- Алексей Юрьевич, как Вы стали главным редактором журнала «Мир музея»?
- Издание журнала «Мир музея» (тогда – «Советский музей») возобновил мой отец Юрий Петрович Пищулин в 1983 году. Это решение потребовало от него ряда серьёзных жертв.
Во-первых, ему пришлось вступить в партию. Это далось ему нелегко. Отец был человеком цельным; он не мог себе позволить относиться к подобным вещам так, как все вокруг него: хихикая и подмигивая вступить в партию, а потом оправдываться жестокой необходимостью. Он себе запретил какие бы то ни было критические или иронические высказывания по этому поводу – при том, что он был человек крайне ироничный, большой любитель острого слова. Но на эту тему он не шутил и очень расстраивался, когда шутил я, – а я с детской жестокостью высмеивал его «партийность».
Во-вторых, ему объяснили: для того, чтобы издавать журнал, необходимо быть сотрудником музея союзного значения, каковых в Москве на тот момент было два – музей В.И. Ленина и музей Революции. Музей Ленина вообще не рассматривался, потому что в нем практически не было экспонатов, кроме известного чайника, ботинок и автомобиля. Поэтому методом вычитания отец согласился на работу в Музее Революции, и был назначен заместителем директора.
Его, как водится, обманули. Прежде, чем дать ему возможность заниматься тем, ради чего он пришел в музей Революции, его нагрузили всякой текущей работой. В частности, директору музея Фёдору Кротову он писал тексты выступлений на ICOM. Кротов, если я не ошибаюсь, в молодости был матросом. Поэтому, читая написанные отцом тексты, он говорил: «Что это за фигня?» (он выражался более конкретно, по-матросски), - вычеркивал всю научную терминологию и заменял ее своими словами. В итоге, когда он зачитывал доклад с трибуны ICOM, все переглядывались и спрашивали: «Кто ему пишет тексты?» – «Как кто? Пищулин!» Отец все это страшно переживал, но в итоге претерпел все испытания до конца. При Музее Революции была-таки создана лаборатория музееведения, которая и получила в итоге право издавать журнал. Отец занимался журналом с момента выхода в 1983 году, сделав это главным делом своей жизни, буквально до последнего дня: в июне 2014-го года в среду он провел редакцию, а в четверг умер.
И вот, когда он умер, выяснилось, что журнал оформлен на него. Единолично. Он являлся издателем, главным редактором и даже главным бухгалтером. И никакой возможности продолжить этот проект без отца не было, кроме одной – чтобы я как ближайший родственник и ближайший наследник занял все те же самые должности и ниши. Юристам не без труда удалось это все оформить. У меня практически не было выбора. Я в тот момент занимался документальным кино, и не было ни одного фильма, для которого не нужны были бы съемки в музее. Поэтому не могу сказать, что это была совсем далекая от меня сфера. Но, тем не менее, свои планы пришлось отложить и заняться журналом.
Еще в 1993 году журнал из «Советского музея» превратился в «Мир музея». Я очень благодарен отцу за это название, потому что оно как раз обозначает то, что мне было более всего интересно: невероятное разнообразие музеев - жанровое, видовое, тематическое. Мне казалось, что журнал должен быть адресован не только музейному сообществу, которое, несмотря на все разнообразие мира музея, все-таки довольно узкая страта. Мне хотелось, чтобы журнал был также интересен кому-то из тех, кто в этот музей приходит, а не только в нем работает.
Не знаю, как бы отец отнесся к развороту журнала в сторону большей популярности, большей массовости, но мне показалось, что это необходимо. И вот уже восьмой год журнал выходит без отца – при моем участии. Судя по тому, что команда сотрудников, которая была собрана отцом, не разбежалась, могу предположить, что они (сотрудники) в какой-то степени приняли то, каким журнал стал.
- Сколько человек у вас в команде? За что они отвечают?
