С первой частью, которая рассказывает о предпосылках появления постмодернизма, можете ознакомиться по этой ссылке. Без лишних слов предлагаю поговорить об одном из самых богатых, осмысленных и причудливых направлений современной литературы: постмодернизм.
Часть 2. Постмодернизм
Как так вышло, что у постмодернизма нет никаких правил? Зачем ему отвергать устоявшиеся правила в обществе? Как работы постмодернистов подвергают нашу реальность сомнению? Причём тут Карл Юнг и война в Ираке? Как умер автор, и почему о его смерти никто не знает? И самое главное: в чём главная суть постмодернизма? Обо всём в этой статье. Материала будет много, теории и примеров — ещё больше.
Глава 1. Постмодернизма не существует
Вот главная идея постмодернизма: её нет. Это парадокс, но более точного описания такого сложного и необъятного понятия как литературный постмодернизм и придумать сложно. Дело в том, что постмодернизм говорит об одной простой вещи: нет никакого смысла придумывать новую идеологию. Почему? Вся история, религиозные и нравственные нарративы, все вопросы человеческого бытия были исследованы и трижды проданы. В человеческой библиотеке просто не осталось ничего, что можно было бы показать под другим углом, а человечество просто пережёвывает уже существующие истории.
Постмодернизм смотрит и анализирует человеческую цивилизацию глубже и шире любого предыдущего направления, и этому способствовало развитие современных технологий. Любой человек с доступом в интернет способен открыть вкладку на Википедии и прочитать абсолютно всё, что ему нужно: от теории большого взрыва и системе Карла Линнея до опиумных войн и создания Apple. «Интернет помнит всё» — слоган пользователей мировой паутины, которая является важнейшим изобретением для развития и господства глобализации. Например, интернет даёт возможность прочитать про Войну Роз в средневековой Англии. Любой пользователь может прочитать про источники конфликта, кто проиграл и чем по итогу всё закончилось. А самое главное — человек на это потратит всего несколько минут. Яркий пример: цикл «Песнь льда и пламени» Джорджа Мартина и снятый по нему сериал «Игра Престолов» полностью была вдохновлена Войной Роз.
Постмодернизм весь состоит из чужих идей. Большинство писателей этого направления обращались к работам швейцарского психолога Карла Густава Юнга, а точнее — к его теории коллективного бессознательного и архетипов. Он говорил о том, что в глубинах человеческой психики есть коллективное бессознательное, к которому может обращаться каждая личность, независимо от пола, расы, национальности или социального статуса. В коллективном бессознательном главенствуют архетипы: яркие образы людей, которые обладают узнаваемыми внешними атрибутами (вид, повадки, характер). Хороший пример — архетип наставника. Это мудрый старец с длинными седыми волосами, одет в белое, причём это чаще всего простая одежда, которая не подчёркивает статус или состояние. Наставник спокоен, мудр, рассудителен, у него богатый опыт, его движения медленные и расчётливые. Примеры архетипов наставников в массовой культуре: Дамблдор (Гарри Поттер), Гэндальф (Властелин колец), Морфеус (Матрица), Муфаса (Король Лев). Постмодернизм, веря в отсутствие оригинальных идей, успешно впитал в себя концепцию архетипов из психологии и применил это в литературе.
Также постмодернизм строится на том, что все большие нарративы и идеи были разрушены, и теперь нет смысла следовать правилам, постулатам или доктринам. История, национализм, долг, отчизна, патриотизм, дружба, семья, религия — все эти сильные слова, которые вы прочитали, обладают большой значимостью и какой-то мистической силой, но только не для представителей постмодернизма. Они не верят в то, что люди могут не только умирать за эти громкие слова, но и жить ради них и видеть в этом смысл жизни. Подобно бунтующему подростку, работы постмодернизма из принципа отказываются следовать общим правилам, потому что... А какой смысл? Мир стоит на пороге хаоса и вот вот за него перешагнет, а люди продолжают верить, что семья решит все их проблемы, какими бы они не были. Постмодернисты отказываются от таких правил игры, более того — они над ними издеваются с особой долей наслаждения.
