Пятнадцать шагов от калитки до крыльца. Раньше было двенадцать. Серега замер, не донеся сумку до порога. Что-то не так. Забор. Серый, облупленный штакетник теперь стоял метра на полтора ближе к дому. Три месяца на вахте — и такой сюрприз.
— Вот же... — выдохнул он и бросил сумку прямо в лужу.
За забором мелькнуло цветастое платье. Соседка. Ольга, жена Димки, с которым не разговаривали года два, с тех пор как пьяный Димка разбил Серегину машину и отказался платить.
— Привет, сосед! — неуверенно улыбнулась она, замерев с лейкой в руках.
Вдоль нового забора тянулись клумбы — пестрые, яркие, неуместные среди грязи апрельского двора. Пионы, тюльпаны, нарциссы — целое море цветов на его, Серегиной, земле.
— Это что? — Правая ноздря дернулась, словно от запаха гнили. — Это что за... цветник?
Ольга переступила с ноги на ногу, лейка в ее руках накренилась, темное пятно расползлось по земле.
— Дима... вот... передвинул забор, пока тебя не было. Я просила... ну... для цветов. Места не хватало.
— Места?! — Серега почувствовал, как щека начинает дергаться. — Для цветов ему места не хватало, значит? А мне для чего теперь места хватит? Курятник построить?
Кулаки сжались сами собой. Резко захотелось что-нибудь сломать. Например, этот чертов забор.
— Папа! — раздался тонкий голос из дома, и Серега вздрогнул. На крыльцо выбежала Машка, вихрастая, нескладная, в растянутой футболке. — Папа вернулся!
Забыв про забор, про Ольгу, про злость, он шагнул к дочери, но та вдруг замерла, уставившись на соседский двор.
— Ой! Цветочки! — восхищенно выдохнула она и в два прыжка оказалась у забора. — Тетя Оля, можно потрогать?
Ольга растерянно улыбнулась:
— Конечно, Машенька. Только осторожно.
— Отойди оттуда, — процедил Серега. — Это не наши цветы. И земля... — он осекся, глядя на восторженное лицо дочери.
Машка уже тянула руку к желтому нарциссу.
— Пап, посмотри, какие красивые! У нас таких никогда не было!
— Некогда мне было с цветами возиться, — буркнул он, отворачиваясь. — Давай в дом. Гостинцы посмотришь.
Дома пахло сыростью и застоявшимся воздухом. Теща, которая присматривала за Машкой, пока он мотался по вахтам, открыла окна настежь.
— Явился, — вместо приветствия бросила она. — Забор-то видел?
— Видел, — желваки на скулах заходили ходуном.
— И что делать будешь?
Серега швырнул куртку на стул.
— К участковому пойду. Пусть разбирается.
Теща фыркнула, помешивая борщ:
— Как дети малые. Тут у Ольги горе, а вы...
— Какое еще горе? — раздраженно бросил он, распаковывая сумку.
— Отец у нее помер месяц назад. Сад у него был знатный. Она все корни перетаскивала сюда. Говорит, не могла допустить, чтобы пропали. Место им искала. Вот Димка и...
Что-то кольнуло под ребрами. Не сочувствие — досада.
— И мою землю прихватил, значит, — закончил Серега. — Хорошее оправдание.
Машка крутилась у окна, поглядывая во двор.
— Пап, а давай тоже цветы посадим? Можно?
Серега только рукой махнул и вышел на крыльцо. Димкин дом стоял темный, безжизненный. Только в одном окне горел свет. А вдоль забора пестрели эти чертовы цветы.
К участковому он не пошел. Утром встал, закипая от злости, но вместо отделения направился к соседскому дому. Постучал так, что едва дверь не слетела с петель.
Димка открыл не сразу. Помятый, с красными глазами. Не от водки — так смотрят люди, которые неделями не спят нормально.
— Чего тебе? — хрипло спросил он, опираясь о косяк.
Серега открыл рот, собираясь высказать все, что думает, но вместо этого вдруг спросил:
— Забор зачем двинул?
Димка потер шею:
— Ольге для цветов надо было. Отец у нее... — он запнулся. — А, какая разница. Ты все равно по вахтам мотаешься, земля пустует.
— Моя земля, — процедил Серега. — Верни забор на место.
Димка вдруг выпрямился, глаза сверкнули:
— А я думал, ты поймешь, — тихо сказал он. — Ольга места себе не находила. Цветы эти... единственное, что от отца осталось. Корни выкапывала, плакала ночами. Сказала — если цветы приживутся, значит, и она справится.