- Команда очень маленькая, очень компактная. До такой степени маленькая, что, если кто-то один заболевает, это каждый раз грозит обрушить всю технологическую цепочку. Ежемесячный журнал – большая работа, которая не допускает никаких срывов. Если сдвинулся сентябрьский номер, то понятно, что опоздает и октябрьский, в итоге ноябрьский выйдет в декабре. Поэтому мы все эти восемь лет постоянно догоняем, как Ахиллес черепаху, – с переменным успехом. Иногда черепахе удается оторваться (смеется).
Из сотрудников отца, мне кажется, никто не ушел. Это тем более удивительно, что мы несколько лет существовали в режиме «работы на общественных началах» - у нас практически не было зарплат. Тем не менее, люди при таком тяжелом, неблагодарном режиме постоянной гонки оставались, не разбегались. Я бесконечно им благодарен. И мы дожили до того дня, когда, став частью команды РГГУ, мы начали регулярно получать зарплату.
Одним из ключевых наших сотрудников является Алексей Ковалёв - арт-директор, главный художник, который делает гораздо больше, чем положено делать главному художнику, потому что он в числе прочего является «держателем предания». В силу особенностей своей памяти, он помнит все материалы, вышедшие за последние пятнадцать лет – в каком номере, в каком формате. И, стоит мне разродиться очередной «гениальной» идеей, он уходит к шкафу и возвращается с номером, скажем, за 98-ой год, в котором журнал уже обращался к этой теме. Я не понимаю, как он это делает, но мы все приходим к нему, когда нужно получить справку или найти материал.
Общением с авторами, сбором материала для каждого номера занимается Ксения Сергазина, кандидат филологических наук, доцент РГГУ. Она агрегирует все приходящие самотёком материалы, с ней мы обсуждаем принципиальную вёрстку, она выполняет тяжелую работу выяснения отношений с авторами.
Несмотря на то, что журнал не имеет возможности платить авторам – авторы придают публикациям у нас очень большое значение. И, чем более квалифицирован автор, тем более придирчив он в подготовке своих публикаций. Из последних примеров: в сентябрьском номере выходит большое интервью с Павлом Крючковым, известным музейщиком, специалистом в области русской литературы и звукоархивистом – человеком, который собирает самую крупную в России коллекцию звукозаписей литераторов. И, поскольку он человек с гиперответственным отношением к письменному слову, то он не только тщательно отредактировал расшифровку нашей с ним устной беседы, но и уже превращенную в свёрстанный материал корректуру он еще раз прошерстил, причесал и продолжает беспокоиться, все ли его поправки внесены. Поскольку мы понимаем, чем вызвана его придирчивость, мы терпеливо вносим все правки, чтобы получить результат, который устроит автора.
Кроме двух уже названных людей – моего заместителя по визуальному ряду и моего заместителя по содержанию – есть еще два редактора, которые пытаются разгружать Ксению в работе с текстами, в общении с авторами. Это Валерия Ахметьева и Лариса Плетникова.
Есть художественный редактор, Ирина Новоселова: она выполняет огромный объём работы по вёрстке, по подбору иллюстраций.
Есть у нас, чем мы очень гордимся, и собственный руководитель корр-бюро в Европе. Моя крестница, Ирина Дин, живет в Лондоне, и до того момента, как обрушились наши связи с Европой, она поддерживала постоянную тесную связь с европейскими музеями. Она говорит на всех европейских языках, при необходимости вступает в переписку с европейскими коллегами. Например, когда был юбилей Дюрера, она связалась с музеями Дюрера, и мы подготовили совместную публикацию. Когда в августе мы отмечали юбилей Бёрдслея, она связалась с крупными графическими собраниями. А ещё она подбирает для нас интересные зарубежные музейные новости в раздел, который мне кажется украшением журнала.
Разумеется, есть у журнала исполнительный директор, Павел Морозов, который не только держит в руках насущные вопросы жизни редакции, но и поддерживает постоянную связь с музейным сообществом.
Есть еще некоторое количество людей, которых мы условно считаем своими корреспондентами. Условно – потому, что мы, к сожалению, не можем отправить корреспондента в командировку за счёт журнала. Это люди, которые путешествуют по своим делам и заодно, там, куда они едут, связываются с музеями, знакомятся с музейщиками, пишут для нас «сообщения с мест».
