«Я знаю, ЧТО это. Но я не знаю, что - ЭТО!»
Такая ситуация с парфюмами меня выворачивает наизнанку, и я не успокоюсь. Так случилось в слепом затесте с Amarige Givenchy (помните?).
Вчера взяла отливант с собой и нанесла вечером 2 пшика на куртку: в капюшон и на шарф в области шеи. Эти густые, радиоактивные бело-жёлтые цветы застыли на мне подобно сливкам, которые взбили в масло лягушачьи лапки. В этих цветах стоит нож.
Пока добиралась до дома, непрерывно удивлялась. Не смотря на сильный, промозглый ветер под Москвой, Amarige даже не думал двигаться с места. Других запахов и вкусов вокруг больше не существовало. Мир исчез! Если бы в этот момент мне (на дай Дарвин!) предложили отведать ломтик дуриана, я бы наверняка согласилась, приняв его за манго с метафизической фруктовой тарелки ангела.
Судорожно начала перебирать в памяти, откуда мне известно это чувство. Хоть на тебе картофельный мешок и самые вонючие резиновые сланцы. Хоть макияж, маникюр и причёска составляют декаду голода… А всё же!
Всё же чувствуешь себя здоровой, роскошной, недосягаемой VIP с вереницей каннских Львов позади.
Нагой вышагиваешь в составе метро, а пассажиры ослеплены миражом белоснежного сияния шёлка малберри и кьярчи, шелестом тянущегося за спиной километрового муара, расшитого золотыми королевскими лилиями и натуральным жемчугом размером с перепелиное яйцо. Никто не смеет дотронуться, обратиться с вопросом. Лишь взглядом, удивленно-любопытным, как бы украдкой.
Не потому, что страшно. А потому, что – кощунство.
Эврика! Это же мои «золото-цветы», Gold Flowers Montale.
Поразительное сходство. Тест с блоттерами показал, что карета Amarige на следующее утро превращается в тыкву, драгоценные ткани растворяются в тумане. А фея-крёстная даже не предусмотрела кнопку stop у Gold Flowers.Моих 20 мл. хватит на пять реинкарнаций.
Стоит отметить, что и сам Amarige – это не novum verbum. Родоначальником таких пышных цветочных букетов является давно позабытый в пыли времён Quelques Fleurs от Houbigan. В 1913 году его составил парфюмер Робер Бьенэме (Robert Bienaimé) и навсегда изменил понятие о цветочном аромате. Это букет, в котором среди множества цветов не преобладает ни один. К счастью, Perris Group, в настоящее время владеющая правами на этот старейший парфюмерный бренд, приняла решение «эксгумировать» это цветочное наследие. В свободной продаже оно теперь известно как Quelques Fleurs L'Original.
Амарижу (1991- авторства Доминика Ропьона) также предшествуют как минимум три экспоната Зала парфюмерной славы американской The Fragrance Foundation:
- Giorgio от Giorgio Beverly Hills (1981 – парфюмер Bob Aliano).
Громогласнейший букет, «Poison Dior» 80-х. - Beautiful от Estée Lauder (1982 – парфюмеры Sophia Grojsman, Carlos Benaïm, Max Gavarry, Bernard Chant, Nicolas Calderone).
Понадобился коллектив из пяти выдающихся «носов», чтобы создать флакон неподдельной Красоты. - White Diamonds для Elizabeth Taylor (1991 – парфюмер Carlos Benaime).
Красные дорожки и белые бриллианты - это лучший мэтч.
Цветочная ДНК тянется дальше от Amarige к Giò от Giorgio Armani (1992 - Francoise Caron), к Poeme от Lancome (1995 - Jacques Cavallier Belletrud), и даже отчасти к J'adore Dior (1999 - Calice Becker), особенно к «золотой» версии L’Or, в которой фрукты не доминируют над пышностью цветов.
Amarige не попал в Зал Парфюмерной Славы. Более того, критик Лука Турин в своём парфюмерном гиде даёт ему кличку «тубероза-убийца» и присваивает всего одну * (читай – ужасно!) звезду, но при этом ставит в рейтинг 10 самых громких ароматов наряду с пятизвёздными шедеврами Angel, Poison и Badgley Mischka. По его мнению, Amarige относится к небольшому клубу ароматов «с ядерной боеголовкой» (Poison, Ubar, Giorgio, Angel).
