На рассвете другого дня мы снялись со стоянки. Старый Буйвол (давным-давно его звали Бешеный Буйвол, имя сменилось с возрастом само собой, что в нашем племени не было редкостью), первый среди охотников, лично накрыл кострище своей медвежьей шкурой и как следует притоптал. Это было обязательным ритуалом после ухода группы, не столько потому, что по тлеющим углям нас могут выследить воины враждебных озерных жителей, сколько из уважения к матери-земле – не должно ее телу мучаться от пламени в то время, когда ее дети в этом не нуждаются.
- Мертвый Лис, - обратился ко мне старший охотник. – Ты – первый из следопытов сегодня. Узнай, что там за холмом.
Я обратил взгляд на вереницу поросших редким мхом вершин, куда указывала сморщенная, но без сомнений все еще твердая рука Старого Буйвола. Небесный отец только-только выпустил на прогулку своего огненного сына, не самого приятного спутника, я бы предпочел нести дозор с безмятежными облаками, на худой конец, другим его сыном, веселым громом, большим любителем метать свои огромные копья вниз. Животные боятся его забав и в ужасе разбегаются, когда иное копье угодит в развесистый дуб или в чистое поле. Недовольство свое я никак высказать не мог, иначе сразу угодил бы в немилость к Старому Буйволу, что, как итог, обычно заканчивается схваткой на ножах. Этого я никак не желал (в частности, потому, что не был уверен в своей победе), да и приказ подобный был большой честью для неопытного воина вроде меня. Недолго думая, я схватил свое копье и бросился со всех ног к вершине. Позади слышались недовольные говоры тех, кто считал себя более достойным роли первого следопыта, не без злорадства я отметил среди них возмущенный голос Сойки, который был моим заклятым соперником во всех начинаниях. Ему, насколько мне помнится, подобной чести никогда не выпадало, от понимания этого настроение мое с каждым новым шагом становилось все лучше и лучше. Радостнее всего я почувствовал себя на вершине этого холма, казалось, такого счастливого чувства я не испытывал никогда: я был молод, полон сил, без труда заполучил почетную честь, хоть и на одно утро, побыть первым следопытом, еще и мой недруг вынужден тащить убитого накануне буйвола вместо меня, подобно другим неопытным охотникам. Что может быть лучше?
При спуске с вершины с противоположной стороны мне все же пришлось поумерить свой радостный пыл и даже сбавить шаг. Склон оказался несколько круче, чем могло показаться, оступиться и сломать ногу, что привело бы к мучительной и долгой смерти, я не хотел. К тому же перед глазами моими простиралась необъятная покрытая высокой травой долина, где мог притаиться опасный хищник или, что хуже, охотник с озера, а они владеют копьем не хуже наших воинов. Хоть и теплилась в моем сердце надежда на помощь товарищей, которые незримо двигались следом за мной (правда, со скоростью самого медленного члена отряда – Красного Медведя, здоровенного детины, пользы в охоте от которого никакой, зато он в одиночку способен унести половину туши буйвола), уверенности в том, что они поспеют раньше подлого вражеского удара, чем часто любят промышлять любители тухлой рыбы, у меня не было.
Свет огненного сына вовсю уже заливал долину, когда я оказался у подножья холма, на самом краю огромной травяной пропасти. Идти через нее было большим риском, это я понимал даже с высоты своего небольшого жизненного опыта. В некоторых местах широколистные травяные заросли доходили мне аж до подбородка, стебли неприятно жгли выделяемым соком голые плечи и щиколотки. С другой стороны, через это бескрайнее поле пролегал наиболее короткий путь к пещерам Медвежьих гор. Туда-то и держал путь наш отряд, ибо место то – наш летний дом, в котором можно перевести дух, насладиться обществом чистых светловолосых женщин, принять их дары, а взамен наградить свежим мясом, обновить одежды и затупившиеся наконечники копий. Немаловажной задачей было отобрать в их становище наиболее крепких мальчуганов, из которых, если на то будет воля богов, вырастут новые охотники. Среди товарищей постарше ходят толки, мол, хоть женщины и встречают нас радушно, они не до конца честны, и в голодные зимние дни, когда наши охотники, рискуя жизнями, добывают буйвола в снежном буране, их постели посещают гнилозубые рыбоеды, которым за несколько сушеных угрей достаются дары куда более сладкие, чем нам. В россказни эти я не верил, по большей части потому, что не до конца понимал, о чем толкуют старшие товарищи. Но чем ближе мы были к цели, тем сильнее меня охватывала общая страсть побыть хоть день в обществе прелестной девы, чего со мной, признаюсь откровенно, ранее никогда не случалось. Более того, я рассчитывал добиться на этом поприще больше успеха, чем мои менее складные и ловкие братья.
