Дневной реализатор в моём ларьке, Светка-конфетка из тёмного шоколада с ленивой начинкой. Остренький носик, пушок на губе и длинные-длинные ресницы. И кожа… Такую кожу называют оливковой, и это не значит, что она зелёная. В её средиземноморской смуглости есть оттенок благородной старой бронзы и отблески кристалликов соли. И она пахнет, без всяких духов, морским бризом и горячим песком.
В Светах можно было запутаться, заблудиться, заблудить… Моя жизнь любит совпадения. Был период, состоявший из четырёх Свет. Одна за другой. Я их про себя так и называл: Света Первая, Света Вторая… Первые две ещё казались совпадением… С третьей познакомился в процедурном кабинете. Она со шприцом, я со спущенными штанами. Она сказала, как её зовут, я рассмеялся. Она спросила: “А что? ” Я соврал: “Ничего, никогда так не знакомился: я без штанов, девушка с колющим оружием”. Четвёртая сама в баре подсела. “А как тебя зовут? ” “Сергей. А ты… подожди, дай угадаю… Света” Удивлённый взгляд, и растерянно: “Откуда ты знаешь? ” И я уже ржу молодым конём, сдерживаться и не пытаюсь. Эта Света пятой не стала, потому что закон “не люби, где работаешь” надо чтить как конституцию. Ну и возраст, конечно. А ещё тот тонкий момент в её биографии, что, по случайному стечению обстоятельств, её мама и папа были тестем и тёщей Сани Злого. Я не говорил об этом? Ну, теперь вы в курсе. Да, та самая Света-реализатор, гениально закатывающая глаза и лопающая розовые пузыри, которая работает в моём ларьке на Пушкинской. Понты Света не колотила, и жилы не рвала. Работала и работала. Кто её привёл ко мне на работу, не помню. И сестра её в то время ещё не вышла замуж за “силовое крыло” моей крыши, но, наверное, они уже встречались. Хотя, может, и в глаза друг друга не видели. При династических браках обычное дело. О том что Света-из-ларька родная младшая и довольно вредная сестра Анжелики, невесты Сани Злого, я узнал в момент, когда она отпросилась у меня на свадьбу. Выглядел я, наверное, глупо, но отпустил, конечно. До неё у меня другая дама торговала, Карина. Выдающихся достоинств и пышных форм. Когда я ещё был на побегушках у Алика, она любила, в духе купчихи из “Женитьбы Бальзаминова”, утаскивать меня “на поговорить”. Грудным голосом и с томными вздохами она рассказывала, как её возят по роскошным ресторанам, катают на яхтах, а как-то раз даже устроили ей ванну с шампанским. “Представляешь…” — Склонилась она ко мне, трепеща ресницами, — “Я ему говорю: может быть, я и проявлю к тебе… ну, ты понимаешь… взаимность, если ты исполнишь мою мечту. Хочу принять ванну из шампанского. И тут оказывается… Ты не поверишь…” [ручка с красными ногтями 3-сантиметровой длины ложится на монументальную грудь, и вздымается и падает в такт её мощному дыханию] “Что этот самый Гагик работает на нашем заводе шампанских вин. И он мне говорит: королева, твоё слово для меня закон. Завтра будет тебе ванна из шампанского. На следующий день он приезжает сюда, в киоск, на чёрной “Волге”, и увозит меня на съёмную квартиру. Затыкает ванну пробкой… и из железных кег наполняет её шампанским. Ну, не совсем прям шампанским, катафоркой (негазированным шампанским) Вот, говорит, как обещал, всё для тебя… Ну что делать, сама захотела. Раздеваюсь догола…” [голос падает на пол октавы, ветерок от ресниц колышет мне причёску] “Залезаю туда... Гагик распечатывает бутылку настоящего шампанского, наливает мне бокал. А я такая лежу и не могу понять. Катафорка вроде прохладная, а мне жарко. И всё жарче и жарче. У меня начинает гореть кожа. Вот прямо снизу” [руки демонстрируют направление распространения жара от бёдер через грудь к ночному небу] “И тогда я понимаю, что у меня горит кожа от этой катафорки. Я с визгом вылетаю из этой ванны… Голая… Мечусь по квартире, обтираюсь полотенцем. Гагик, перепуганный, спускает катафорку в сток, чтобы включить душ… Представляешь? Конечно мне было не до… романтики. И вот я сейчас думаю: он так старался. Может вознаградить его? Как думаешь? ” “Вознагради” — киваю я. “Да? Ну, хорошо, так и сделаю.” И даже какое-то разочарование в голосе, опять я не угадал с правильным ответом. Потом мы как-то загуляли с моим соседом по комнате Стасом и забрели в ларёк в тот момент когда Карина сдавала смену ночному реализатору. Она окинула двух симпатичных подпитых студентов оценивающим взглядом и, с нашими тощими тушками под мышками умчалась в ближайший скверик. Через пол ночи и две бутылки шампанского, она укатила на граче домой на Алексеевку, а мы со Стасом слегка подобалдевшие от такого напора, побрели в общагу. Когда Аликовыми молитвами я стал в ларьках главным, Карина застыла в ожидании. Она понимала, что варианта два. Первый, оставить, я не рассматривал. по причине озвученного выше закона. А второй, уволить, был для меня невыносимо трудным. У меня такого опыта ещё не было. Вечером того дня я пришел снимать кассу и, не глядя ей в глаза, сказал: — Карина, извини, но ты больше тут не работаешь. Она смерила меня презрительным взглядом и сказала: — Я как раз собиралась тебе сказать, что увольняюсь. Па-ка-а! Она потянулась к своему пакету. Я, памятуя ночь в скверике, его перехватил. Вытащил из него бутылку шампанского и коробку фазеровских конфет. — Я за это в кассу доложила, — возмутилась Карина. — Ну, давай сведёмся, — покладисто кивнул я. Она фыркнула гневно и ушла, хлопнув дверью. Больше мы с ней не пересекались. А утром я посадил на её место 16-летнюю девочку Свету, средиземноморскую красавицу харьковского разлива с о-очень крутыми родственниками, как-нибудь расскажу.