Пару лет назад известный журналист Этери Чаландзия согласилась опубликовать у нас текст, написанный в какой-то поездке. Мы стали думать, как бы обозвать рубрику – и довольно хулигански обозвали её «Меня занесло…». А потом уже эта рубрика переросла авторство того, кто это придумал, и теперь у нас любая такая поездка в неожиданное экзотическое место называется «Меня занесло…». И материалы в эту рубрику не переводятся, потому что все хотят путешествовать, всем это интересно, все оказываются в невероятных местах, вроде Чукотки или Соловков. У нас существует традиция, что ни одной поездки не должно пройти впустую, без публикации!
- А как Вы выстраиваете работу над темами? Как формируете запрос на написание определенного материала авторами или на сбор уже готового материала?
- Обычно в конце года мы создаем тематический план следующего года с опорой на какие-то памятные даты или на наши собственные интересы и обязательства. Потому что у журнала есть некие приоритеты, связанные, например, с задачей продвижения культурного наследия, с интересом к региональным музеям.
Отец полагал, что Эрмитаж, Третьяковка и Русский музей и без нас «справятся». А вот региональные музеи не получают вполне заслуженной ими славы. Поэтому он заложил такой тренд, чтобы мы поддерживали, всячески культивировали и продвигали региональные музеи. Мы всячески стараемся этим заниматься.
Кроме этого, есть даты. Когда-то остряки наше телевидение называли «датским» - оно и остается таким в большой степени. Вообще журналистика – дело «датское». И каждый год предоставляет множество поводов, чтобы отметить ту или иную дату. Мы всегда стараемся к этим датам подходить широко, раздвигать их рамки. Например, если речь идет о так называемом «Философском пароходе», столетие которого отмечали только что - в сентябре 22-ого года, то мы используем юбилей как повод поговорить о нематериальном наследии вообще, о его разновидностях. Если 130-летие Цветаевой, то мы хотим использовать его как повод поговорить о русской поэзии ХХ века и соответствующих музеях.
Обсудив на редколлегии предположительный тематический план на следующий год, мы его публикуем в журнале с приглашением авторов. Но этого недостаточно. Потому что, как гласит известный афоризм: «Еж – птица ленивая: не пнёшь – не полетит». Поэтому приходится наших «ежей» запускать в ручном режиме, то есть, кроме вывешивания «на заборе» списка тем, происходит адресное обращение к людям, которых мы знаем. У нас за сорок лет ежемесячного выхода журнала накопилась довольно большая база данных и довольно большой круг авторов. Мы знаем, кто чем занимается, кто чем интересуется.
Первое, что всегда к нашим услугам, - это интервью с каким-то профильным экспертом по объявленной теме. Второй вариант –целевое обращение в музей, так или иначе связанный с темой. Понятно, что если тема «поэзия» – то это музеи поэтов. Например, у нас был чудесный номер, посвященный теме морей и океанов в музее, - понятно, что мы обращались в Калининградский музей Мирового океана, в Музей маячной службы в Петербурге. Вот таким образом собирается или не собирается пул материала для номера.
Бывает, что была заявлена тема номера, а нам приходится довольствоваться «тематическим блоком». Это значит, что у нас довольно большой объем статей в номере не будет связан с главной темой. Бывают случаи, когда – в силу разных обстоятельств – складывается номер, который мои сотрудники-остряки называют «безыдейный». Это значит, что у номера нет одной заявленной темы. Но временами это тоже совершенно необходимо, потому что со временем накапливается довольно большой объём материала, приходящего самотёком от авторов, – на разные темы. И откладывать его публикацию можно до определенного предела. У нас была очень хорошая статья про коллекцию декорированных сундуков. И эти несчастные «сундуки» никак не хотели вписываться ни в одну тему. Они не имели отношения к морю, они не имели отношения к Александру Невскому – они не имели отношения ни к чему. И мы со стеснением сердца переносили этот материал из месяца в месяц. Каждый раз, планируя следующий номер, мы говорили: «Ну, давайте «сундуки»!» или «Давайте – там была хорошая статья про вышивку!» - и точно так же эта вышивка никак не монтировалась ни к чему. Но мы стараемся найти даже в тематическом номере возможность, разворот, чтобы дать что-то не связанное с главной темой. А когда у нас случаются счастливые разгрузочные номера, у которых нет центральной темы, тогда мы с облегчением можем напечатать материалы, которые давно дожидались своей очереди.