Поглощенный своими мыслями, я совсем забылся, а когда пришел в себя, ужаснулся: я напрочь позабыл про наказание Старого Буйвола и вместо разведки у подножья холма теперь все больше углублялся в травяную бездну. Боги, неужели вы решили поглумиться надо мной и выставить посмешищем в глазах других охотников? Я огляделся по сторонам, больше всего внимания уделив хорошо освещаемому огненным сыном холм. К моему великому облегчению, отряд не успел добраться до вершины, значит, у меня еще есть время скрыть ото всех свою оплошность. Насмешек Сойки я боялся больше, чем нагоняя от старшего охотника.
Благо, возвращаться было недалеко. Пригнувшись, хоть и большой необходимости для того не было, я быстрым бесшумным шагом направился обратно. На этот раз я стойко давал отпор всем праздным мыслям, не давал им затуманить мой разум вновь, но все равно не узнал о приближении опасности, пока шорох травы не прогремел прямо у моих щиколоток. Я мгновенно отпрыгнул, острие моего копья нацелилось в источник звука. Что это, змея? Глупости, будь это ползучая тварь, она бы не издавала столько шума и скорее всего миновала меня незаметно. Если только поблизости нет ее гнезда с выводком ядовитых мелких гаденышей, в таком случае, шум она могла издать, чтобы отпугнуть меня. Сердце сковывал холодный липкий ужас перед ползучей угрозой. Большой опасности змея представлять не могла, потому как ноги мои вплоть до колен были плотно обмотаны полосами из медвежьей шкуры, убитого мною лично минувшей зимой. Нет, сам вид этих омерзительных существ вызывал у меня отвращение и страх, полагаю, не напрасно богиня-мать привила мне такие чувства, и будь моя воля, я бы истреблял ползучих гадов безжалостно лишь в ее славу. Но змея ли притаилась в траве?
Я сделал небольшой шаг вперед, другую же ногу отставил чуть назад и в сторону, чтобы в том случае, если придется орудовать копьем, богиня-мать придала мне сил для мощного и быстрого удара. Немного подумал и перевернул свое оружие тупым концом вниз, после принялся раздвигать им густые заросли, медленно, но верно приближаясь к месту, откуда раздавался шорох. Когда я уже начал подозревать мелких земляных мышей в проказной возне, а потом и вовсе пришел к мысли, что мне все это померещилось, из зарослей взметнулась мертвенно-бледная рука и попыталась ухватиться за древко копья. Реакция моя на то была мгновенной. Левой ногой я придавил кисть недруга и попытался пригвоздить к земле своим оружием, но промахнулся. Противник же оказался не менее проворным – вторая рука вцепилась в мою щиколотку и дернула, что есть мочи, от чего я чуть было не повалился назад (исход схватки в таком случае стал бы для меня плачевным), но я умудрился в падении перенести вес тела вперед и всей тяжестью навалиться на врага. Не прошло и мига, как из-за пазухи мной был выхвачен острый костяной нож и победоносно приставлен к глотке поверженного противника.
- Один здесь? – спросил я одними губами, не издав ни звука, но напавший прекрасно меня понял, его ответом было полное ненависти и злобы «да». Стоило ему выдохнуть, как до ноздрей моих дошел тошнотворный запах гнилых зубов и порченной рыбы. Озерные люди!
- Если обманул – лишишься ушей, - предупредил я.- Зачем ты рыщешь по полю, словно змей? Отвечай.
- Увидел тебя, - буркнул рыбоед. – Испугался. Спрятался. Попался.
