Вера Серафимы. Глава 14
— Ну так и поехали тада! Или ты, Володька, тожеть занемог! — Лексеич хохотнул, а через мгновение уже громогласно смеялся, говоря сквозь смех: — Вы будто все на одной свадьбе гуляли. Все занемогли. Только я про эту свадьбу ничегой не слыхал, — председатель многозначительно посмотрел на обоих.
Серафима чуть улыбнулась, потом шире, и вот уже и она весело смеется, запрокинув голову. Дольше всех крепился Владимир, но и он рассмеялся за компанию.
— Давайте ешо на поводу у Галки да у Пи з дял ки пойдем. Прости, Андревна, ей богу. По-твоему получаетси, что прежде чем работу людям давать, я должон подумать, чегой потом Захариха по всей деревне понесеть? Да коль так, совсем некому работать станеть. Захариха про всех найдет чегой болтать.
… — А вот еще случай у меня был на фронте! — рассказывал Николай Алексеевич через полчаса — грузовик приближался к Бекетовке.
— Жратву дня три не подвозили. У когой-то сухой паек осталси, а у кого-то и нет, как у меня, к примеру. Гляжу, хата на отшибе стоить, на нейтральной полосе, дай, думаю, загляну, а вдруг чегой пожрать есть. Вижу, нежилая… давно. Да мало ли, вдруг осталоси. Ну хоть луковка. Подполз аккуратно, тихо, ни одного выстрела не раздалоси. Дверь отворил и в хату проник. Пошукал — таки нашел: муки немного. Не жрать жеть муку одну. Смотрю и дровишки есть, печь затопил, в каске тесто замесил — вода во дворе была в ведерке.
Когда допекал последние лепешки, началаси стрельба, снаряды свистели где-то совсем рядом. Эх и страшно мне стало. Неохота ж было за лепешки-то погибать.
Сложил их в каску и, низко пригибаяси, побег к своим.
Лексеич замолчал.
— Это попозже уж сообразил, что фрицы, завидев дым-то из трубы, стали палить по хате, а когда я выскочил из дома, снаряд попал в него — и в единый миг ничегой от него не осталоси.
А хлеб у меня получилси что надо: на всех по-братски поделил.
Ранение я аккурат тада и получил: зацепило меня, однако. Потом в госпитале провалялси, где и познакомилси с Манькой моей. Вот так-то, ребятишки. Ну а дальше ты, Вовка, знашь. Пришел с фронта, а моя… — Лексеич глянул на Симу. — Померла моя, оказываетси. Ешо в сорок четвертом. А я думал, пошто не пишет мне. Сын-то ешо раньше погиб. В обшем, сразу я в тот госпиталь, где лежал давеча, поехал. Долго добиралси и все боялси, чтобы он на месте стоял и чтоб Манька моя там была. Да живая. Ну все ладно вышло: Маньку привез, трех пацанов родили. Дочь — в райцентре… ну которая от Дарьи у меня. С Маней дочка поладила. Однажды даже сговорилиси и ополчилиси против меня. Помнишь, Вовка?
Володя кивнул. Помню, мол.
— Расскажите, — попросила Сима. — Интересно.
— Да вот тада, как и счас, мороз был, метель начиналаси. Промерз я, как не знай чегой, до костей, пришел домой, а у нас дочка моя Ульянка, значица, гостит. Ну я и грю Маньке: «Бутыль доставай». А она руки в боки и ни в какую. А я бы и без дочкиного приезда приказал достать. Промерз, грю ж. Да токма уперласи жена и Ульяше жаловатьси начала: вроде как пьянь я несусветная. А я ж тада еще и председателем не был. Ну выпивал, знамо дело. Как все. В общем, ополчилиси оне на меня, язви их. Обе. Эх и получил я тада, — Лексеич покачал головой. — Досталоси мне.
— Пить-то бросили? — спросила Сима улыбнувшись.
— Пить? Скажешь тоже — пить! Ну употреблял немного.
— Ну а все же?
— Бросил, — мотнул головой председатель. — Так они напали тада на меня. Так напали! То одна ореть, то другая. От же бабы! Потом вскорости я председателем стал. Тут уж не до выпивки.
«Вот бы так и моя дура кого послушалась», — с грустью подумал Володя.
А вслух сказал:
— Лексеич, а давай я тебя до места довезу. Метель разыгралась не на шутку. Как пойдешь? Вы не будете возражать, Серафима Андревна?
— А я и сама хотела вам предложить.
— Да что я, ребенок вам, либошто? — запротестовал председатель. — Дойду!
