На кухне стоит какая-то подозрительная возня. Я иду к ним – картина маслом. У стола собрались абсолютно все – кто не за столом, те под столом – и все заняты поглощением пищи.
- Привет! Завтракать будешь? – радостно спрашивают меня.
- Да, надо бы, я голодный, кажется, - я честно пытаюсь поесть, но получается плохо, от таблеток, которых так много, меня постоянно тошнит. И все кажется более шумным, суетливым, чем оно есть на самом деле. Эта идиллия. Но понимаю, что она продлится лишь до моего выздоровления. Это не всегда так было и не всегда так будет, это лишь декорация, видимость для поддержания моего ослабевшего духа. Мне нужно ценить эти мгновения и, сквозь адскую головную боль, я ценю их и по возможности даже немного подыгрываю.
Я продолжаю читать. Это единственное, что мне теперь остается. Как старик сижу я в кресле у жарко натопленной печи и смотрю на возню своих детей и своей молодой жены на полу. Что-то они там строят, во что-то играют, через некоторое время возникает предсказуемый вопрос, где взять кисти, краски и бумагу для рисования. Этот вопрос меня смущает:
- У нас нет, - развожу я руками. – Совсем нет, - Лара осуждающе качает головой. Некоторое время она думает, потом командует моему сыну:
- Ваня, пошли! Соня – ты за старшую! – они одеваются, я ругаюсь:
- Ты с ума сошла! У нас карантин! Ты со мной контактировала, тебе теперь нельзя никуда!
- А я никуда и не пойду! – заверяет меня она. – Ваня сам все купит.
- Вот можно подумать, что ребенок не болен!
- Не болен! И неизвестно, заболеет ли! Даже я еще не болею. И тоже могу не заболеть.
- Из-за красок так рисковать?! – недоумеваю я.
- Ему пять лет, - отвечает Лара. – И краски нужны ему как тебе книга. Книги у тебя, кстати, совсем новые. Когда ты их купил?
- Черт с тобой! Но в сельпо хотя бы не ходите! До поселка двадцать километров всего, доедете или с вами съездить?
Они уезжают, а я остаюсь с Соней. Она смотрит на меня с сомнением, которое я могу не только понять, но и разделить. Я тоже очень в себе сомневаюсь. Но это же только на полчаса, максимум минут сорок. Книгу приходится отложить, местоположение сменить и ждать спасения.
Но проходит полчаса, час, а потом и полтора. Я хочу позвонить им, но забытый в ящике стола телефон давно разряжен – импровизируй!
Возвратившиеся домой скитальцы застают нас в пути - мы ходим по дому и открываем ящики. В одном из них удалось отыскать молоток, и он стал для малышки откровением. Выглядит это, конечно, бесподобно – кроха, которая ковыляет по дому, волоча за собой по полу полкило железа.
- Видала?! – восклицаю я гордо. – Папина дочь!
- Хорошо, что не топор, - кивает Лара удовлетворенно.
- Вопрос времени, - замечаю я философски. – Где вы были? – спрашиваю я.
- Мы катались на ледянке, - бодро отвечает сын. – А еще там была пицца! Мы тебе взяли!
- Спасибо большое, что послушались! – восклицаю я с сарказмом.
- Ты пиццу будешь? – осведомляется Лара деловито, она уже накрывает на стол. – Или полежишь? Бледный ты опять. Давай температуру мерить!
- Да, я лягу, наверное, - я ухожу к себе, ложусь, прикрываю глаза, но открываю их вновь, потому что слышу шорох. Мой сын подходит к кровати с тарелкой в руках.
- Папа, это тебе. Она вкусная! – я беру его в охапку и усаживаю на кровати, улыбаюсь и отвечаю:
- Конечно, вкусная. У тебя вся моська в этой пицце уже! Где вы ледянку достали, бандиты?
- На горке была. Мы ее там и оставили. Лара сказала, ее нельзя брать, это для всех.
- И что еще, кроме пиццы, вы купили, достали и нашли? – я не то чтобы знаю, но предчувствие у меня какое-то есть. Ларс соскальзывает с кровати и убегает, но мгновенно возвращается.
- Вот, - радостно объявляет он, подсовывая мне книгу. – Почитаем?
Я смеюсь:
- Эту книгу я тебе могу наизусть рассказать. Слушай! Когда мне было шесть лет, я однажды увидел удивительную картинку. Змея глотала хищного зверя, и выглядело это примерно вот так, - я открываю книжку на первой странице и показываю условное изображение удава, заглатывающего еще более условного хищника. И смеюсь.
- Тише! – слышится из зала свирепый шепот.