Бледный человек имел только один здоровый глаз, другой же беспрестанно закатывался на лоб. Во время разговора он плохо контролировал свою слюну, отчего регулярно она попадала ему в глотку и вызывала приступы кашля. Меня все это изрядно смешило. Я прекрасно знал, что озерные мужчины вырастают из самых хилых и болезных детей женщин Медвежьих гор. В подтверждение этому я схватился за недоразвитую нижнюю челюсть противника и почувствовал, что могу сломать ее усилием одной лишь руки. И этих воинов так боятся старшие братья? Смех, да и только! Я испытал немалое презрение к этому ничтожному человеку, вместе с этим в голову мою закралась одна недурная затея.
- Ты идешь со мной, - небрежно сообщил я рыбоеду. – Ты станешь подношением богине-матери от славных Медвежьих Когтей в день середины лета. Возрадуйся. Я сказал.
Несмотря на все свое скудоумие, бледный человек прекрасно понял мои слова и заплакал. Слезы обильными ручьями вытекали из его глаз и неслись по щекам вниз, чтобы потом смешаться с непроизвольно выделяющейся слюной. Увидев это, я проникся еще большим презрением к этому жалкому существу и рассмеялся, счастливо торжествуя над поверженным врагом. Смех вмиг заглушил неприятные моему слуху рыдания уродца, вскоре, однако, произошло странное явление: хохот мой многократно усилился и пронесся эхом по всей долине. Через какое-то время я убедился, что это очередная насмешка богов, которая, будет стоить мне жизни. Из травы поднимались смеющиеся бледные люди в нарядах из рыбьих костей, сшитых между собой тонкими ивовыми веточками. Самый уродливый из них, продолжая посмеиваться, поднес к губам тростниковую трубочку и резко дунул.
***
В ряды охотников я был принят всего две зимы назад. До того я не знал иной радости, кроме купания в горячих источниках, коих всегда вдоволь в Медвежьих горах, да вкушания молока из грудей женщин. Жадных до этого лакомства всегда было предостаточно, но мне повезло быть одним из сильнейших, равным мне по прыти и ловкости был разве что Сойка, с которым, скрепя сердце, я и делил первенство среди других мальчишек. Вкусней всего было молоко матери, только что выносившей младенца, за этот нектар мы бились между собой с особой жестокостью. Приходилось сталкиваться и с недовольством самих женщин, которые хотели накормить и приласкать своих новорожденных прежде нас. в племени существовало всего два правила: не трогать младенцев и не мешать их выкармливанию. Их я усвоил, равно как и одно, секретное – для первого из сильнейших правил нет. В последнюю зимовку в Медвежьих горах я уже был в состоянии одним ударом размозжить череп младенца о близлежащий камень, что удовольствия мне доставляло немного, но открывало доступ к заветному нектару, потреблять который мне не мешали даже истошные вопли его мамаши.
В отряд меня принимал лично Старый Буйвол. Тогда он выглядел куда свежее, часто демонстрировал окружающим свои ровные крепкие зубы, а в волосах было куда меньше снега, если и был вовсе. Я знал, что меня заберут, потому не очень беспокоился. Знанием этим могли похвастать немногие, в ту пору в племени было много больных мальчиков, на что женщины только рыдали и молились богине. Впоследствии от старших охотников я узнал, что болезни и лихорадка приходят от озерных людей, которые кормят женщин тухлой рыбой. От этого и рождаются хилые мальчонки (и от их гнилого семени).