Ещё одна важнейшая часть постмодернизма как концепции — расширение границ восприятия. Здесь он наследует идеи своего старшего брата, только идёт ещё дальше. Он перестаёт воспринимать какие-либо правила логики, эмоциональности, нравственности и здравого смысла. Отказываясь от традиций и авторитетов, литераторы-постмодернисты пишут самую провокационную, абсурдную и бесформенную прозу, которую только можно было придумать. Они отказываются не только от правил этикета, уважения к читателю или постепенной экспозиции, но и от желания чему-то научить читателей и нести ответственность за свою прозу. Одним из таких писателей-постмодернистов был американец Чарльз Буковски. Своей прозой и поэзией, которая во многом была основана на его жизненном опыте, он описывал свои похождения, где описывал употребление алкоголя, грязный секс и маргинальный образ жизни. Описание лобковых волос проституток, оттенков рвоты возле грязного унитаза, всех трудностей похмелья — всё это присутствует в романах «Хлеб с ветчиной», «Почтамт», «Фактотум», «Женщины» и других.
Сам постмодернизм как таковой описать, и тем более — систематизировать и охарактеризовать, крайне тяжело, зато он прекрасно чувствуется. Есть много книг, которые между собой сильно отличаются, но все они являются представителями постмодернизма. Допустим, существует книга, которая соблюдает все правила нарратива, но при этом она рассказывает о табуированной теме, осуждающей традиционные ценности и использует сюрреализм как предмет повествования («Страх и ненависть в Лас-Вегасе» Хантера Томпсона). Или в книге отсутствует стройный сюжет, но при этом к концу произведения мозаика из фрагментов, цитат и отрывков складывается во что-то внятное и понятное(«Бойцовский клуб» Чака Паланика). Постмодернизм — не про правила, идею или смысл, а про его отсутствие. Он сам по себе парадоксален. Задумайтесь: если в постмодернизме существует правило «никаких правил», тогда и самого постмодернизма не существует! Однако он есть.
Эмоциональная, политическая и экономическая нестабильность заставила многих писателей и философов пересмотреть приоритеты начала ХХ века и попытаться понять, что происходит в современном мире. И если постмодернисты старались передать свои ощущения и взгляд на современный мир, то философы и литературоведы пытались законспектировать и прогнозировать эпоху глобализации, маленьких войн и природы человеческих взаимоотношений в целом. И я могу назвать три имени, которые не только описали и анализируют современный мир, не только исследовали культурный код и общество в целом, но и вдохновили современных постмодернистов на долгие годы вперёд. Француз, француз и один американец японского происхождения.
Глава 2. Отцы-основатели
Жан Бодрийяр (1929-2007) — один из философов ХХ века, который охарактеризовал и развил понятие «общество потребления». Он сравнивал банку томатного супа с распятием Христа и говорил, что современный человек наделяет банку супа таким же божественным смыслом и даёт этому символу такое же сакральное значение. Эти знаки, носителями которого являются бренды по типу Apple, BMW, Coca-Cola, McDonalds и другие, представляют собой для типичного потребителя источник счастья, который, к сожалению для них и к счастью для корпораций, ограничен. После покупки одного БигМака (и снова я написал это с большой буквы) человек счастлив лишь на несколько минут, а после ему хочется ещё. Плюс это также работает с психологической точки зрения в долгосрочной перспективе. Ожидания от купленного БигМака, Айфона или кошелька от Луи Витон таковы, что человек воспринимает эти вещи как купленное счастье, которое автоматически сделает его довольным до конца дней. Однако еда съедается, телефон стареет, а кошелёк изнашивается. Человек не может осознать, что счастье заключается не в вещах, которые он покупает извне, а в нём самом. И самое первое, что хочет сделать индивид после того, как его ресурс счастья исчерпывает себя — приобрести ещё один: новее, совершеннее, вкуснее.
Бодрийяр также акцентирует внимание на том, как маркетологи и корпорации понимают о природе своих брендов. Все магазины и заведения, где можно приобрести их товары или услуги, должны выглядеть особенно. Супермаркеты подобны музеям, рестораны — роскошному дворцу, сервис по продаже техники — порталу в будущее. Эти помещения и их дизайн в частности должен передавать политику компании, атмосферу, а главное — бессознательно продвигать идею покупателю, быть над ним. Чтобы потенциальный потребитель стоял всегда ниже компании и клюнул на удочку и продолжал существовать от продукта к продукту, принося компании прибыль на постоянной основе.
