Утро 19 августа 1979 года. Примерно в девять часов человек покинул свой номер в отеле Нью-Йорка. Он прошел по длинному коридору, вышел в зал, залитый мягким светом восходящего солнца, и, бросив мимолётный взгляд по сторонам, уверенно направился к выходу. Вскоре он растворился в бесконечном потоке горожан мегаполиса.
Менее чем через сутки этот человек с выразительной, почти скульптурной внешностью, окажется в центре внимания всех мировых СМИ.
"Каждому артисту, рано или поздно, предстоит сделать выбор: довольствоваться достигнутым или продолжать путь в искусстве", — сказал однажды Александр Годунов.
Летом 1979 года, находясь в США с гастролями Большого театра, ведущий танцовщик Александр Годунов сделал шаг, изменивший его судьбу и жизни близких. Он попросил политического убежища в Америке. Оставшись, он навсегда потерял ту, ради которой был готов на всё.
Она — Людмила Власова — выбрала возвращение. Американская сторона заподозрила, что её удерживают силой, и задержала вылет самолёта почти на трое суток.
"Эти дни — как кошмар, о котором невозможно забыть. Как страшное сновидение", — вспоминала впоследствии Людмила.
Александр Годунов
Александр родился 28 ноября 1949 года на Сахалине. Когда ему было всего три года, родители расстались. Мать, Лидия Николаевна Студенцова, увезла детей в Ригу, где началась их новая жизнь.
Мальчик болезненно переживал отсутствие отца. И особенно сильно — когда его старший брат получил неожиданное письмо: поздравление с шестнадцатилетием от давно ушедшего родителя. Александр надеялся, что и ему когда-нибудь придёт такое письмо.
«Я ждал этого дня, когда мне тоже исполнится шестнадцать. Ждал с замиранием. Но он так ни разу и не написал мне ни слова», — рассказывал Годунов.
В девятилетнем возрасте мать привела Сашу в Рижское хореографическое училище. Он оказался самым младшим в группе — вместе с ещё одним мальчиком, Михаилом Барышниковым. Оба были невысоки, и отчаянно хотели вырасти: спали на полу, пили томатный сок литрами. Безрезультатно.
Но однажды природа сыграла с Годуновым особую шутку: буквально за одно лето, накануне семнадцатилетия, он внезапно вытянулся на целых 13 сантиметров. Барышников, говорят, так и не смог простить ему этого скачка — он лишил их прежнего баланса в партнёрстве и это стало началом их скрытого соперничества.
После выпуска их пути разошлись: Барышников уехал в Ленинград, в Кировский театр. Годунов направился в столицу. В Большом театре его наставником стал великий Алексей Ермолаев — выдающийся танцовщик, актёр, легенда русского балета. Его влияние на Александра было огромным — он стал не просто учителем, а творческим ориентиром.
Людмила Власова
Она блистала на сцене Большого театра — одна из ведущих солисток, уверенная в себе, признанная и опытная. За её плечами — сцены мира, громкие гастроли, статус, уважение. Её знали, ею восхищались. К тому же Людмила была замужем, старше его на семь лет, и казалась почти недосягаемой.
Он — тогда ещё никому не известный юноша из Риги. Совсем молодой, только начавший путь в балете, но с внешностью, от которой трудно было отвести взгляд: высокий, светловолосый, с резкими чертами — как из скандинавских легенд. Он стоял в глубине зала, почти спрятавшись за колонной, и часами смотрел на неё — будто зачарованный.
Со временем их взгляды пересеклись. Это было началом. Она сделала шаг, на который немногие отважились бы: оставила богатого супруга, комфорт и привычную стабильность — и переехала в маленькую, скромную квартирку, где жил он. Там не было ни антикварной мебели, ни заграничных вин — только он, репетиции, балетные растяжки и надежда на большое будущее.
Она уже побывала в десятках стран, имела валютные гонорары, её имя знали за границей. А он — получал весьма скромное жалование провинциального танцовщика, только мечтая о первых партиях.
Но его талант не мог оставаться в тени долго. Прошло немного времени — и его заметил Юрий Григорович. Один из самых влиятельных хореографов страны доверил Годунову главное: ведущую роль в новой постановке «Лебединого озера». Это стало началом его стремительного взлета — как на сцене, так и в жизни.