Кандидаты в воины Медвежьих Когтей проходили испытание поединком. Желая отличиться, я вызвал на бой сразу трех противников, но Буйвол тут же это запретил. «Не хочу, чтобы тебя покалечили. Без глаза или хромой ты мне в лесу не нужен,» - объяснил он. Потому бился я с одним, сильно уступающим мне в силе и ловкости. Поединок тот не отличился большой зрелищностью и закончился почти сразу после начала: безымянный юноша получил сильнейший удар в кадык и тут же умер. В тот день к отряду присоединились Сойка и Красный Медведь, последний и вовсе не принимал участия в испытании, что на мой взгляд, было несправедливым решением, ведь за прошедшие годы я не единожды выходил победителем из схваток с этим увальнем, потому и места в отряде наравне со мной он не заслужил. Вскоре я осознал глупость своих возмущений, когда выяснилось, что Медведь способен без устали тащить на себе скраба в два, а то и в три раза больше любого из нас. Частенько это сильно выручало отряд, когда спешно нужно было покидать место стоянки, отступая от надвигающейся бури или хищников. Что касается их: наибольшую опасность для нас представляли пещерные волки. Эти рыжешерстые твари с острыми и длинными, как наши ножи, клыками, объявляли отряду настоящую войну в голодные зимние дни, все ради того, чтобы добраться до нашей добычи, на худой конец, отведать плоти самого нерасторопного из охотников, ведь звери эти были людоедами. Если нападали стаей, имели все шансы утащить до трех бедолаг разом. Они подкрадывались к стоянке в ночи, с той стороны, где жар костра наименее слаб. Огня они боялись безмерно, и будь в иных снежных пустошах больше топлива, ряды наши были бы куда шире. Дозорные никак не мешали их промыслу, часто и я бывал свидетелем того, как небольшие тени, зарывшись в снег, бесшумно крадутся в ночи. Тревожить их настрого запрещалось, ведь если поднять шум, изголодавшие волки вконец озвереют и перегрызут глотки каждому, до кого только смогут добраться. Если же их присутствие оставить без внимания, они удовольствуются теми из нас, до кого их зубы достанут первыми. Поначалу я находил это ужасным, что товарищи гибнут, пока остальные спят рядышком с распахнутыми от ужаса глазами. А потом смирился, и как и прочие, по ночам стал жаться ближе к огню, даже если угли обжигали пятки во сне. А имя свое я получил из-за огненного цвета волос и за особенную ловкость, коей славятся эти хитрые зверята.
***
Очнулся я, будучи привязанным к длинному упругому шесту, болтаясь вниз головой меж двух пыхтящих от натуги рыбоедов. Неужели все-таки попался? Так глупо. После такого Старому Буйволу на глаза лучше и вовсе не попадаться. Зачем я здесь?
Мне не завязали глаза, чему я очень был рад. Я сумел насчитать целый десяток озерных воинов, к тому же мне удалось определить, что мы не очень-то далеко удалились от места нашей неприятной (для меня, потому как сами рыбоеды были настроены жизнерадостно и в целом вели себя оживленно, не боясь быть обнаруженными) встречи. Как и ожидалось, тащили меня к озеру, тогда как холмы, через которые давно должны были перебраться охотники Медвежьих Когтей, остались позади и чуть правее.
- Очнулся, - услышал я над ухом тонкий неприятный голос. – Быстро.
Повернув голову, я увидел того самого уродца, выстрелившего в меня иглой из трубки. Она и сейчас торчала у меня в плече, и место попадания сильно зудело.
- Есть в озере небольшая круглая рыбка, - безмятежно продолжал рыбоед. Он, несмотря на хромоту, легко поспевал за носильщиками и даже делал регулярные остановки, чтобы удобнее было беседовать со мной. – Все ее тело покрыто острыми шипами, что не толще ресницы на глазу. Поймать ее невозможно, да и мясо ее, как удалось выяснить некоторым особенно невезучим рыбакам, горькое на вкус и в целом несъедобное. Вся ее ценность, как ты мог уже наверно догадаться, в этих самых шипах. Один укол – человек крепко уснет, и сон будет продолжаться от рассвета до сумерек. Два и больше – человек заснет на несколько дней, а проснувшись, будет жаловаться на сильные боли во всем теле и мучительную жажду. Если же иной бедняга получит десять таких уколов – он уснет навсегда.
Рыбоед любовно погладил свою духовую трубку и бросил на меня насмешливый взгляд.
- Верно, злишься, что позволил пленить себя? – рассмеялся он. – Вины твоей здесь нет, не корись понапрасну. В конце концов, у тебя не было ни единого шанса раскрыть нашу уловку, в качестве извинений готов признать, что ты очень стойкий юноша. Солнце еще даже не в зените, а ты уже очнулся от забытья.
- Сними путы, - процедил я сквозь зубы. – Сними и узнаем, кто из нас лучший воин.
- К чему мне это? – удивился рыбоед. – Никто не пытается оспорить твое превосходство в открытом бою, уверен, ты сразишь любого из нас, боги, выйдешь победителем даже из драки со всеми разом! Ты только взгляни на моих спутников – калека на калеке, не найдется среди нас человека, державшего за всю жизнь предмет тяжелее удила. Все мы безоговорочно признаем твою физическую мощь, воин.
