Найти тему
"Не такая" Европа

12. Brückenbau - Наведение мостов

Я всегда со здоровой долей скепсиса относился ко всей этой ковидной истерии. Что и говорить, она была мне на руку, и не в моих интересах было открыто сомневаться в необходимости всех этих ограничений, но всерьез относиться к статистике и, тем более, соблюдать все нелепые правила?! А теперь я дрожу под одеялом, кашляю в кулак и абсолютно точно знаю, что это.

Утром меня будит Ларс.

- Я заболел, - отвечаю я. – Ты останешься дома. Постарайся развлечь себя сам. Я сейчас приготовлю нам завтрак.

Силы у меня еще есть – аппетита нет совсем, от одного вида пищи, от ее запаха дурнота подступает к горлу. Как беременная баба я тянусь к соленым огурцам, помидорам, рассолу. Ларс ест человеческую пищу. Еды у нас много. Хуже с таблетками. Я роюсь в аптечке. Мне нужно что-то от кашля, от температуры. Что еще? К несчастью, я редко болел и теперь плохо представлю себе, что мне может понадобиться. Но я много пью – чай, настои трав, лимон, малина. Пью и лежу в постели.

Ларс трется рядом. На улице холодно, козы нет, ему скучно. Я предлагаю ему посмотреть мультики, но он то выходит по рекламной ссылке, то отключает звук, потом, в конце концов, забывает про зарядку и планшет вырубается. Он подсаживается ко мне. А мне только этого не хватало! Я и так лежу как на иголках – температура хотя и не такая высокая, но очень нудная слабость. Делать ничего нельзя, да и не понятно, что нужно было бы сделать, если было бы можно. Если нам уезжать, то смысл в ремонте пропал, продолжать его – это только бесцельно расходовать время и силы. Но паковать чемоданы тоже рано – неизвестно, как долго я проболею теперь, а потом, после ковида придется сидеть на карантине, все это, вместе взятое, месяц, как минимум. Еще один месяц, чтобы все взвесить, обдумать, судьба снова дает мне этот шанс. Зачем?

Так наступает вечер. Потом ночь. В эту ночь я сплю очень крепко, но просыпаюсь совершенно разбитым. Узнав, что и сегодняшний день придется провести взаперти, Ларс поднимает бунт, мне приходится его успокаивать, объяснять, что такого особенного в той болезни, которой я заболел.

- И ты умрешь? – вопрошает он в конце.

- Все когда-нибудь умрут, но я умру не сейчас, я умру много позже. А пока я болею, может быть, даже в больницу попаду, - я вспоминаю страшилки про ИВЛ и продолжаю как можно сдержаннее: - Может быть, даже надолго попаду. Ты тогда меня у бабушки подождешь, - страшилки в моей голове размножаются как кролики: - Или мама за тобой приедет. Поедешь с ней в Германию?

- Это коза тебя заразила! – восклицает мой сын в ярости. – Это все она! Ненавижу ее!

Мне надо бы позвать его к себе, успокоить, но я обдумываю другую проблему, как сбивать температуру аспирином с малиной. Надо погуглить – мировая сеть знает все!

- Ларс! Ларс! Ты не видел мой телефон? – кричу я в соседнюю комнату. Мне отвечает молчание. – Слушай, я, правда, неважно себя чувствую, - говорю я, поднимаясь и выходя в зал. – Мне бы хотелось поменьше двигаться. Где телефон, не знаешь?

Сын встает с дивана и отдает мне гаджет.

- Зачем ты его брал? – любопытствую я.

- Я попросил Алекс скорее приехать, - беспечно отзывается Ларс.

- Вот дела! Зачем? – первым делом я теперь лезу в WhatsApp и по-быстрому строчу в чат: «Все в порядке. Приезжать не надо!»

- Если ты умрешь, она сможет здесь остаться.

- Ерунда какая! Она и так может здесь оставаться, а не остается только потому, что работает в городе. Ты разве не понимаешь, что ты ее напугал?! Такими вещами не шутят – на помощь зовут только тогда, когда без этого никак. Бабушке, я надеюсь, ты не написал?! – на лице этого самарского Эмиля мелькает знакомое мне оживление, и рука его невольно тянется к сотовому. – Ну уж нет! Ты сейчас от скуки всех на уши поставишь! Планшет у тебя есть – приятного времяпрепровождения.

Телефон я забрасываю в стол в своей комнате и на какое-то время засыпаю. Потом просыпаюсь, чтобы выпить чаю и накормить вредителя обедом, вновь иду в свою комнату. За окном сгущаются сумерки – еще один день без толку канул в небытие. Через некоторое время мне слышится какой-то шорох, потом на какое-то время все затихает, потом возню начинает Одиссей. Понимая, что надо установить источник шума, я еще какое-то время валяюсь в постели. Пока пес не взрывается в лае – я вскакиваю с постели, дверь открывается.