Помимо книги «Общество потребления» у Бодрийяра есть не менее важная работа, в которой он описывает не корпоративно-потребительские отношения, а взаимодействия между людьми в современном обществе. «Симулякры и симуляции» исследует тему общества, знаков и символов, и к последним он обращается чаще всего. Наблюдая за рождением, развитием и эволюцией цифрового общества, Бодрийяр утверждает о том, что понятия человеческой природы, от фундаментальных до бытовых, перестали иметь такой смысл из-за обилия рекламы, товаров, услуг и контента. Символ не связан с реальным предметом или понятием, а независимым. Он сам содержит в себе информацию, которая реальна для информационного и цифрового мира, но эфемерна для реального. Пример — понятие «образование». Уже не имеет значение, что человек раньше ходил в университет, общался вживую с преподавателями и искал нужную копию книги в библиотеке: сейчас он может приобрести курс на любую тему, и даже не переосмыслив и осознав новые знания, получить сертификат, подтверждающий это образование. А главное — пока остальное общество продолжает верить в силу и значимость этого сертификата, который также является символом, он остаётся реальным для этого общества, хотя по факту он может ничего не значить. Это идея с симулякрами прекрасно раскрывается в научно-фантастических книгах, фильмах и даже в аниме, таких как как «Акира» и «Призрак в доспехах».
Другой человек, повлиявший на постмодернизм и литературу в частности — французский филолог Ролан Барт (1915-1980). Если Бодрийяр рассуждал о природе человечества, общества и современной реальности, что Барт рассмотрел и проанализировал современное положение литературы и рукописей в целом. Окончив престижнейший университет Франции, Сорбонну, Ролан Барт посвятил свою жизнь семиотике, науке о знаках, а также подробно описал положение современных книг, которое можно описать одним словом: интертекстуальность.
Что это такое? Это концепция, которая отрицает существование книг в вакууме. Дело в том, что абсолютно каждая книга либо прямо, либо косвенно ссылается на другую. К примеру, «Идиот» часто упоминает роман «Дон Кихот», «Портрет Дориана Грея» цитирует «Ромео и Джульетту» Шекспира, а ирландский писатель Джеймс Джойс почти всего своего «Улисса» строит по той же формуле, по которой написана «Одиссея» Гомера. Книга — это не замкнутое произведение, которое фиксируется на самом себе, а лишь единица ткани, которая имеет свою причинно следственную связь со своими предшественниками и последователями. Бесконечные цитаты, референсы и тропы пересекаются между книгами независимо от времени, эпохи, автора и даже смысла произведения: такова природа текста сама по себе.
Развивая идею интертекстуальности, стоит упомянуть один важный фактор, о котором говорил Ролан Барт: вариациях прочитанного. Если взять одну и ту же книгу и дать прочитать её двум разным людям, у них будет разное восприятие сюжета и персонажей. Один из ярких литературных споров, подтверждающих эту теорию — отношение людей к Анне Карениной из одноимённого романа Льва Толстого. Для одних она — девушка с трагичной судьбой и детским желанием узнать, что такое настоящая любовь, для других — истеричная, обесценивающая жертвы своего мужа и попросту глупая женщина, которая решила пойти на поводу у своих инстинктов. Но главная особенность интертекстуальности в том, что это — лишь минимальное деление одного и того же текста на разные версии романа. Сколько читателей, столько и версий произведения, ибо у каждого своё видение прочитанного романа.
Эти рассуждения приводят нас к главному понятию, которое ввел Ролан Барт для всей литературы постмодернизма: «смерть автора». Барт утверждает, что смысл, заложенным автором, больше не имеет значение, поскольку текст можно интерпретировать как угодно. Роман после смерти писателя получит тысячу интерпретаций, и говорить о том, какая правильная, а какая нет — как минимум, поверхностно. Барт говорит, что взаимоотношения между текстом и читателем не односторонние, а двусторонние: читатель продлевает жизнь рукописи, рассказывая о ней своим знакомым, а книга наделяет читателя образами, сюжетом и мифами, которая содержит в себе. В противном случае, если читатели будут отталкиваться от биографического подхода к изучению произведения, вместо сотен тысяч интерпретаций романа мы получим лишь одну, которая основана на личной жизни писателя. Это убивает разнообразие культуры и восприятия текста как такового. Ролан Барт активно защищал своё эссе и видение касаемо незначительности писателей, и даже ввёл такое понятие как «скриптер»: автор, который является лишь проводником между рукописью и читателем. Теория Ролана Барта легла в основу постмодернистского и метамодернистского восприятия текста и также получила огромную реакцию филологов, литературоведов и философов, таких как Мишель Фуко и Умберто Эко.