У Сереги пересохло в горле. Вспомнились васильки, которые мать всегда сажала вдоль дорожки. После ее смерти он их все вырвал. Не мог видеть.
— Давай я тебе участок с другой стороны увеличу, — вдруг предложил Димка. — Там у меня пустырь. Хочешь — забирай хоть два метра.
Серега молча развернулся и пошел домой. Внутри бурлила каша из обиды, злости и чего-то еще, чему он не хотел давать названия.
Весь день он мерил шагами дом, выходил на крыльцо, смотрел на забор. Машка крутилась рядом, то и дело убегая поглазеть на соседские клумбы. В третий раз он не выдержал, пошел за ней.
— Чего ты там увидела?
— Смотри! — восторженно зашептала дочь, указывая на голубые колокольчики. — Как у бабушки! Помнишь? Ты еще говорил, что они как маленькие звоночки.
Серега вздрогнул. Говорил. Давно, когда Машке было года четыре. Оказывается, помнит.
Ольга вышла из дома, увидела их, замерла в нерешительности.
— Можно Маше букетик нарвать? — спросила неуверенно.
— Не нужно, — отрезал Серега. — Еще натаскаешь земли, и забор еще дальше передвинешь.
Машка дернула его за рукав:
— Папа! Не говори так! Тетя Оля хорошая!
Ольга вдруг улыбнулась — странно, будто разучилась:
— Все хорошо, Машенька. Твой папа просто... правила любит.
Что-то в ее голосе, в этой вымученной улыбке заставило Серегу отвести глаза.
— Пойдем, Маш, — буркнул он, потянув дочь за руку.
Весь вечер она дулась, рисовала цветы, то и дело выглядывая в окно на соседский участок.
Утром он проснулся с решением. Нет, не к участковому. К чертям этот забор.
Взял топор, плоскогубцы, вышел во двор. Машка увязалась следом:
— Ты что делать будешь?
— Увидишь, — коротко бросил он.
Первую доску он вырвал с таким остервенением, что она треснула пополам. Машка ойкнула. С соседнего участка выглянула Ольга, замерла, прижав руки ко рту.
— Серега! Ты что... — из дома выскочил Димка. — Забор-то за что?
Серега молча продолжал отдирать доски. Одну, вторую, третью. Теперь уже аккуратнее.
— Не надо, — пробормотала Ольга. — Мы вернем всё как было. Правда, Дим?
Серега обернулся, вытер пот со лба:
— Поздно. Стоял бы забор на месте — может, и обошлось бы. А теперь... — он кивнул на цветы, — теперь уже не вернешь.
Он продолжал методично разбирать забор. Доска за доской. Оголялись столбики, между участками образовывался проход.
— Зачем? — тихо спросила Ольга, подойдя ближе. — Теперь ведь вообще границы не будет.
Серега присел на корточки, провел ладонью по голубому колокольчику. Кончики пальцев едва заметно дрогнули.
— А зачем она? — спросил он, не глядя на соседку. — Цветам-то точно без разницы.
Машка рядом затаила дыхание. Димка растерянно переминался с ноги на ногу.
— Ты что... совсем забор убираешь? — неверяще спросил он.
Серега встал, отряхнул колени:
— Не совсем. Сделаю калитку. Широкую. Цветы пусть Машка поливает. С обоих сторон. А эту часть, — он указал на пустой участок своей земли, — можно еще засадить. Места хватит.
Он поднял глаза и встретился взглядом с Ольгой. Что-то в ее лице изменилось, будто лед треснул.
— У меня еще ирисы остались, — тихо сказала она. — Корни. Их можно...
— Можно, — кивнул Серега и отвернулся, чтобы никто не заметил, как дернулся уголок его рта. Не улыбка еще, но уже и не гримаса.
— Папа! — Машка повисла у него на шее. — Значит, у нас будет общий сад?
Серега неловко обнял дочь, посмотрел поверх ее головы на соседей:
— Общий. Цветы — они ведь для всех растут.
Димка шагнул вперед, протянул руку:
— Спасибо. Я... не думал, что ты так...
Серега помедлил секунду, потом крепко пожал протянутую ладонь. Не до конца еще, но что-то внутри начало оттаивать.
— У меня там пиломатериалы остались, — сказал он. — Можно скамейку сделать. Между клумбами.
Солнце вдруг выглянуло из-за туч, заиграло на каплях росы в цветочных бутонах. Пятнадцать шагов от калитки до крыльца. Теперь, может, и больше будет, думал Серега. Но так даже лучше.