19 августа 1979 года. Нью-Йорк.
Большой театр находился на гастролях в США, и именно в этот день Александр Годунов исполнил партию Ромео в спектакле «Ромео и Джульетта» на сцене знаменитого «Метрополитен-опера». Это стало его последним выходом на сцену в составе советской труппы.
Впереди были три свободных дня — редкая передышка после насыщенного графика.
«Саша всегда просыпался раньше меня. Обычно оставлял короткую записку: куда пошёл, зачем. То за подарками, то по каким-то делам. А в то утро — ни слова. Я удивилась, но не придала особого значения», — вспоминала Людмила Власова.
Не дождавшись мужа к вечеру, она отправилась на репетицию. А затем вернулась в гостиничный номер и провела весь остаток дня в тревожном ожидании.
«Я начала волноваться. Он ушёл без документов, без денег — просто в майке и джинсах. Подумала: может, что-то случилось, может, просто выпил лишнего…»
20 августа 1979 года. Нью-Йорк.
Рано утром к Елене Чернышовой — главному балетмейстеру одного из американских балетных театров — приехал фотограф Владимир Блиох, давно живший в США и знавший многих русских артистов.
«Он сказал: “Сегодня к тебе приедет Годунов. Он хочет с тобой поговорить. Уговори его остаться, если сможешь”»
Через пару часов позвонил и сам Александр. Он не представился — всё выглядело как часть продуманной маскировки. Назначив встречу, он появился только спустя время и пояснил, что специально запутывал след.
«Он пришёл явно взволнованный, немного подшофе. Сел и молча сидел, словно что-то переваривал. Потом сказал: “Я решил остаться.” Я попыталась остановить его: “Саша, ты понимаешь, на что идёшь? Ты всё хорошо обдумал?” А он только тихо ответил: “Да. Я давно к этому шёл.”» — рассказывала Чернышова.
Тем временем исчезновение Годунова уже вызывало подозрения. После вечернего спектакля к Власовой подошёл представитель службы безопасности и с беспокойством спросил, почему в зале не было её супруга — ведь он всегда присутствовал на её выступлениях.
«Я сказала, что у него выходной, и он просто отдыхает», — вспоминала Людмила.
Когда она шла обратно в гостиницу, улицы уже погрузились в темноту. Она переходила дорогу и вдруг заметила на обочине большой чёрный лимузин. Что-то в его появлении показалось ей подозрительным.
«Внутри всё кричало, что машина как-то связана со мной. Я испугалась. В голове промелькнуло: если подойду — меня могут увезти. Я рванула прочь. Вернувшись в гостиницу, поняла: надо искать Сашу.»
В это самое время Елена Чернышова уже позвонила Иосифу Бродскому. По её просьбе он связался с адвокатом, и вместе они тайно увезли Годунова в безопасное место.
Позднее Александр вспоминал:
«Когда я пришёл в миграционную службу, меня сфотографировали, сняли отпечатки пальцев... и в этот момент я вдруг остро осознал: всё. Я больше никогда не увижу свою страну. Ни родителей, ни друзей. Это было как обрыв. Не передать словами, что я почувствовал тогда.»
21 августа 1979 года. Нью-Йорк.
Газета New York Post публикует снимок — на нём Годунов выглядит уставшим и нетрезвым. Фотограф — всё тот же Владимир Блиох. Для Александра это был удар. Путь к отступлению оказался отрезан.
В СССР, зная, насколько тщательно следят за имиджем артистов, подобная огласка поставила бы крест на его дальнейших зарубежных поездках. Американцы прекрасно это понимали — и, возможно, не случайно допустили утечку. Началась волна публикаций в прессе: ещё одна громкая сенсация — вслед за Нуреевым, Барышниковым и Макаровой, новая советская звезда осталась на Западе.
Интересно, что сам Барышников, с которым Александра долгие годы связывало дружеское и профессиональное соперничество, пытался отговорить его от побега.
