В открытое настежь окно надрывно орут соседские петухи. Соревнуются кто кого перекукарекает. Встать, закрыть створки неохота, а подушка на голове от утренней переклички птиц не спасает. Все равно не усну уже.
Рывком поднимаюсь с кровати, кручу мельницу, делаю повороты корпусом. Голова гудит. Вчера с отцом поговорили «за жизнь». Он в высказываниях резче, чем мать, но суть та же – Динка хорошая, надо жениться, нет ребенка – нет семьи и т.д., и т.п. Под конец, когда «за жизнь» осталось на донышке, батя все же признал, что без любви и ребенок отношения не спасет.
О том, что Дина уже нашла мне замену, от родителей умалчиваю. Не хочу порочить репутацию девушки. Не по–мужски это.
Натягиваю шорты, футболку, иду в ванную, потом на кухню.
На столе стопка блинов, пиала со сметаной, горячий заварник со смородиновым листом.
Зажимаю в зубах блинчик, прихватываю кружку чая, выхожу на веранду. Слышу голос матери. Она в саду с кем–то громко разговаривает по телефону.
Отцовская спина мелькнула в стайке.
– Олег! – мама зовет отца. В голосе жалобные нотки.
Ждет, когда отец подойдет к ней. Что–то эмоционально рассказывает ему. Мне отсюда разговор не слышно.
Идут вместе в дом.
– Ромочка, доброе утро! Пойдем, покормлю тебя, – рассеяно зовет за собой.
– Я поел. Что–то случилось? – допивая чай, из–под обода кружки смотрю на родителей.
– Из агентства недвижимости звонили. Говорят, на бабушкин дом покупатель нашелся. Надо бы съездить вещи какие собрать, да вообще посмотреть, что к чему. А у меня розы, цыплята вот–вот вылупятся, оставлять боязно, а там, боюсь, за два дня не управимся.
– Так давайте я поеду.
– Нет уж, мы сами! Ты давай к Дине езжай мирись.
Закатываю глаза.
– Мы не поссорились. Мы расстались. И поеду в деревню я! У меня все равно отпуск. Список составь, что оттуда забрать надо.
– Отец, ну хоть ты скажи ему! – умоляюще смотрит мать на отца.
– Да, – тот машет рукой. – Пусть делает что хочет.
– Олег! – с отчаянием. – Рома!
Не слушая излияний, оставив кружку на перилах веранды, разворачиваюсь и иду к себе в комнату.
Чемодан до сих пор не разобран – как чувствовал не лез в него. Покидал в спортивную сумку только мыльно–рыльное, да прочую мелочь, какой пользовался эти два дня. Осматриваюсь напоследок. Моя комната в родительском доме с видом на сад всегда была моим островком спокойствия. Сейчас у Вселенной, видимо, произошел какой–то сбой. Ноги сами несут отсюда. Мысленно я уже в деревне, в бабушкином доме. Сама бабушка тоже там. Живая, веселая. И я, только что закончивший школу и уже попавший в списки поступивших в универ. Зеленый еще. Безбашенный.
Дом бабушка завещала мне и Кире и вот покупатель. Надо ехать.
– Всё, вещи собрал, если что – я на связи. Приеду, позвоню, – отчитываюсь, напяливая в прихожей кроссы.
– Рома, позавтракай хотя бы!
– Не хочу, мам, я перекусил.
– Подожди, я тебе с собой блинчиков положу!
Не отвяжется ведь.
– Жду.
Закидываю чемодан и сумку на заднее сиденье.
– Дозор, дружище, – треплю лохматую голову пса, – не скучай тут. Детей не пугай, родителей охраняй, чужих можно покусать, – последнее шепчу ему на ухо.
Дозор стоит передними лапами у меня на груди. Влажный розовый язык свесил меж клыков, дышит громко, а глаза грустные. Понимает, что друг уезжает.
– Я ненадолго, – обещаю ему.
– Вот, Ромочка, – мама сует в руки тяжеленький пакет.
– Ого! Куда столько?
– Дорога дальняя, пригодится. Тут и термосок с чаем, и блинчики. Бутербродиков еще настрогала.
– Спасибо, мам. Не стоило. Столько кафешек по пути.
– Да что эти кафешки! Одна зараза в них. А тут домашнее, вкусное... – голос вздрагивает. Чуть–чуть и расплачется, будто я на год уезжаю. – Я тете Стюре позвонила, предупредила, что ты приедешь, она порядок там наведет.
– Ага.
Пытаюсь вспомнить тетю Стюру – бесполезно. По рассказам матери она напротив бабушкиного дома живет, приглядывает.
Батя подошел.
– Аккуратнее там, – напутствует.
– Само собой. Ладно, поеду я. Привет всем передавайте!
– Передадим!
До поворота вижу в зеркало заднего вида фигуру матери. Ну вот, расстроилась.
Расстояние в сто пятьдесят километров преодолеваю без проблем. Ловлю кайф от дороги и одиночества, мозг расслаблен.
После указателя на бабушкину деревню начинается форменное безобразие.
Дорогу развезло. Ее и так никогда не асфальтировали, а грейдировали в лучшем случае в прошлой пятилетке. Машина вязнет в грязи, два раза буксовал, но выбрался, третий застрял капитально, пришлось ждать попутный транспорт, чтобы вытащили.
До деревни добираюсь уже затемно. Улицы без освещения, в домах редко где горит свет. Подъезжаю к бабушкиному дому. Фары замирают на зеленых деревянных воротах с нарисованным когда–то мелом номером 16–2. Зеленая краска выцвела и местами облупилась.
Ну вот, Роман Олегович, пристанище твое на недельку–другую. Проходи, обживайся, – поздравляю себя с новосельем.
Глушу машину. Выхожу в темноту, задираю голову к небу. В детстве любил смотреть на звезды. Они здесь как алмазная россыпь на бархате – крупные, яркие, близкие. Сейчас не видно их. Тучи заволокли все до бледного горизонта. Похолодало.
В вырезанное потайное «окошко» в воротах просовываю руку, открываю засов, распахиваю створки. Загоняю машину в ограду. На доме увесистый замок, ключ за ставней. Всегда там висел, сколько себя помню.
В сенцах пахнет плесенью, сыро.
Нащупываю выключатель, щелкаю.
– Да будет свет!
Лампочка советских времен загорелась под потолком. Чистенько, но вот тот запах печеных пирогов, с которым бабушка ассоциировалась, исчез.
После похорон бабы Ани родители иногда приезжали сюда. Я – ни разу.
В доме ничего не изменилось. Все вещи, пожелтевшие фотографии, мебель лежат и висят на своих местах.
Наскоро поужинав бутербродами и остатками чая из термоса, тушу везде свет, падаю в кровать. Устал мертвецки. Тело расслабляется на хрустящей простыне, подушка слегка пахнет стиральным порошком. Взбитое пуховое одеяло укутывает теплым облаком.
Из последних сил пишу смс матери, что доехал.
Проваливаюсь в сон.
Тук–тук–тук.
Продолжение тут:
https://litmarket.ru/books/ya-tebya-tozhe-romkiny-podarki