Лара!

Вот только этого, конечно, нам и не хватало!

Потупив лишь мгновение, я в два прыжка оказываюсь у двери, сгребаю Лару в охапку и выставляю ее за порог, громко захлопывая дверь. Я наваливаюсь на дверное полотно всем своим весом и кричу при этом:

- А тебя-то какой черт принес?! Что ты здесь забыла?

- Ты болен! Тебе нужен уход! Ивану – профилактика! А у вас, наверняка, даже медикаментов нет! – на каждой реплике дверь жалобно ухает, видимо, с противоположной стороны в нее бьется хрупкое женское тело.

- Ничего нам не надо! – отвечаю я. – А меньше всего нам надо, чтобы заболела ты! Или Соня, не дай Бог! Уходи немедленно!

- Соня у подруги, а я побуду с вами, пока ты болеешь.

- Дома ты побудешь, пока я болею! Совсем сдурела! Ребенка годовалого подруге оставлять! Уезжай! Немедленно уезжай!

- Хорошо, - в этот раз дверь оставили в покое. – Черт с тобой! Как хочешь! Но таблетки хотя бы возьми! Тут все для тебя и Вани, жаропонижающее, от насморка, от кашля, антибиотики… Сразу все не пей, я в чат напишу. Хорошо?

Я молчу.

- Хорошо. Спасибо, - я думаю еще и продолжаю. – Ты прости, что так грубо. Но это глупость большая, конечно, с нами сейчас контактировать. Тебе надо думать о себе и о ребенке. А мы ребята крепкие, сами справимся.

- Ладно, я все понимаю – нервы. Я сейчас все оставлю в пакете у двери. И уйду. Ты сам не выходи – тут холодно. Ваня пусть быстренько заберет. Все в одном пакете, тут сразу видно.

- Хорошо. Спасибо, - повторяю я.

Мне слышны шаги за стеной, хлопает входная дверь. Я отхожу так, чтобы видеть через окно как она удаляется, открывает и закрывает калитку, мне даже слышен шум мотора. Все! Уехала! Идиотка!

- Это ты ей написал что ли? – задаю я риторический вопрос.

- Зачем? - обижается Ларс. – Я Алекс написал. И не написал вовсе, а сказал. А тете Ларе я не писал. Кажется…

- Ну да… И я дурак! – я иду в свою комнату проверять телефон. Ну точно! Очень разбирается мой сын во внешности взрослых теток, ему что шатенка, что русая, да и алфавит русский он, если и освоил, то через букву. Я с интересом слушаю сообщение, которое он, конечно, отправил не по адресу, в нем полный подробностей рассказ о моей скорой и неминуемой смерти. Я – дуррак, даже не заметил, кому он написал.

Я выхожу на террасу и забираю пакет.

Торопливо пишу «Еще раз спасибо за лекарство! И прости за прием. У нас все под контролем. Буду держать тебя в курсе». В ответ получаю привычное «Ок» и подробное описание схемы приема медикаментов. Сразу же выпиваю таблетку от температуры и иду в постель. Я даже успеваю забыться сном, как в доме опять какой-то кипиш, но раньше, чем я успеваю прореагировать, Лара уже внутри. И дверь она заперла на ключ. Я пытаюсь его вырвать, но она ловит мое лицо в свои с мороза холодные руки и порывисто целует в губы. Руками и даже ногами обвивает она меня и целует долго-долго, так что голова кружится и надо закрыть глаза, прижать ее к стене, чтобы не потерять равновесия, не упасть.

- Ну здравствуй, - смеется она, чуть отстраняясь, глядя мне в глаза, оправляя мои волосы.

- Сумасшедшая, - отвечаю я.

- Почему? – восклицает она невозмутимо. - Я за хлебом сходила и за молоком. У вас ведь, наверняка, нет.

- У нас, положим, молока нет, а у тебя мозгов! Зачем ты сюда приехала? Заразишься же!

- Ну заражусь, переболею, получу иммунитет.

- А Соня?! – возражаю я.

- А Соня со мной. Я ее сейчас из машины заберу, - я этими словами она уходит.

Я сижу на кухне, горестно обхватив голову руками. Она разбирает сумки и пакеты. Судя по количеству вещей, они к нам навечно. Потом она уходит в гостиную – через открытую дверь я вижу, что она занята устройством манежа для Сони. Потом они шушукаются с Ларсом – оба при этом хихикают. Наконец, она возвращается.

- Как ты себя чувствуешь? – с тревогой спрашивает она.

- Спасибо, плохо! – отвечаю я. – А благодаря тебе вообще отвратительно! Тебе, правда, так важно, чтобы было только по-твоему?! Просишь тебя о встречи – ты отказываешь. Просишь не приезжать – ты дом штурмом берешь. Почему? Зачем?

