В Театре имени Ленсовета весенняя премьера — 12 апреля в жизнь отправится спектакль Романа Габриа по мотивам произведений М. А. Булгакова «Театральный роман», «Белая гвардия» и «Дни Турбиных». Сюжет — уникальный источник для желающих узнать подробности театральной жизни, разобраться в тайнах закулисья и прочувствовать муки творчества. В разгар репетиционного процесса артист Илья Дель, исполнитель роли писателя Максудова, ответил на вопросы о будущем спектакле, Булгакове и своём новом герое.
Источник: «АRТМОСФЕРА», 2025, апрель — май, № 302
— В твою жизнь Булгаков когда вошёл? Первая встреча?
— Думаю, как у всех школьников — «Мастер и Маргарита» в первую очередь.
— Сильнейшее впечатление в момент формирования личности, понимаю, солидарна. А в театре когда с текстами встретился?
— А вот именно в Театре имени Ленсовета — пьеса Булгакова «Дон Кихот» в постановке Александра Баргмана, где я играл Сансона Карраско, пытающегося вернуть мечтателя в реальность. Позже был Шарик — Шариков в «Собачьем сердце» Максима Диденко в театре «Приют комедианта». Всё это было сложно, интересно.
— «Театральный роман» когда впервые прочитал?
— Сразу после «Мастера». Очень смеялся. Первое юношеское впечатление было как от яркого юмористического текста. Персонажи закулисные такие выпуклые, сочные, заслонили собой героя, писателя Максудова, который принёс в театр пьесу для постановки. Сегодня, конечно, восприятие другое, более сумрачное, тяжелое, хождения по мукам героя стали понятны и близки.
— Режиссёр Роман Габриа придумал такую структуру спектакля, где пьесу «Чёрный снег», которую твой герой Максудов принес в театр, будут разыгрывать на наших глазах, и будут это булгаковские «Дни Турбиных». Это помощь тебе, как персонажу, когда твоё творение будет у тебя на глазах материализовываться, становиться спектаклем?
— Надеюсь, что помощь. Я, Максудов, в спектакле много текстов читаю и из романа «Белая гвардия», то есть нам важна история превращения, преобразования романа в пьесу «Дни Турбиных». Это же совершенно разные произведения по стилистике, по настроению. Многие смыслы перевернулись, переакцентировались. И нам важно показать боль, которую испытывает автор, когда на его глазах произведение можно сказать ломают. Мне ближе художественная структура именно романа, думаю, и Булгакову роман был важнее. Но так сложилась жизнь, что именно пьеса, весьма далекая от романа, имела долгий зрительский успех в Московском художественном театре.
— Как работается с новым для тебя режиссёром Романом Габриа? Ты с такими величинами режиссёрскими работал, есть с чем сравнивать.
— Роман приходит на репетиции с уже ясным для него, созданным им миром и постепенно погружает нас в него. Мы не сочиняем спектакль на ходу, мы идем за тем, что выстроил уже режиссёр в своей голове, в инсценировке, в сценографии вместе с художником Анваром Гумаровым. Он аккуратненько нас вводит в этот мир, присылает много литературы вокруг темы, читает дневники того времени, булгаковские в том числе. Что-то в спектакль даже войдет. Роман очень вдумчиво отнесся именно к эпохе 20-х годов, ему важно показать, как в 1926 году родился легендарный спектакль мхатовский «Дни Турбиных».
— То есть для вас с режиссёром очевидно и важно, что Максудов — это сам Булгаков в сущности?
— От этого сложно уйти. Но при этом от портретного прямолинейного образа Михаила Афанасьевича, известного нам по фотографиям, например, хочется отмежеваться. Всё-таки я играю литературного персонажа, созданного Булгаковым. В моём представлении сам Булгаков — очень неуверенный в себе человек, сложный, противоречивый. И воевал, на войне гражданской видел ужасы, и на морфии сидел, и нищету знал.
— Да уж, писатель, кинувший первый вариант романа «Мастер и Маргарита» в печку, а потом надиктовывающий его жене заново, простым и самоуверенным уж точно не представляется.
— И, кстати, интересно, что при произнесении «Булгаков» портрет-то стандартный привычный перед глазами не встает, как вот при произнесении «Маяковский» или «Есенин», к примеру. Булгаков — такой утекающий, инфернальный объект. Мне же хочется в Максудове искать булгаковскую настойчивость, жёсткость, даже брутальность.