Ответ рыбоеда воодушевил меня и вернул в тело былую упругость. Действительно, эти жалкие падальщики испытывают глубокий ужас в моем присутствии, стоит мне порвать путы, они мигом бросятся кто куда, теряя по пути те жалкие крохи смелости, что еще теплятся в их тельцах.
- С другой стороны, - вновь заговорил рыбоед. – Признать должен и ты, что отныне являешься нашим узником, и сколь нечестным не считал бы ты свое пленение, действительность это не изменит. Если же голову твою посещают мысли о бегстве, или, боги упасите, жестокой расправе надо мной с сотоварищами, то пусть посетят ее и воспоминания о моем рассказе о небольшой рыбке, которая водится в озере.
Между пальцев рыбоеда ловко забегала темно-зеленая иголка, да так быстро и ладно, что я невольно восхитился его мастерству.
- А знаешь, что самое забавное, - задумчиво протянул уродец. – Какой бы маленькой и беспомощной не была та рыбка, встречи с ней не переживет ни один хищник. Ей и делать то толком ничего не надо, понимаешь? Отбиваться, сражаться до последнего за свою крохотную жизнь – ей это все ни к чему. Нужно лишь беспомощно барахтаться в водной толще, хищники, что вечно норовят напасть на нее, погибают, стоит им напороться на ее шипы, а она и дальше барахтается или преспокойно плывет по своим небольшим делам, по пути отращивая новые шипы. Ты задумался, дорогой пленник? Не стоит, не морщи понапрасну лоб. Я просто люблю поболтать.
Между тем группа приближалась к своему становищу. Я это понял вначале по тошнотворному запаху гниющих отбросов, затем – по сизой дымке, что поднималась над обрывистым берегом озера. Медвежьи Когти не очень-то любят забредать в эти края, даже при нехватке воды мы ищем родники в лесах, в скалах – горные ручьи. Говорят, вода в этом озере мертвая, и пить ее – верный путь к мучительной кончине. Но, как теперь думается мне, причина была в нежелании столкнуться лишний раз с рыбоедами и их ядовитыми иголками.
Я удивился, обнаружив, что дымка поднимается прямиком из земли действительно, н всем обширном берегу не было ни намека на хижину или землянку. Оказалось, это очередная хитрость озерных людей: они вырыли глубокие норы со стороны обрыва, у самого его основания. Вгрызаясь в твердую глиняную породу, сплошь пронизанную ивовыми щупальцами, они создали целую систему сложных туннелей с множеством обманных входов и выходов. Та же ива, что когда-то мешала им рыть норы, теперь служила надежным фундаментом для стен и низкого потолка, а о глубине этих коридоров мне так и не довелось узнать. Кто разберет, может, они имеют секретные выходы далеко на равнине за Медвежьими горами, а может, проникают глубоко под озеро, где рыбоедам удается переживать жестокие зимы и голодные годы.
Мы спустились ко входу в туннели по секретной тропе, которую я ни за что бы не смог отыскать, не знай наверняка о ее существовании. Навстречу нам попадались редкие рыбаки, неказистые и пучеглазые, подобно жертве, на которую они здесь охотятся. Они недвижно стояли по колено в воде, вглядываясь в спокойную озерную гладь. Стоило в свете огненного сына блеснуть желтому или синему крылатому плавнику, они мгновенно вонзали в водную плоть небольшие орудия, схожие с копьями, с костяными наконечниками. Дело свое они, несомненно, знали хорошо.
- Ты голоден? – спросил разговорчивый рыбоед. – Вот, держи.
Он затолкал мне в рот кусок сушеной рыбины. Я тут же закашлялся и попытался выплюнуть безвкусную дрянь, на что тот рассмеялся и погрозил трубкой. Сгорая от негодования, я быстро прожевал жесткое мясо и с трудом проглотил. Где-то в глотке застряла рыбья кость, я долго себя сдерживал, но в итоге снова разразился приступом кашля, чем, к собственному стыду, вызвал приступ смеха у своих пленителей.
- Дать воды? – сочувственно спросил один из уродцев, тот, у которого непроизвольно из пасти вытекала слюна. – Вот, держи.
Он протянул мне плошку, которой только что зачерпнул озерной влаги. С нее стекали черные ручьи, и я не был до конца уверен, что в них нет его мерзкой слюны. Потому, когда чашка оказалась на уровне моего лица, я со всей силы ударил по ней лбом. Хрупкая глина мигом раскололась, и ее содержимое вернулось в озеро.