Никак не оставляет Луку равнодушным чрезмерный Amarige :) Не счесть, сколько раз он по нему проехался, но я всё же попробую. Итак:
«Мы почти дали ему четыре звезды: мыльно-зелёный табачно-туберозный аккорд, который Доминик Ропьон создал для Amarige, незабываем, уникален и не похож ни на что другое. Однако, он воистину отвратителен, различим даже при разведении один к миллиарду и абсолютно несовместим с возможностью для других людей наслаждаться едой, музыкой, сексом и путешествиями. Если вы читаете это потому, что это ваш любимый парфюм, пожалуйста, носите его только дома и не забудьте закрыть окна».
«Молочно-мутная, непрозрачная и брутальная, словно взбешённая паводком река-разрушительница, Amarige предупреждает нас об ужасной катастрофе, неожиданно случившейся вверх по течению на парфюмерном заводе. Никогда прежде синтетическая смесь не достигала такой степени злобы. Как случилось, что дом Givenchy, обычно столь элегантный, смог произвести на свет такое отклонение?»
«Построенный на возвышающейся туберозе и поддержанный мощным синтетическим аккордом, Amarige - это обонятельный тайфун. Он утащит вас от вашей пищи, разрушит концертное выступление, заморозит разговор, превратит лифт в камеру пыток, возобновит звонки в Парламент о запрете использования парфюмерии в общественных местах, и оборвёт радиопереговоры. Что сказать, он незабываем…»
В контексте Poeme от Lancome (по Турину аромат противно-цветочный и с *):
«Великий парфюмер Guy Robert однажды поделился со мной своими мыслями о причине популярности шипров, которая не в последнюю очередь обязана тому, что они прекрасно сочетаются с едой и вином. Это натолкнуло меня на следующие размышления: назовите три запаха, которые с едой не сочетаются. Легко: Amarige, Spellbound и Poeme. Что в них общего? Они ревут, как заводская сирена, усиленная в десять раз. Они настолько вопиюще, ужасно химические, что ваш нос посылает мозгу сигнал: «Спасайся бегством, если хочешь остаться в живых». Poeme вышла через пять лет после двух других помянутых парфюмов, и за это время Jacques Cavallier выяснил, как повысить ставки: он соединил самое ужасное в Amarige (омерзительная тубероза) с самым отвратительным в Spellbound (пятно нефти тройной дистилляции) и добавил новую, однозначно неприятную, перечно-цветочную ноту хризантемы, его собственное изобретение. Очень немногие парфюмы воняют прямо из флакона, перед распылением, сразу же после того, как вы вскрыли коробочку. Рoeme один из них.
В контексте Cedre от Serge Lutens (по Турину это подслащенная тубероза с ***):
Кедр давно является любимым деревом Лютанса, поэтому кажется любопытным, что его Cedre совсем не является кедром. Это восточная тубероза, невероятно камфорно-индольная, с интенсивной масляной комбинацией бальзамов и древесных нот на дне, сорт нишевой версии Amarige.
В контексте Vendetta от Valentino (по Турину *):
Люстра из латунных цветов, которая так грубо и неумеренно светила в парфюме Amarige, здесь обрамлена в меньшем масштабе и в типично итальянском пряничном окружении, напоминая сверкающий Teatro alla Scala Krizia. Проблема заложена в самом замысле: хотелось модернизировать формулу с помощью неуместных и шокирующих аксессуаров в общем стиле, характерном для того времени. Очень сильный, очень химический и очень неинтересный.
В контексте Poison от Dior (по Турину огромная тубероза с *****):
Ещё раз вернуться к Poison сродни поездке в танке Abrams M1 в вечерний час пик. Люди просто исчезают с вашего пути, а если нет, вы просто поворачиваете башню, чтобы напомнить им, что вы не шутите. Это аромат, который каждый любит ненавидеть, - чудовище, которое определило дух восьмидесятых, аромат, из-за которого я потерял пару друзей и однажды разрушил хорошие взаимоотношения на работе. Вне всяких сомнений, это также лучше всех разодетая сиропная тубероза в истории, и, по моему мнению, этот аромат похоронил Amarige и первый Oscar de la Renta в категории «сделай так, чтобы он никогда не забыл эту ночь». Каждый коллекционер парфюмерии должен его иметь, но никогда, пожалуйста, никогда не надевайте его на ужин.
Мораль сей басни такова:
Вы, дорогие мои читатели, всяких критиков конечно читайте, на ус мотайте, но нюхайте ароматы и делайте выводы самостоятельно. Потому, что пока Лука Турин даёт White Diamimonds от Elizabeth Taylor всего *** (т.е. не ужасно, но и не «вах-вах»), в 2009 году The Fragrance Foundation назначает его шедевром Зала Славы.
Мой Телеграм
Мой ВК