный»? Или хватит позорить себя?
Она побледнела, но не сдалась:
— Ты все врешь! Он ради Алисы все терпел!
— Ради Алисы он за три месяца ни разу не позвонил, — бросила я и захлопнула дверь.
Вечером Алиса спросила:
— Папа герой?
— Папа просто папа, — ответила я, гладя ее по волосам.
Сейчас сижу у окна и смотрю, как Валентина Ивановна размахивает руками у лавочки, рассказывая новую версию: будто я выжила Дмитрия «истериками». Соседи кивают, но уже без прежнего сочувствия. Видимо, даже их утомил сериал.
Иногда думаю: почему мне так важно, чтобы они знали правду? Ведь квартира — моя, жизнь налаживается. Может, потому, что ложь — как пятно, которое въелось в твою кожу. Ты оттираешь его, а окружающие все равно тычут пальцем: «Вон, смотрите, пятно!»
Алиса на днях нарисовала наш дом. Три этажа, окно с цветами, мы с ней на балконе. И никаких Дим с Валентинами Ивановнами.