Волшебное круговращение Москвы: таинственной и гудящей, избыточной, кривопереулочной – той, о которой не стоит писать, в какой… стоит умереть:
Я о Москве не пишу никогда,
Это во мне, это кровная мета.
Можно родиться в других городах,
Но умереть нужно именно в этом —
Шумном, вульгарном, прекрасном, – моём,
И небоскрёбном, и нищехрущёбном —
Городе, где мы с тобою живём,
Где наши дети крещёны.
Лирический напор А. Ермаковой – сродни фейерверку: ярко вспыхивают цвета, зацветают необычные эпитеты, всё… словно срывается с петель, чтобы завиться свободным словесным танцем, вместе – стержень остаётся жёсткий, чёткий…
Мудрость эзотерического толка проступает белой солью сквозь строки, пропитанные онтологическим опытом, насыщенные дыханием познанной подлинности бытия:
Предметы первой необходимости
вовсе не хлеб и не вода,
а отсветы божьей милости —
немного жалости и стыда,
немного нежности и теплоты, —
этого хватит вполне.
И ещё, чтобы смертный – ты
отдан был смертной – мне.
Необычная трактовка реальности: словно впрямую следует из неё, насколько, проживая жизнь в теле, человек не есть телесное существо, весь пронизанный высшими свечениями, среди которых и жалость, и стыд, и нежность, и теплота играют ТАКИЕ роли…
Хлеб, словно стыдясь своей чрезмерной конкретики, отступает на вторые-третьи планы: хоть так… практически и не бывает к жизни, не желающей подчиняться велениям стихов.
Их щедрости и вертикали.
Есть в поэзии Ермаковой отзвуки благородного аристократизма, изящество избранности: какая, впрочем, не позволяет проявлять себя, заносясь.
Через кристаллы художественности поэт, словно в изломах лучей своеобразия, осмысливает потери, в каких рассыпаны золотинки приобретений, и свобода от лишнего продута ветром своеобычной вести:
Хорошо, что нельзя вернуть,
хорошо, что не удержать.
Отправляясь в далёкий путь,
легче просто руки разжать,
чем вцепиться отчаянно в то,
что твоим никогда не бывало,
а лишь только тебя овевало
и несло как отцветший листок.
А. Ермакова совмещает – лирический темперамент и философское отношение к действительности – какая есть плетение обстоятельств, создаваемое, очевидно, не человеком, ему же – остаётся принимать, или выпутываться, или искать новые возможности в густоте кем-то накрученных петель.
…мило и грустно вспыхивает дачное одиночество: с характерными метами – оранжево-золотистый треск чернеющих дров, собаки, отпускное время, неожиданно линяющее дождями:
Достала мясо – псы уж тут как тут.
Подкинула в печурку дров трескучих,
всё ждем мы дней счастливых и везучих,
а вот они – идут, идут.
Проходит дачный неуютный отпуск,
не задался – весь вымок от дождей
зато от дел пустяшных и людей
здесь можно отдохнуть.
Богатство жизненной плазмы переполняет поэзию поэта.
Речь становится августовской, уплотнённой, пик лета прошёл, всё склоняется к осени – как неумолимо движется к ней жизнь, но прелесть предложенного времени несёт в себе нечто царское… имперское даже:
Наш август уходит. Ты зорко его стереги.
Вот только проснёмся – и сразу же любование…
Шаров золотых чуть качаются стебли тугие,
Приветствуют, нежно склонённые над умывальником.
Образ дачи много значит в жизни нашей: свой мир, отчасти отъединённый от сует, мир, полный травно-растительного лета, кустов, цветов, деревьев, чья кора всегда напоминает надписи на праязыке, чья красота отливает вечным спокойствием.
Вот и счастье проступает нежными разводами: бабочка, мелькающая изломанным зигзагом, подчёркивает его – редкое, мимолётное, хотя… именно в нём ведь цель человеческого бытования на земле – разве не так?
День, как бисером, счастьем расшит.
А такое бывает нечасто…
Всё во мне принимает участье:
Лес и небо. Не чает души
Даже бабочка поздняя эта,
Вдруг настигнутая октябрём,
Улетевшая в новое лето
За желтеющий окоём…
Странно: стихи Ермаковой могут напряжённо-раскалённо вибрировать, а всё равно – остаётся послевкусие спокойствия, всеприятия жизни, какие бы каверзы – под видом испытаний – не предлагала…
Так творит поэт свой своеобычный сад, - сад, мерцающий множеством словесных откровений, возвышенный и прекрасный, благородный, и… отчасти нежно-детски-удивлённый – прелестью и тайной жизни.