Последний человек, повлиявший на современный постмодернизм — американский политолог, философ и писатель японского происхождения Фрэнсис Фукуяма. Его самая значимая работа, «Конец истории и последний человек» размышляла на тему будущего европейской и человеческой цивилизации. Фукуяма в своей работе 1992-го года говорил о том, что с падением национал-социалистического режима в Германии и падением Советского Союза, Соединённые Штаты Америки остались единственными, кто способен облагородить остальной мир в эпоху глобализации. Он считал, что свобода рыночной системы и либеральной демократии станут идеальными формами экономического и политического правления. Идеология, пропагандирующая свободную конкуренцию и умение договариваться должно было положить конец войнам в Африке, Средней Азии и остальных странах третьего мира. Однако у подобного конца была и другая сторона медали: конец культуры. Если по Гегелю, синтез является столкновением тезиса и антитезиса, то новых феноменов культуры просто не появится, ибо все конфликты в мире будут решены при помощи демократии и свободного рынка. Не будет противников либерально-демократической системы, а потому не появится новых идеологий, религий и конфликтов. Единственное, что останется у человечества — музеи, в которых они смогут посмотреть на артефакты прошлого.
Однако многие люди критиковали эту работу за отсутствие объективности. Не секрет, что Фукуяма написал это эссе сразу же после победы США над идеологическим врагом, СССР. И всё же в таких фильмах как «Красота по-американски» можно увидеть, что отсутствие конфликтов в жизни могут привести к рутине, скуке и банальному непониманию человека, что именно он будет делать со своей жизнью, когда единственной его проблемой является выбор автомобиля на следующий год, неправильный цвет посуды и даты ежегодного отпуска. Теория Фукуямы и дальше могла существовать, если бы не один очень важный фактор, который повлиял на развитие всего XXI века: 11 сентября 2001 года.
Сама суть атаки на Всемирный торговый центр заключалась не только в гибели 1500 человек, но и в тотальном страхе американцев перед террористами. Горящие Башни-Близнецы показывали по телевизору, их транслировали в прямом эфире и заголовки крупных газет писали об этой атаке. Горящие здания — знак, бренд, если угодно, что в мире всё ещё остались страны и режимы, которые не хотят и не будут идти к либеральной демократии. Война в Ираке (2003-2011) подтвердила разочарование общества в идеях Фукуямы: последствия, оставленные американской армией, частично привело Ирак к гражданской войне, бедности и возникновению новых террористических группировок. В этом плане куда более пророческим выглядели работы Сэмюэля Хантингтона, в частности «Столкновение цивилизаций», в которой он писал: культура и религия станут источниками конфликтов между странами, а не идеология.
Эти три человека повлияли на постмодернизм сильнее, чем можно было представить. Благодаря анализу и деконструкции общества, литературы и прогнозов на будущее, посмодернисты лишь убедились в своих пессимистичных взглядах и культивировали их в свои произведения. И поверьте: все работы постмодернизма обладают особым шармом, стилем и тропами, которые и делают эти работы такими уникальными и непохожими ни на одну книгу, написанную ранее.
Глава 3. Суть и форма постмодернизма
Первое, к чему стремится любая литература постмодернизма — деконструкция. Это особый приём, который берёт понятие или предмет, который ранее нельзя было критиковать, и не только подвергает этой самой критике, но и обнажает его слабые стороны (отсутствие логики, пафос, религиозность). Деконструкция играет с базовыми правилами формы, повествования, тропов, архетипов и даже смысла. Один из примеров — изображение Моны Лизы в солнечных очках, с откровенным декольте или большой грудью, сигаретой между пальцев, хиджабом, маске или чем-нибудь ещё. Разрушается былое величие картины Леонардо да Винчи и создаётся свой собственный смысл, который высмеивает оригинал.
Если мы говорим о литературе — хорошим примером выступает роман «Галапагосы» Курта Воннегута. Ядерная война, которая для большинства людей является чем-то настолько ужасным, бесчеловечным и пугающем событием, которое не должно случиться ни при каких обстоятельствах, начинается из-за глупого и совершенно нелепого случая: мужчина за пультом управления захотел увидеть, как взрываются ракеты. Иными словами, он нажал красную кнопку «по приколу». Это, к слову, ещё один маленький признак постмодернизма: обилие чёрного юмора.
