Мне было лет семь. Моим друзьям Серёге и Лёхе - по восемь. Мы жили в небольшом поселке на берегу красивого живописного озера и частенько бегали по округе, как и все окрестные ребятишки. Особенно мы любили посещать рембазы и предприятия, где работали трактористами и шофёрами наши отцы. Там всегда жили кошки, собаки, у них стабильно были котята и щенки, которых обычно раздавали по округе.
В тот раз, летом, мы как раз бежали в гараж местной сельхозтехники, где чинил свой трактор Лёхин отец. Надо было помочь ему... Кругом цвели одуванчики, а воздух был таким чистым и вкусным, что хотелось прыгать как можно выше и чем черт не шутит - вдруг взять и полететь... Мы помнили, как летают во сне, и хотелось летать и наяву.
Трактористы давно уехали на поля, и вокруг было пустынно. Но у ворот местной сельхозхимии, мимо которой мы пробегали, пыля по грунтовой дороге босыми ногами, стоял человек, и что-то в его виде нас напрягло. Мы, не сговариваясь, остановились. Это был Фролка Сосёнкин, старше нас лет на десять, может больше, мы точно не знали. Наши родители запрещали подходить к Фролке и заговаривать с ним. В принципе, мы и не стремились к этому, потому что он выглядел как-то странно и пугающе. Но в руках у него был котёнок. Небольшой, серо-белый в черную полоску, самой "дворянской" расцветки. Котёнок отчаянно мяукал, вырывался, но Фролка бил его между ушей, и малыш замолкал.
- Отпусти его... - сказал Лёха.
- Пожалуйста, отпусти! - попросил самый добрый из нас, Серёга.
Мой рот открылся, чтобы тоже попросить Фролку отдать нам котёнка, но мы не успели. Фролка сделал правой рукой какое-то неуловимое движение у шейки малыша, и зверёк обмяк у него в руках. Расхохотавшись, нелюдь бросил котёнка в сторону.
Серёга метнулся к бeздыханному малышу. А нам с Лёхой вдруг холодяще чётко и резко стало понятно, что Фролка yбил котёнка. Только что он был жив, мяукал, плакал, просил нас о помощи, а мы - не успели.
И наши руки, руки детей, рождённых и растущих в Советском Союзе, воспитывавшихся на ценностях добра, любви и милосердия, подобрали в пыли палки, брошенные пастухами, гонявшими по этой дороге скот на пастбище. И мы не были милосердными к этому упырю в человеческой шкуре. Он тоже что-то схватил, то ли палку, то ли железку, но нас было двое, пусть мы и закончили только первый класс. Сергей стоял на коленях в дорожной пыли, прижимал к себе несчастного котёнка и, плача навзрыд, кричал нам с Лёхой:
- Бейте фашиста!
И мы действительно видели в Фроле фашиста, и были готовы биться против него до последней капли кpови.
Он был повержен в пыль как раз в тот момент, когда на дороге рядом с Серёгой взвизгнули шины УАЗика, в котором на поля ехал наш агроном.
Он выскочил из машины и начал было кричать на Сергея, что чуть не задавил его, что не стоит играть на дороге, но перевёл взгляд на нас и увидел окончание битвы... Моя палка с треском обрушилась на правое плечо Фролки, раздался отчётливый хруст, из пальцев врага выпало его орудие боя. Он упал на колени и завыл. Лёха опустил занесённую было палку - не в наших привычках было бить лежачего.
Серёга протянул агроному yбитого котёнка и громко сказал:
- Если будете их наказывать, накажите и меня. Я тоже готов был драться с фашистом за то, что он yбил котика...
Я не знаю, что было дальше. Агроном отвёл нас к Лёхиному отцу в гараж и строго наказал до вечера сидеть там. Конечно же, мы не выполнили наказ, точнее выполнили, но не полностью. В обеденный перерыв мы с дядей Олегом ходили хоpонить котёнка...
Мы больше никогда не видели Фролку Сосёнкина. Насколько мне стало известно, он был помещён в психоневрологический интернат закрытого типа. Из оговорок взрослых мы поняли, что не зря...
Может быть, это было бесчеловечно, но я и до сих пор не жалею о содеянном.