- Привыкла думать своей головой. Извини!

- Уходи! – говорю я вдруг.

- Что? – удивляется она.

- Уходи! – повторяю я. – Здесь дети – я не буду кричать. Но я хочу, чтобы ты ушла.

- Но почему?

- Потому что все! Хватит! Надоело! Я тоже человек! Живой человек! Я люблю свою дочь. Люблю женщину, с которой ее сделал. Жду, надеюсь на встречу, под окнами сторожу. Но тебе плевать. Ты приходишь, когда тебе в голову взбредет, исчезаешь на месяцы, на годы! Так будто бы кроме тебя и нет никого. Как будто бы я лампочка сортирная: надо – включил, не надо – выключил. И сердце у меня не болит! И чувств нет!

- Ерунда какая! Конечно, у тебя есть чувства, у всех нас есть чувства.

- Уходи! Я знаю, что мог заразить тебя. Но даже это теперь неважно. Важно то, что ты решаешь за себя и заставляешь меня считаться с твоим решением. А мое решение уважать не хочешь. Это мой дом! Я несу за него ответственность! И здесь будет так, как я сказал. Поняла?

Я не могу говорить это сидя. Я давно вскочил и стою, сжав кулаки. Она тоже в ярости. С бледным разгневанным лицом она подходит ко мне:

- Я считаюсь с твоим мнением, - цедит она сквозь зубы. – Другое дело, что я о нем думаю!

- Я тоже от твоих не в восторге! Но, как видишь, привык. И ты привыкнешь! – предсказуемая пощечина обжигает мое лицо. И еще одна. Она готова выцарапать мне глаза. Черт, я никогда не дрался с женщинами, тем более, с той единственной женщиной. Я сжимаю ее запястья и целую в губы. Прижимаю к двери, потому что дети не должны это видеть и целую.

- У тебя температура поднялась, - говорит мне она. Я не знаю сколько времени прошло. – Тебе надо в постель. Сейчас сделаю тебе чай, а ты пока иди ляг.

- Я люблю тебя, - отвечаю я, уходя.

- Я тебя тоже, - как часовой на смене караула подтверждает она.

Я лежу в своей комнате. Здесь темно и тихо. В кухне свет, возня и смех – Лара кормит детвору. Потом она укладывает их спать. Потом приходит ко мне.

- Ты температуру мерил? – спрашивает она строго.

- А смысл? – удивляюсь я. – Я же таблетку от жара выпил.

- Восхитительное создание! А ты убедился, что она подействовала?

Мы меряем температуру. Сидим и молчим. Потом она смотрит на градусник и даже мычит от удивления:

- Тридцать девять уже! Похоже, не помогают таблетки, давай компрессы делать.

Мы делаем мне компресс, вливаем в меня полбанки малины, ждем какое-то время и вновь производим замер.

- Сорок! Надо скорою вызывать! – она готова сорваться с места, но я удерживаю ее за руку.

- Подожди! Не надо. Ну что они сделают? Увезут в чумной барак? А помогут или нет, они и сами не знают. Давай до утра подождем, вдруг сама спадет.

Она обтирает мое лицо.

- Ты как будто пьян, - говорит она испуганно. – Глаза черные, масляные.

- Ты же не видела меня пьяным, - удивляюсь я.

- Ну вот если бы видела, то ты был бы именно таким.

Какое-то время мы молчим, потом я начинаю напевать что-то себе под нос. Слов не разобрать, да их и нет, ритм хромает, это потому, что наружу долетают только отголоски той мелодии, которая звучит во мне.

- Почему ты не спишь? – с тревогой спрашивает она.

- Не могу, - отвечаю я. – Не хочу, наверное. Я сегодня весь день проспал…

- Может быть, оно и к лучшему, - она снова сует мне градусник.

- Может быть. А вот тебе надо поспать, ты устала. Я завтра с утра отосплюсь, а тебя дети разбудят. Будь с Ларсом построже, он такой же упертый баран, как и я. Уж если ему что-то в голову втемяшится!

- Я заметила, - она хихикнула. – Дорогая Алекс! – она спохватывается. – Ты Александру предупредил?! А то ведь он и ее сюда вызовет.

- Блин, что-то не подумал! Я же в полной уверенности был, что я ей написал! Ну сейчас уже поздно, завтра с утра.

- А к козе сходить не надо? – вновь беспокоится она.

- Нет, - отвечаю я мрачно. – Коза умерла. Что-то с родами не так пошло, я не помог. Ивану только не говори – он ее очень любил. Сколько там?

- Сорок. Пей еще!

- Подожди. Мне сначала место освободить надо, - я тяжело поднимаюсь.