Ещё один пример — «Чапаев и пустота» Виктора Пелевина. Да, можно было тут рассказать про «Generation P», однако в ней Пелевин рассуждает (или обличает) общество потребления. А вот в «Чапаеве» он берёт известную историческую личность, героя Советского Союза, и делает из него не храброго идеалиста, а полубезумного эзотерического старца, путешествующего между мирами и пропагандирующего буддизм.
Но деконструкции могут подвергаться не только сюжет и явления, но и сама структура книги. Отличный пример уникального случая в истории литературы, который мог сложиться только во время постмодернизма: роман «Игра в классики» Хулио Кортасара не только исследует и деконструирует латино-американскую культуру, но также имеет целых три способа прочтения! Первый — хронологический (с первой главы по последнюю), второй — в порядке, который придумал сам Кортаср, а третий — личный, читательский. Да: книгу «Игра в классики» можно читать в любой последовательности, начиная с любой главы и переходя к другой. Это уникальный случай деконструкции не только правил нарратива, но и восприятия литературы как последовательного текста.
Продолжая развивать идею нелинейного повествования, стоит упомянуть об американском писателе Томасе Пинчоне и его романе «Радуга тяготения». Как и Воннегут с Кортасаром, он использует нелинейное повествование и создаёт самый настоящий коллаж из феноменов европейской цивилизации, который можно по праву назвать образцом для постмодернизма: литература, философы, инженерия, физика, фильмы категории «В» и даже комиксы. Но Пинчон идёт ещё дальше и использует эти отсылки для того, чтобы развить в читателе лживое (или настоящее) чувство паранойи. Используя упоминание тех или иных явлений, он будто создаёт целую сеть событий, которых может объединять тайный заговор с целью уничтожить человечество при помощи главного символа этой книги: ракеты V-2. Однако реальна ли эта угроза? Или это лишь плод читательского воображения?
Ещё один отличительный приём литературы постмодернизма — раскрытие и анализ табуированных тем. Это может быть маргинальный образ жизни, сексуальные предпочтения или садомазохистские фетиши, алкоголизм, наркомания, разборки криминальных группировок и так далее. В отличие от модернизма, который мог коснуться этих тем лишь косвенно, работы постмодернизма исследуют и демонстрируют всю грязь, причём подробно. В подобных книгах можно встретить самые причудливые, сюрреалистичные образы на грани безумия и бреда, подробное описание употребления запрещённых веществ с последующим трипом и последствиями. Зачем всё это делается? Во-первых, если вы задали этот вопрос, значит вы не поняли суть постмодернизма. Во-вторых, это может быть личный опыт писателей, которые хотят перенести на бумагу, благо это им позволяют современные технологии и доступ в интернет. В-третьих, такие темы в современном мире как никогда актуальны, но большинство политиков, СМИ или общественных деятелей вряд ли могут показать наркоманов, проситуток, алкоголиков, сексуальных меньшинств и душевнобольных с такой же приземлённостью, как писатели. В-четвёртых, что я считаю самым важным, в обычной жизни рядовой читатель ограничен от всей грязи и может даже не знать о её существовании, а благодаря подобным книгам он в безопасной обстановке может ознакомиться с такими людьми, к которым в обществе относятся предвзято.
Один из таких писателей — шотландец Ирвин Уэлш. Прежде всего он известен благодаря своим романам «На игле», рассказывающий быт героиновых наркоманов, и «Грязь», который повествует о полицейском, совершающем все аморальные поступки на свете. Уэлш сам был героиновым наркоманом, потому прекрасно понимает, какого слезать с иглы, какое существует недопонимание между торчками и трезвыми людьми, и даже как тяжелый наркотик слабит кишечник. Однако в его работах можно найти и весьма абсурдные моменты: в романе «Экстази» одна из историй заканчивается тем, что безрукая девушка убивает насильника при помощи бензопилы (нет, я это не выдумал). А ещё романы Ирвина Уэлша актуальны: в романе «Сексуальная жизнь сиамских близнецов» он исследует тему медийного образа жизни, ответственности за свой выбор и фактор случайности. К прозе Уэлша можно испытывать антипатию, но к ней нельзя остаться равнодушным.