- Очень грубо, - заметил уродец с трубкой. – Советую хорошенько поразмыслить над своими поступками, юноша. Как только придешь в себя.
Только сейчас до меня дошло, что в плечо, на палец выше прежней, вонзена ядовитая игла.
- Если придешь в себя, - успел услышать я прежде, чем лишился сознания.
***
В себя я пришел только глубокой ночью. Разум просыпался с большой неохотой, в отместку за свое пробуждение наградил меня нещадной головной болью. Я согласен был принять в свое тело несчетное количество отравленных игл, лишь бы избавиться от нее.
Я пребывал в одиночестве, привязанный к шесту у входа в озерные пещеры. На этот раз мои тюремщики смилостивились и закрепили шест в стоячем положении, видимо, чтобы я не умер от притока крови к голове. Как заботливо с их стороны. Вместе с тем они сильнее привязали мои конечности к палке одним им известным хитроумным способом, да так, что я не чувствовал рук и ног и всерьез беспокоился за их способность двигаться. Убедившись, что сейчас действительно ночь, я утратил всякие надежды на спасение. Отряд мой уже в Медвежьих горах и вовсю предается забавам с женщинами, вскоре начнутся состязания, и ряды воинов пополнятся свежим молодняком. Кто знает, вдруг среди них будет новый Лис, а о моей пропаже все быстро позабудут, как забыли о многих до меня.
- Пребываешь в унынии? – услышал я позади знакомый тонкий голос. – Не лучшее времяпровождение, но знаешь, я тебя понимаю. В самом деле, парень. Висеть на шесте, здесь, в окружении недругов, когда твои братья совсем рядом, пируют и наслаждаются обществом юных дев. Ты успел познать таинство близости с женщиной? Ох… Приношу свои извинения. Не знаю, что ты сейчас ценишь более всего в жизни, но скажу тебе вот что: наедине с прекрасной девой ты переосмысливаешь все свои предпочтения, а вскоре и вовсе понимаешь, что ничего слаще этих мгновений и вовсе не существует. Ох, вновь прости меня, юный друг. Тебе не суждено познать радость этого обряда, эта участь достанется твоим более везучим товарищам.
Уродец тихонько рассмеялся, забрел в озеро по колено и принялся переливать темную воду из одной руки в другую. В свете ночного сына он не казался таким уж болезным. Без своего костяного доспеха он предстал предо мной совершенно нормальным, разве что слегка бледным, мужчиной, немногим старше меня самого. Что же забыл он в племени изгоев?
- Ты определенно почитаешь богиню-мать, да? – тихо спросил рыбоед таким тоном, что я сразу понял: ответ мой его вовсе не интересует. – Преклоняешься пред небесным отцом и его сынами, что день и ночь огибают небосвод? Веришь ты в мать и отца?
- Я тоже верю, - сказал мужчина после того, как я удостоил его голую спину лишь коротким кивком. – Но в отличие от тебя я видел своих богов воочию и с тех пор вынужден служить их воле, пока не испущу последний вздох. Озерная мать посылает моим людям щедрые дары из своих глубин, подземный отец милостиво принимает в свои объятия тела умерших глубоко в недрах под нашим убежищем. Мои боги справедливы, парень. Если регулярно задабривать их подношениями, они не поскупятся на благосклонность. Если же отнестись к их воли без должного уважения – кары не избежать моему племени.
Рыбоед внезапно обернулся, и глаза его сверкнули безумным блеском. Он крепко схватил меня за горло и принялся возбужденно нашептывать мне на ухо ужасные слова:
- Хочешь узреть моих богов? Они не так прекрасны, как твои, но могущества им не занимать. В служении им я постиг множество тайн этого мира, сумел стать вождем этой шайки изгоев, обреченных на погибель, и привел их в это убежище, подальше от жестокой поверхности! Близок день, когда мой народ разрастется до великих размеров, мы займем все долины и леса, что простираются от Медвежьих гор до края света! Такой силой наградили меня мои боги, что же твои? Что они дали тебе, парень? Жизнь, полную опасностей и лишений, у которой нет иного исхода, кроме смерти от лап хищника? Я спас тебя от этой жалкой участи! Теперь у твоего существования появился смысл, друг мой.