В какой-то момент Людмила Власова постепенно начала осознавать, что произошло. Всё вокруг словно замедлилось, превратилось в затянувшийся тревожный сон. В этот момент к ней осторожно подошли и тихим голосом спросили:
— Что вы решили?
Она почти не задумывалась над ответом. Говорила тихо, но с твёрдостью:
— Отправьте меня домой.
Власову, не афишируя, через служебный выход и подземный гараж вывезли из гостиницы и доставили в здание советского консульства.
Американские власти не поверили, что её решение было добровольным. Для них всё выглядело однозначно: мужчина сбежал к свободе, а его жена, якобы, осталась в плену — удерживаемая против воли. Их подозрения лишь усилились, когда Людмилу начали прятать от прессы и общественности. Консул, со своей стороны, предупредил её о возможных провокациях и давлениях со стороны.
Но у Людмилы был только один, неизменный ответ:
— Я хочу домой. К маме.
Позднее, вспоминая эти дни, она сказала:
«Мама никогда бы меня не осудила. Она бы просто... растаяла в тишине. В то время остаться за границей означало одно — стать врагом. Это значило: больше никогда не увидеть свою маму. А я не могла себе этого позволить.»
Для Александра её отказ остаться стал ударом. Он надеялся, что она примет его выбор, что она придёт. Он не находил себе места, погружаясь в затяжную депрессию. Изо дня в день он повторял, словно заклинание:
— Она поймёт. Она обязательно поймёт…
22 августа 1979 года. Нью-Йорк.
Было решено: Людмила Власова вылетит в Москву на вечернем рейсе «Аэрофлота». Пятичасовой вылет должен был положить конец затянувшейся драме, но всё только начиналось.
«Я поднялась на борт. Заняла место в первом классе, прямо у окна. Смотрела в иллюминатор, стараясь не думать ни о чём… Вдруг — шум, крики. В салон ворвалась целая группа людей — будто штормом налетели.»
Это были сотрудники ФБР. В резкой, безапелляционной форме они потребовали, чтобы Людмила немедленно покинула самолёт. Она отказалась.
Тогда последовало предупреждение: если она не выйдет, лайнер не взлетит. После этого на борту отключили кондиционеры — а на улице стояла изнуряющая жара, под тридцать пять градусов. В салоне находилось 112 пассажиров, в том числе — семьи с детьми.
Так началась знаменитая трёхдневная блокада — не просто задержка рейса, а настоящее международное противостояние. Личная драма Власовой и Годунова стремительно превратилась в символическую схватку между двумя сверхдержавами. На взлётной полосе, среди раскалённого асфальта и мелькающих флагов, столкнулись интересы СССР и США.
То, что начиналось как любовь двух людей, теперь стало геополитическим конфликтом — о них спорили дипломаты, писали газеты, доклады шли в Кремль и Белый дом. А в центре этой громкой истории всё так же молча сидела у окна Людмила — и просто хотела домой.
24 августа 1979 года. Нью-Йорк. Аэропорт имени Джона Кеннеди.
Конфликт, начавшийся как личная драма, достиг уровня международного кризиса. Переговоры шли непрерывно, почти круглосуточно, и были переданы на самый высокий дипломатический уровень. За стол переговоров сели постоянные представители Советского Союза и Соединённых Штатов при ООН.
Каждые четыре часа проводились брифинги. Все решения и детали докладывались напрямую — в Кремль Брежневу и в Белый дом Джимми Картеру.
Американская сторона настаивала: если Людмила действительно хочет остаться в США, она должна выйти на нейтральную территорию и произнести это вслух — официально, открыто. Только тогда они отпустят её. Но Александр, со своей стороны, повторял:
— Верните мне жену.
Был только один способ положить конец этой бесконечной блокаде. И он наступил, когда Людмила, в присутствии представителей обеих стран, снова твёрдо и без колебаний сказала:
— Я хочу вернуться домой.
Американцы были вынуждены отступить. В 17:00 по местному времени самолёт наконец оторвался от земли и взял курс на Москву.
Так судьба развела их — по разные стороны океана. Через два года, уже через советское посольство, они оформили официальный развод. Больше Александр и Людмила никогда не увиделись.