— Как вы решаете задачу показать, что Максудов пришёл в театральное закулисье из другого мира, что театр для него — другая планета, что он сам — инаковый для остальных персонажей? Словно в сказочный мир попадает человек, так Булгаков строит роман.
— Для меня была задача — убрать из себя всю накопленную театральность, обнулиться просто до голой человеческой сути. Это очень сложная задача. Предъявить, кто ты есть сегодня как личность, какой ты настоящий, — непросто. Всё равно актёр с опытом на сцене прячется за приёмы, наработки, прикрышки, эти «актёрские штучки» любит зритель, ждёт их. Эту оболочку защитную профессиональную сбросить архитрудно. Мы ищем манеру этого созерцателя-сочинителя, интонацию, взгляд, пластику, идет живой процесс. Максудов ведь в романе очень немногословен в общении с людьми, он — наблюдатель, только читает свои тексты.
— «Театральный роман» Булгаковым был не окончен. Одно из его названий — «Записки покойника», то есть Максудов в финале стрелялся. Вы как решаете этот вопрос? Вашего героя ад театрального закулисья сломал? Режиссёр Роман Габриа определил жанр постановки как «история одного спектакля». Так пока создавался спектакль, что с автором произошло?
— Мы ещё не дошли до постройки финала нашего спектакля, но мы с Романом держим в голове выстрел. Но это, если так случится, будет гибель именно Максудова. Самого-то Булгакова Константин Сергеевич Станиславский с МХТ спектаклем «Дни Турбиных» поднял, сделал известным. Спектакль был самым популярным в те годы в Москве. Это же был прямо-таки «звёздный час» Булгакова как автора.
— Но Михаил Афанасьевич, собираясь Максудова привести к выстрелу, мог, видимо, считать, что, несмотря на «звёздный час», его, как автора, переломали, перекорёжили, что МХТ его «зачистил» под себя. Как с этим вы будете разбираться?
— Я всё-таки думаю, что самому Булгакову была ближе тема ломки автора. Человек, прошедший войну, видевший собственными глазами тела, разорванные снарядами, куски, обрубки человеческие, переживший такое серьёзное страшное месиво, не может благостно и индифферентно относиться к тому, что его текст про эту бойню приглаживают, от подлинных событий отгораживают «кремовыми шторами». Мне внутренне важно сыграть не эстета-писателя, а человека, найти его глаза, которые видели ужас войны.
В замысле режиссёра мне нравится его отношение к миру закулисья — он не выстраивает парад комических монстров, острую сатиру на жителей театра, а с большим уважением и любовью к ним относится.
Это — серьёзные, умные люди, со своими трагедиями, драмами, мы не должны забывать, через какое сложное время они прошли — революция, гражданская война, пристройка к новой идеологии. Да, они немножко нелепые, но будешь тут странным и нелепым, когда вокруг такой слом всей прежней жизни происходит. В 1920 году в Крыму был расстрелян брат Станиславского Георгий Сергеевич и трое его сыновей. Поэтому, когда он просит Максудова убрать из пьесы все выстрелы, — он знает, о чем говорит, он знает, что за эти выстрелы можно лишиться всего, включая жизнь. Сергей Григорьевич Мигицко в роли Ивана Васильевича (прототип — Станиславский) органично и с пониманием строит роль. Роль-мечта для него, что называется — на него написано, и прекрасно, что наконец-то он её сыграет.
— Артиста, как правило, и делают крупные роли. В твоей биографии их было достаточно. Какие герои сделали сегодняшнего артиста Илью Деля?
— Есть периоды в биографии. Первый — это, конечно, шекспировский Ромео в Театре на Литейном. Дальше — Лёнька Пантелеев в ТЮЗе. Потом встреча с Юрием Бутусовым в Театре Ленсовета, Солёный в «Трёх сестрах». Можно сказать, что завершился этот этап Мышкиным в «Идиоте» Достоевского в театре «Приют комедианта». Новый этап — это, конечно, Нехлюдов на ленсоветовской сцене в «Воскресении» Толстого. Этим спектаклем для меня начался новый способ работы, и продолжается он сейчас на булгаковском материале. Темами эти герои мои похожи, когда созерцание, наблюдение переходит в накопление и выливается в поступки.
Беседу вела Вера Николаева