Я знал ответ до того, как безумец сообщил мне его. Озерная гладь, спокойная до той поры, покрылась легкой рябью. Вместе с ней пришел и назойливый гул, от которого хотелось бежать без оглядки, ведь он принес с собой настоящий животный ужас перед неизведанным, разум мой заполнился непреодолимым желанием уносить ноги, найти самую дальнюю и узкую пещерку в Медвежьих горах и забиться туда, трясясь от страха. Рыбоед же встречал звук этот с высоко поднятой головой, разведя руки в стороны; он приветствовал свое божество, как преданный жрец его.
- Узри озерную мать! – обернувшись, воскликнул он торжествующим голосом. – Узри и возрадуйся, ибо плоть твоя станет подношением богине, участи подобной достойны немногие, и даже если ты не уверовал в великую мать искренне, она все равно благосклонно примет твою плоть!
Рябь обратилась волной, которая могучими набегами разбивалась об отвесный берег на множество черных брызг. Из нор высыпали обнаженные люди, они кричали и плакали, радуясь явлению своей богини. Многие из них были слепы, ведь нет нужды хранить зрение в непроглядной тьме подземных убежищ.
- Скорей наверх! – прокричал им жрец и первым взобрался по тропинке наверх, на вершину обрыва. – Мать скоро будет здесь, поторопитесь!
Водная гладь натянулась до предела, противясь приходу ужасной богини, но силе ее противостоять было невозможно. Первым делом я увидел белесый глаз, неотрывно глядящий на меня. Вскоре на бесформенном теле, неотличимом от самой водной массы, раскрылось множество подобных, все они, не моргая, смотрели на свою жертву. Меня.
- Прощай, мальчишка! – услышал я над головой печальный оклик жреца. – Я скорблю о твоей кончине вместе с тобой!
Вслед за его словами раздался оглушительный рев монстра, готового приступить к трапезе. Озерная мать тянула ко мне прозрачные, почти невидимые в ночи щупальцы, покрытые мерзкой слизью и сгнившими водорослями. Над водой показалась ее чудовищная пасть со множеством клыков, которыми была усеяна вся ее утроба. И самыми мелкими из них она без труда могла бы прокусить меня насквозь, что уж говорить о других, которые по размерам походили на охотничьи копья. Я уже смирился со своей участью и обреченно ожидал мучительной кончины в пасти монстра, как случилось неожиданное, что иначе, как промыслом богини-матери, я и назвать не мог. Шест, пленником которого я был, неожиданно повалился наземь, вырвавшись из глиняной почвы, в которой, казалось, надежно был закреплен. На помощь мне пришли воля к жизни и вся моя хваленая сила: я сумел перевернуться на живот, подняться на чудом высвобожденных при падении ногах, и пока монстр в очередной раз громогласно заревел, со всех ног бросился бежать по тропинке наверх, к спасению. Я пронесся мимо бившихся в экстазе рыбоедов, оставшись незамеченным, пробежал долину, на удачу, не встретив ни единого хищника, и упал только у самых Медвежьих гор совершенно без сил в ослабленном ядом и голодом теле. На рассвете меня нашли соплеменники, в глаза их я наблюдал искреннюю радость по случаю моего возвращения. К счастью или нет, я не смог выдавить ни слова в ответ на их расспросы о моих злоключениях. Да и разве имел я право сообщать об ужасах, что довелось мне узнать и увидеть? Сбегая в ночи, я слышал позади яростный рев голодного монстра и предсмертные вопли рыбоедов, что попались ему на глаза. Может, старшим охотникам и не нужно было знать моих ответов, может, неспроста они сочиняли истории о мертвой озерной воде? Так или иначе, с той поры много ночей провел я без сна, вглядываясь в непроглядную тьму и гадая, какие еще ужасы таятся в этом неизведанном мире, слезно благодарил богов, уберегших меня от съедения заживо и всячески отгонял от себя один-единственный мучавший меня вопрос: когда же подземный отец, оставшийся без преданной паствы, изголодается настолько, что покинет свою мертвую обитель и уничтожит все живое на этом свете?
#ужасы #мистика #триллер #фантастика #рассказы #сверхъестественное #хоррор