Тяжелое одиночество и начало зависимости
Барышников, старый друг и давний соперник Александра Годунова, к тому времени уже возглавлял одну из крупнейших балетных трупп Америки — Американский театр балета (ABT). Именно он предложил Годунову присоединиться к коллективу в статусе ведущего солиста.
Однако дебют на американской сцене откладывался. Вскоре после подписания контракта разразилась забастовка артистов кордебалета. Коллектив выразил протест: раз уж приглашённый иностранец получает щедрое вознаграждение, значит, и остальным пора повышать ставки.
Александр оказался в подвешенном состоянии. Его присутствие вызывало неоднозначную реакцию, а адаптация к новой среде шла болезненно. Он плохо сходился с людьми, чувствовал себя чужим, оторванным от привычного мира. Тоска по Людмиле, с которой он так и не успел проститься по-настоящему, подтачивала его изнутри.
Он часто ловил себя на мысли, что хочет просто набрать её номер, услышать голос. Но знал: путь назад закрыт. Это одиночество стало для него поводом — и оправданием — к ежедневному бокалу, а вскоре и к бутылке.
Он избегал политиков и не спешил делать громких заявлений, как того ждали от него западные журналисты и активисты. В отличие от других балетных невозвращенцев, судьба Годунова складывалась гораздо сложнее, гораздо трагичнее.
«Он вышел на сцену только спустя полгода, и не в Нью-Йорке, как мечтал, а в Чикаго», — вспоминали критики.
«Ажиотаж к тому времени стих, пресса встретила его сухо. Рецензии были прохладными. Дебют оказался скомканным, невыразительным. Плисецкая потом говорила: “Он не должен был пить. От водки — пропадает прыжок”»
Все ждали, что он станет вторым Барышниковым — таким же универсальным, техническим, с блестящей подачей. Но Годунов был другим. Его дар был эмоциональным, монументальным, театральным. Он — дитя школы Большого, а не американской техники.
С труппой отношения не сложились. Ему не нравились методы работы, коллективные классы, сама манера существования в ансамбле. В какой-то момент он просто перестал посещать общие занятия.
«Даже с девушками в театре у него начались проблемы, — вспоминала Елена Чернышова, в то время главный балетмейстер ABT. — Он раздражался, срывался. Если пианистка сбивалась — огрызался, если балерина ошибалась — мог толкнуть, кинуть вещь. Хотя в Москве он был другим: сдержанным, воспитанным. Я думаю, он просто не справился внутри. Америка его не приняла. Он сам это потом признал: это была ошибка.»
Он мечтал о большом, драматическом, классическом репертуаре, но реальность оказывалась суровой. В Америке не было Большого театра. Его стиль — героический, монументальный — оказался невостребованным.
В следующем сезоне Барышников предложил Годунову попробовать себя в современной хореографии. Тот отказался.
«Тогда я не могу предложить тебе ничего», — коротко ответил Михаил.
Позднее в прессе появилась иная версия — уже от самого Годунова:
«Через моего агента мне передали, что компания не нуждается во мне в следующем сезоне. Никаких объяснений, никаких аргументов. Просто — всё»
Разорвав связи с ABT, Годунов решил идти своим путём. Он собрал собственную антрепризу — «Годунов и звёзды». Проект оказался неожиданно успешным. За полтора месяца туров по небольшим городам Америки он заработал миллион долларов.
Труппа с успехом гастролировала в Аргентине, Японии, Израиле. В его жизни вновь появился свет — сцена, зрители, аплодисменты. Но это был уже не прежний балет и не тот путь, которым он шёл в Москве. Это была его собственная версия выживания — в чужой стране, среди чужих лиц, с прошлым, которое нельзя вернуть.
Новая жизнь
Неожиданно для всех, Александр вновь круто изменил направление своей жизни. В начале 1980-х, во время гастролей в Италии, он познакомился с актрисой мирового уровня — Жаклин Биссет. Между ними сразу вспыхнула искра. Вскоре они стали одной из самых обсуждаемых пар в светской хронике — красивой, талантливой, блистающей.
С самого начала своего пребывания в США Годунов получал предложения из Голливуда. Но играть стереотипных русских агентов и злодеев он категорически отказывался. Его интересовало не клише, а настоящее искусство.