— Довезем! — твердо сказал Володя.
Николая Алексеевича оставили прямо около лесопилки и тут же тронулись назад. Серафима отвернулась от Володи и смотрела в окошко. Как ни странно, но чувствовала она себя достаточно спокойно. Ну едут в одной машине, ну и что?
Володя тоже смотрел вперед и молчал. Метель усиливалась, Серафиме было удивительно, как Володя видит дорогу.
Он, будто прочитав ее мысли, сказал:
— Вы не беспокойтесь, Серафима Андреевна, я дорогу хорошо знаю. Да тут одна она. Не заблудимся.
Серафима смотрела на густую пелену, которая словно покрывалом укутывала лобовое стекло грузовика.
«Как он что-то видит? Как мы едем вообще?»
Сима не боялась, ей было спокойно и надежно рядом с Володей. Она точно знала, что с ним не пропадет и они обязательно доедут до места. Зимой дороги не уравняешь — метель свое все равно возьмет.
Через какое-то время Владимир чертыхнулся:
— Да что ж такое! Уж давно большак должен быть.
— Мы заблудились? — спросила Сима.
— Да не должны бы… — с сомнением в голосе ответил Володя и нахмурился. — Серафима Андреевна, нам бы лучше остановиться и переждать. Не возражаете?
— Делайте, что считаете нужным, — ответила Сима, помедлила и спросила: — Из опыта скажите: сколько может продлиться метель?
— По-разному: несколько часов… несколько суток. Но она может ослабнуть. Будем надеяться на это. Тогда сразу двинемся в путь.
— Несколько суток… Господи, не дай Бог. Верочка ждет меня… будет сильно волноваться. Может приступ начаться. Да и Семеновна тоже. И ваши…
— Серафима Андреевна, давайте надеяться на лучшее. Стихнет немного — и сразу же поедем. Не надо было нам ехать вообще. У февраля два друга — метель да вьюга.
— Не надо… я ж говорила…
Сима почувствовала, как у нее начали замерзать ноги. И это только начало! Сколько же они проведут времени в машине? Сколько продлится метель? Никто не знает.
— Вам холодно? — заботливо спросил Володя.
Она почувствовала, с каким теплом в голосе он поинтересовался, на душе стало еще спокойнее, но она как можно более равнодушно взглянула на него и покачала головой. Какой смысл говорить о том, что нельзя поправить?
— Расскажите о себе, Серафима Андреевна, — вдруг попросил он. — Я ведь о вас ничего не знаю.
— А надо ли?
— Почему бы и нет. Времени у нас много. Вы наверняка все знаете обо мне, ведь я деревенский, и вам уж доложили. А мы… я о вас ничего. Только слухи. Да не верю я им, — нахмурился Володя.
— Интересно, что болтают обо мне кумушки, учитывая то, что я никому ничего о себе не говорила. Даже Семеновне.
— А им много не надо. Вы одно слово, а они двадцать добавят — и вот уже ваша история.
— Владимир, расскажите. Очень занятно.
— Да вы что? — Володя строго взглянул на нее. — Хотите, чтобы я… сейчас рассказывал вам, что эти болтают?
— Ладно, ладно! Расскажу, — Сима сделала вид, что испугалась. — Все равно ведь делать нечего. Где-то я читала, что спать нежелательно, а в сон клонит. Так что слушайте. Родилась я в Волхове.
Володя кивнул, видимо, это совпадало с тем, что дошло до него.
— Воспитывал меня отец, мамы не было. Она утонула, когда я была совсем маленькой.
В глазах Владимира мелькнуло сочувствие и, возможно, даже жалость.
— Я ее не помню вообще. Папа меня очень любил, баловал. Все для меня. А для кого еще? У него, кроме меня, больше никого не было. Он работал инженером на заводе. Когда началась война, мне было четырнадцать лет, а Володе — двадцать четыре.
Владимир едва заметно вздрогнул, но это не ускользнуло от Симы.
— Он тоже на заводе работал. Незадолго до начала войны мы были в этих краях с ним и его мамой. Тетя Люся и мой папа встречались, они любили друг друга. Она так трогательно о нас заботилась. Они хотели пожениться, да папе все некогда было. Он же дневал и ночевал на заводе.
Сима опустила огромное количество подробностей. Зачем рассказывать постороннему человеку о том, как она с малолетства оставались дома одна, как ей было все время тоскливо, и как она скучала по отцу и завидовала девочкам, у которых были мамы, а у некоторых и бабушки.
Татьяна Алимова
Все части здесь⬇️⬇️⬇️