- Ой! Давай, я тебе почитаю, только тихо – Соня спит, - я начинаю читать, а Ваня устраивается поудобнее у меня под боком и тихонечко доедает мой кусок пиццы. Так мы читаем и не замечаем даже, как входит Лара с малышкой и тоже пристраивается рядом. А когда замечаем, она уже спит на моих коленях и Соня лежит на кровати в позе звезды, одной ногой норовя во сне разбить коленку матери, а другой – нос отцу. Я чувствую их всех, они все вокруг меня, со мной, на кровати как на плоту, на реке, которая уносит нас куда-то, далеко в потоке времени – я замираю на мгновение, пока сын разглядывает очередную картинку, а потом продолжаю чтение.
Скоро я чувствую, как мои колени гладят, и потягиваются сладко, и мурчат как кошка.
- Хорошо? – спрашиваю я.
- Я знала, я верила, что этот момент наступит! Справедливость восторжествует, и я еще услышу, как ты сам читаешь «Маленького принца».
- Знаешь, - я глажу сына по голове, тот, пользуясь моей рассеянностью, завладевает книгой и перелистывает ее страница за страницей от начала и до конца, чтобы получше рассмотреть все картинки. – Этот дом – ты не пугайся – он иногда творит со мной что-то странное.
- Например?
- Например, я не могу отбить пас в нашем вечном словесном пинг-понге. Или может быть, могу, но не буду. Или, - я замолкаю, а она по-прежнему гладит мои колени, - или могу расплакаться и уронить светлый, создаваемый мною много лет, образ брутального мачо.
- Понимаю. Спишем на болезнь? – предлагает она просто.
- Отлично, - соглашаюсь я. – Спишем на болезнь. А пицца у вас невкусная.
- Ну знаешь, какая есть. Что тебе сделать, чтобы ты поел?
- Я поспать хочу. Раз уж вы купили краски, покажи Ване, пожалуйста, как это работает и приходи к нам.
- Это ничего, что я тебя Ваней зову? Или тебе Ларс больше нравится?
- Ничего. Меня в саду тоже Ваней зовут. И бабушка тоже, и Вера. А Володя никак не зовет, но он здорово кусается. Даже лучше меня иногда! И дед… Папа меня Ларсом зовет, но он сказал, что умрет и тогда меня мама в Германию заберет. Я поэтому Алекс позвонил, она ужасно умная, она должна что-то придумать. Чтобы он не умер… Ну или хотя бы, чтобы меня не забрали… А правда, что пап несколько бывает? У нас в саду у всех по несколько пап, только у меня один. А у Кольки даже мамы две! Мы его бьем, потому что он врет!
- Вот вы странные! – удивляется Лара. – Это же хорошо, что у него две мамы. Одна, наверное, далеко, а другая рядом. Удобно же!
- У всех мама одна! Только пап по нескольку бывает.
- Ты тоже хочешь себе много пап?
- Не знаю. У всех есть…
- А у тебя Володя есть, и он кусаться умеет. Это, знаешь, редкое качество, не всякий папа кусается!
- А Соня у нас останется?
- А тебе зачем?
- Я ее воспитывать буду! И на речку водить. Степку на речку одного пускают, потому что он с сестрой.
- А ты плавать умеешь?
- Почти.
- Так может, тебя поэтому пока на речку не пускают?
- Степка тоже не умеет. Он говорит, что умеет, но Колька говорит, что он врет.
- Ой, это история запутанная.
- Меня ребята фашистом дразнят, - сообщает он после долгого молчания, и по всхлипам я понимаю, что мой сын плачет.
- А что такое фашист? – невозмутимо продолжает Лара.
- Мы не знаем. Но так Колькина мама сказала, когда меня папа забрать забыл.
- Как это забыл?
- Тетя Даша его все время ждет и говорит, что он меня забыл.
- Он работает допоздна, а тетя Даша этого не знает. Надо ей сказать, когда ты снова в садик пойдешь.
- А краски в садик можно взять?
- Не знаю, надо будет у тети Даши спросить, но, наверное, можно. Только кисточек надо будет больше купить. Сколько у тебя в группе ребят?
- Много. Алиса, Коля, Степа, Жанна, Богдан и… забыл.
- И ты – семь человек.
Я засыпаю и просыпаюсь вновь, а этот разговор все не заканчивается. При этом философы умудряются что-то еще нарисовать и вечером устраивают вернисаж – картины прижаты кнопками к стенам на высоте около полуметра. Мы с Соней, приглашенные в качестве почетных зрителей, бродим по галерее в сопровождении молотка и бурно выражаем свою реакцию.
- Ты так температуру и не померил? – сокрушается Лара, пока меня рвет над унитазом.
- Я забыл, - я выхожу из туалета, вытирая горячечное лицо полотенцем. Дети уже спят, Лара, тоже уставшая, суетится на кухне.
- И я забыла. Пей вот это, это и малину.