- Темы публикаций в вашем журнале - искусство, музейный предмет, наука, история, личности, события… А как же музейная работа, технологии, практические вопросы? Почему этого мало в вашем журнале? Вы решили от этого отказаться?
- Ни в коем случае. Но у того, что этих материалов меньше, чем нам бы хотелось, есть две причины. Первая причина, объективная, связана с тем, что круг музейных специалистов гораздо ŷже аудитории любого журнала. Понятно, что тема, например, музейной каталогизации – тема для ста человек. Неслучайно поэтому узкие специалисты печатаются в реферативных изданиях, которые выходят тиражом сто экземпляров. Даже у самого скромного журнала тираж гораздо больше ста.
Отец практиковал такое решение: отдельно выпускались тематические приложения к журналу, как раз по методологии – по хранению, по средствам безопасности, по каталогизации – и так далее. Возможно, мы к этой практике вернемся. Но мы стараемся, чтобы в нашем журнале было, что почитать, не только узким специалистам. Специальную методическую информацию сегодня и так есть, где получить.
А субъективная причина заключается в том, что, в отличие от отца, я-то не музейщик. И волей-неволей я тяну журнал в сторону журналистики. С приходом несколько месяцев назад в систему РГГУ мы начали преодолевать этот перекос благодаря сотрудничеству с кафедрой музеологии. У нас появилась рубрика «Музейное образование», начали публиковаться, в качестве авторов, преподаватели-музеологи. Мы взяли на постоянную работу выпускницу кафедры музеологии, которая занимается сейчас оцифровкой и подготовкой архива журнала с методологической актуализацией - не просто перепечаткой материалов, а перепечаткой комментированной, ориентированной на практическое использование. Мы это делаем именно потому, что сознаем определенную недостаточность музейной составляющей. Но, думаю, все равно журнал будет оставаться таким, как когда-то - недрогнувшей рукой написал на обложке отец: «иллюстрированный исторический и художественный журнал». Это значит, я не совсем занимаюсь отсебятиной, значит, он тоже выбрал этот ракурс, чтобы журнал был не только методологическим, но и общеинтересным.
Приоритетная задача журнала заключается в том, чтобы показать, что культура интересна, что культура разнообразна. Что в культуре есть содержание, контент для любого индивидуума со своими специфическими интересами. И нам важно эту идею продвигать. Нам важно показать, что для любителя ретроавтомобилей есть свой музей. И для любителей живописи, или графики, или книги, или поэзии найдется в музее что-то интересное. Опять-таки, поскольку у нас нет гонорарного фонда, мы в большой степени вынуждены ориентироваться на то, что нам присылают. А методологические материалы присылают редко. Гораздо чаще мы получаем рассказы об экспонатах, об экспозиции, о новой выставке - они в итоге и составляют номер.
- У вас есть исследования по части аудитории? Кто вас читает?
- Когда мы участвовали в «Интермузеях» (пока они еще проводились), мы на нашем стенде раздавали очень много журналов. Установка была – раздавать журналы музейщикам. Поэтому к владельцу каждой протянутой руки мы адресовали громогласный и строгий вопрос: «Вы музейщик?» - на что ответ обычно был: «Нет, я не музейщик, но я люблю искусство». Вот это и есть наша аудитория - музейщики и те, кто просто любит искусство. Всякий человек, которому интересно культурное наследие – наша аудитория. И не хотелось бы самим эту аудиторию сужать.
#мирмузея #журналомузеях #музеология #музееведение#музейнаяжурналистика