Оставив балет, однажды он все же принял приглашение режиссёра Питера Уира и отправился в Лос-Анджелес на съёмки фильма «Свидетель». Картину встретили тепло — критики хвалили, публика была заинтересована. Годунов, сыгравший роль харизматичного амиша, получил множество положительных отзывов.
Он приобрёл квартиру с видом на океан, быстро обзавёлся нужными знакомствами. Казалось, новая жизнь удалась. Но настоящей звездой Голливуда он так и не стал. За десять лет он снялся всего в восьми фильмах — всегда во второстепенных ролях. Наиболее запомнившаяся из них — немецкий террорист Карл в «Крепком орешке».
«В Голливуде легко поверить, что стоит немного подождать — и великая роль сама тебя найдёт. Но чаще всего это ожидание заканчивается съёмками в безликой ерунде вроде Музея восковых фигур-2, где ты уже не артист, а собственная пародия», — писал балетный критик Льюис Сегал. — «Годунов отдал величие своего танца в обмен на иллюзию славы и оказался в пустоте.»
Своими переживаниями Александр почти ни с кем не делился. Он не искал сочувствия и не терпел жалости. От тоски, одиночества и ностальгии спасался алкоголем.
Он мечтал, что в пятьдесят лет снова выйдет на сцену — станцует Корсара. Утро начиналось с упражнений у балетного станка. Даже когда балет остался в прошлом, эти занятия были для него последней связующей нитью с тем миром, где он по-настоящему жил.
Стремительное падение в бездну
После восьми лет совместной жизни Жаклин Биссет ушла. Она просила его бороться с зависимостью, заботиться о себе. Он же хотел от неё ребёнка. Их роман со временем трансформировался в тихую, уважительную дружбу.
Наступил 1995 год. Годунов находился на съёмках в Будапеште, и, воспользовавшись случаем, решил навестить Ригу — впервые за шестнадцать лет. Хотел увидеть мать, брата, родные улицы.
«Он потом рассказывал мне: это была ужасная встреча. Мать сказала: “У меня больше нет сына.” Но деньги взяла. Брату он подарил машину, а в ответ услышал: “Теперь до свидания.” Это его надломило окончательно. Он сказал: “Я понял, что я один. Совсем один. У меня никого нет.”» — вспоминала Елена Чернышова.
Он снова начал пить. Серьёзно и тяжело.
18 мая 1995 года Александра не стало. Его тело нашли только на третий день — он сидел в кресле, в одиночестве, в своей квартире на десятом этаже.
Секретарь Арлин Медан не впустила никого из друзей в квартиру. Она забрала все личные вещи, документы, архив. Годунов незадолго до смерти составил завещание: всё имущество — более одного миллиона долларов — он оставил матери, брату и племянникам. Распоряжаться им должна была Арлин. Спустя несколько дней она исчезла вместе с урной с его прахом. Где покоятся его останки — до сих пор неизвестно.
22 мая 1995 года состоялась символическая панихида. Ему было всего 45 лет — возраст, когда у одних всё только начинается, а у других — может внезапно закончиться.
Иосиф Бродский, сыгравший важную роль в судьбе Годунова в 1979 году, позже написал в некрологе:
«Он не прижился. И умер от одиночества.»
Когда Жаклин Биссет впервые приехала в Москву, она захотела увидеть женщину, которую Александр не мог забыть до конца жизни — Людмилу Власову. Вместе они пошли в храм, где заочно отпели Годунова.
«Священник дал мне горсть земли и сказал: “Если у вас есть место, закопайте эту землю — и его душа найдёт покой. Люди, которые его любили, смогут прийти туда, чтобы поклониться.”» — вспоминала Людмила.
Теперь у Александра Годунова есть символическая могила на Введенском кладбище в Москве. Она расположена рядом с местом, где покоится его любимый педагог — Алексей Ермолаев.
Он был человеком огромного таланта, судьбой невероятного размаха и болью, спрятанной глубоко внутри. Звезда, которая загорелась ярко, но потухла слишком рано.
И, пожалуй, самой точной эпитафией стали бы слова:
«В прошлом у него было великое будущее.»