- Сам дойдешь? – мой взгляд полон удивления, нежности и иронии:

- Ну до сортира-то точно!

Дойти я, конечно, дошел, но и устал, в глазах сумерки, я смотрю на себя в зеркало и не узнаю. Передо мной старик. Темная борода, провалившиеся глаза, белые, потрескавшиеся губы, горящие щеки.

- Отец?! – шепчу я неуверенно. Зеркало не отвечает. Но он и при жизни редко со мной разговаривал, с чего бы после смерти начать.

Я умываю свое лицо ледяной водой и возвращаюсь.

- Если ты твердо вознамерилась бодрствовать, есть одна история, которую я давно хотел тебе рассказать.

- Может, хватит на сегодня? Что-то меня твои сегодняшние истории совсем не радуют!

- Ну и эта вполне соответствует общей тенденции, но мне надо ее тебе рассказать! И чем раньше, тем скорее. Может быть, даже хорошо, что все так получилось, что я почти при смерти. Так у меня больше шансов на снисхождение, а может быть, даже и на прощение. Короче, слушай! – тут я замолкаю. С чего начать? С конца? Он имеет к ней самое прямое отношение? Или с начала? Рассказать ей о себе? В одну короткую, вульгарную историю запихнуть всю свою жизнь, все радости и печали? – После того как мы расстались… Когда я уехал в Германию, а ты ни разу мне не позвонила, я выплывал так, как мог, как умел. В моей жизни было много женщин и много секса. И это продолжалось до тех пор, пока одна женщина не решила стать жирной точкой в этой веренице, так родился Ларс. Мы жили какое-то время, но, видимо, не так, как она хотела, а мне это и с самого начала не было нужно, хотя я и не уходил, ждал чего-то. А потом умер дед и я решился. И мальчика с собой забрал, чтобы последней свиньей себя не чувствовать. Мы приехали в Берлин и были там первое время совсем одни, и я, конечно, не справлялся со всем, что на себя взвалил. Так пришла идея найти помощницу. Денег было мало, поэтому помощница была не совсем официальная и не очень совершеннолетняя. Но я ее не обижал! И не собирался, вообще никаких планов и мечтаний с ней не связывал, просто так мне было проще. Но она поняла меня иначе и… - я замолкаю вновь. Мне тяжело говорить, оно и понятно. И тема очень личная, и человек мне очень дорогой. Я не хочу себя оправдывать, да и вообще в детали вдаваться не хочу, просто пытаюсь довести эту длинную и запутанную историю до ее кульминации. Но сейчас я натыкаюсь на обстоятельство, через которое не могу просто так перепрыгнуть… Черт! Как я могу сказать это матери моей дочери?! Которой тоже когда-нибудь, и очень скоро, будет шестнадцать лет!

Лара меня не торопит, она снимает высушенное жаром полотенце с моего лба, обмакивает его в воду, смешанную с водкой, и начинает протирать мое лицо. Ее пальцы тонкие и прохладные. Как давно они лежали на моих губах? И теперь не хочет ли она вновь заставить меня замолчать? Нет, теперь это невозможно. Я ждал с той самой болезни, все эти годы ждал и теперь я буду говорить.

Я беру ее ладонь и кладу себе на лоб, на глаза. Так мне будет проще. Я – Эдип, познавший свой позор. Я не хочу больше видеть.

- Если бы эта история продолжилась дольше, я бы, наверное, убил себя. Не потому что хотел, а потому что запутался! Я думал о тебе тогда и ненавидел себя за то, что могу сломать чужую жизнь так же легко, как это сделал отец. Но она не продолжилась, не могла продолжится! Я вернулся в Самару, к тебе. Но пачка презервативов, которая была со мной… Она была из той, старой истории. И она была вся проколотая. Понимаешь? Я не знал тогда. И черт знает чего себе за это время напридумывал. Я чуть с ума не сошел! Но это шестнадцатилетний ребенок! Малолетняя авантюристка. Она все их проколола! Представь! А я только недавно до этого дотумкал! – только тут я решаюсь выглянуть из-под ее руки, посмотреть ей в лицо.

Она смотрит на меня и молчит. Даже больше, чем молчит – она закрыла свой рот свободной рукой. И она ничего не отвечает. Мы сидим в тишине некоторое время, но потом я беру ее за обе руки, заключаю их в свои и только тогда вновь поднимаю взгляд. Она смеется, беззвучно смеется и так долго, что даже слезы уже навернулись на глаза. И я тоже улыбаюсь, а потом и смеюсь. Привлекаю ее к себе и целую, приговаривая: «Ты все равно заболеешь, ты сама так решила. Ты всегда все сама решаешь.»

Может быть, температура упала, а может быть, на душе стало спокойно, но теперь я крепко засыпаю и просыпаюсь только утром.