Кто-то может спросить: неужели табуированные темы — только наркомания, проституция и бандитизм? Отнюдь! Один из самых пикантных вопросов в обществе, который сложился только во второй половине ХХ века — вопрос о психологических расстройствах и том, что с этим делать. Душевнобольные люди как раз потеряли возможность объективно оценивать реальность, и потому рациональное общество должно (де юро) о них заботиться. А вот правда ли это? Вопрос спорный. Тему психологических заболеваний исследовали многие авторы, однако одним из первых стал Кен Кизи со своим романом «Над кукушкиным гнездом». Несмотря на то, что через метафору психиатрической больницы можно увидеть и критику тоталитарной политики государства, и отношение автора к полицейским в США, такой сеттинг до него мало кто использовал. Помимо неё также можно выделить армянскую писательницу Мариам Петросян и её роман «Дом в котором...», ведь в этой книге исследуется не только тема помешательства, но и отрешённости, взросления и силы воображения, ведь действие происходит в интернате с физически и психологически больными детьми.
Если и существует более запретная и острая тема в современном обществе первого мира, чем тема душевных расстройств, так это тема педофилии. Самое жуткое преступление в американских тюрьмах, которое карается по всей строгости закона. Самый популярный (и не с проста) роман, который затронул и подробно исследовал такую острую тему — «Лолита» Владимира Набокова. В этой книге можно увидеть ход мыслей больного человека, способного оправдать самые жуткие преступления своей искалеченной психикой, тягой к высокому или же простыми сексуальными потребностями. Помните про понятие «скриптер» Ролана Барта? Так вот, Набоков под него идеально подходит, поскольку он знает о читательских предрассудках по отношению к Гумберту Гумберту и использует их в своих целях, чтобы заставить читателя испытать эмоции, которые он не только не испытывал ранее, но и не смог бы понять и осознать до конца. Не удивительно, что один из самых трудолюбивых писателей и литературоведов постмодернизма создал настолько многогранный, провокационный и уникальный роман.
Но самым сложным романом, который впитал в себя всю суть постмодернизма, является произведение Марка Z. Данилевского «Дом листьев». В чём его особенность? Интертекстуальность и отсылки к европейской истории, религии и поп-культуре; многослойное повествование, которое переключается от одного персонажа к другому внутри реальности, за которой следит третий; тема психологических заболеваний, в частности — депрессия и паранойя; игра с формой и содержанием; прекрасное понимание автора о читательском опыте и восприятии текста; отличное работа с клише жанров и их деконструкция, в частности — клише хоррора, и продолжать можно до бесконечности. Всё, что представляет из себя постмодернизм, все темы, все особенности этого направления, все тонкие детали, вся относительность правил, которая существует — всё это есть в «Доме листьев» Марка Z. Данилевского. Вы видели комментарий Дмитрия Быкова на обложке: читать на свой страх и риск.
ИТОГ
Я не зря подобрал именно эту картинку чёрной дыры: она прекрасно олицетворяет и изображает суть постмодернизма. Форма, структура и даже смысл произведений этого направления могут быть причудливыми, непонятными, хаотичными и бессвязными, но в центре всего стоит пустота. Нет в этих книгах идеалов, желания что-то доказать, замотивировать или приобщить читателя к высокому. Постмодернизм — про обесценивание, рефлексию, отрицание и переосмысление предыдущих материалов. Он говорит о том, что все устоявшиеся идеалы нужно подвергать сомнению, и не важно что это: вера в Бога, патриотизм, рекламный слоган или же уверенность в правдоподобности нашей реальности. «Ложки не существует» — так гласит цитата из «Матрицы».
Постмодернизм уже оставил свой след в истории, и работы некоторых авторов будут перечитывать спустя сотни лет, и не только потому, что они являются отражением нестабильной эпохи, в которую мы живём сейчас, но и потому, что они дают совершенно новый опыт прочтения. Особенно занимательно сравнивать русскую литературу реализма, модернизма и постмодернизма: насколько Достоевский, Толстой, Булгаков и Шолохов являются мастодонтами, столпами и иконами русской литературы, настолько сильно от них отличается андерграудный, эпатажный, нетипичный, маргинальный и трагикомичный Венедикт Ерофеев.
Как его детство повлияло на дальнейшее творчество? Почему его отчислили из МГУ? Что о его маргинальном и хаотичном образе жизни говорили сверстники? И как при своей алкогольной зависимости и общественной неприязни он оставался обаятельным человеком с тонкой душой и широким кругозором? Об этом поговорим в следующей части статьи :)