Юм подобрал булаву. Теперь он был полностью укомплектован полагающимся ему оружием.
Короткий трехчасовой отдых прямо на поле боя, и новый приказ темных командиров, поднявший всех на ноги.
Впереди их ждала столица королевства. Три часа пешего марша и вот они – открытые настежь ворота древнего города. Орочьи потрепанные сотни еще не успели приблизиться к городу, как на расстоянии выстрела из лука от их отрядов, в горячем воздухе, зависло сразу восемь летающих светящихся шаров.
Нового боя не случилось. В столицу вошли даже без единой стычки. Юм добрался до первого трактира и, ввалившись в помещение, устало присел за ближайший стол. Его товарищи вошли следом. В столице их сотня оставалась три недели. Отдохнули, наелись на год вперед и привели себя в приличный вид.
За этот поход всем выдали достаточно скромное денежное вознаграждение. Вернувшийся в свой лагерь через три месяца Юм отложил в арендованный в шатре своего командира карман десять золотых монет. Один золотой орел равнялся пятидесяти серебряным ястребам. Итого пятьсот восемьдесят три монеты серебром или почти двенадцать золотых. И это за три года службы. А нужно двести золотом! Юм тяжело вздохнул. Надежда выкупиться таяла с каждым прожитым в рабстве днем.
После этого похода Юм вернулся в лагерь совершенно другим. Он понял главное для себя. Жить нужно так, чтобы не мучила совесть. Он так же остро, как и прежде, ненавидел своего отца, так же, как прежде, любил мать и переживал за нее и маленькую сестру. Но все-таки Юм изменился. Он начал смотреть на свое окружение другими глазами. И еще… Кажется, он начал понимать своего отца. Тот оставил ему шанс, а мог бы просто убить.
Через пять дней Юм пришел в шатер к командиру и спросил его, не может ли он разузнать что-нибудь про его семью. Темный командир пообещал это сделать, но Юм не очень-то ему поверил. Однако через десять дней его пригласили в шатер, и полковой шаман передал Юму в руку кристалл памяти. Как только лапа орка прикоснулась к камню, развернулась объемная голограмма, и Юм увидел бескрайнюю степь и шагающую по высокой траве мать, держащую за руку маленькую Ульриху. Через пять мгновений голограмма свернулась и погасла.
– Ты можешь оформить завещание, и все скопленные тобой средства достанутся в случае твоей смерти сестре. Мать ограничена в правах твоим отцом, а вот сестра – нет. Это все, что я могу для тебя сделать, воин. – Командир замолчал. – Больше такую услугу как запись события, я тебе не предоставлю.
Юм оформил завещание в присутствии своего темного командира и полкового шамана. Магическая бумага была отправлена в его родной город Юрмот. Там оставался их дом, туда в Магистрат после его смерти будут переведены все скопленные Юмом средства.
***
Так Юм познал мир, и многое в этом мире он увидел своими собственными глазами. А еще он понял смысл войны: война – это безумие одних и прозрение других. Как две стороны одной монеты. Есть правда, а есть ложь. Есть сила, а есть слабость. Есть темная сторона мира, а есть светлая сторона. И еще – далеко не всегда бывает, что тот, кто прав, тот и побеждает. Не всегда. И так бывает очень часто.
И не все в руках магов. Даже простому созданию дано изменить этот мир. Для этого иногда достаточно лишь воли и желания изменить этот мир, желания живого сердца.
***
Прошел лунный месяц, и темный командир обратил внимание Юма на наличие у него магического дара. И не просто орочьей родовой силы, а зачатков темной силы, которая проявлялась не у всех, потому что потоки темной магии видели не все живущие в мирах Лиррос разумные существа. Эта темная сила была родной для самого темного командира, и это была чужая, пришлая извне, магия. Почему она проявилась в крови Юма? Что с ней делать и как ее развивать, молодой орк не знал.
Но теперь на предложение темного командира начать заниматься, Юм ответил согласием.
Так Юму поганка-судьба дала неожиданно второй шанс пойти по тропе знания. На этот раз Юм не стал противиться. Выслушав своего темного командира, он утвердительно качнул головой и с этого дня его стали приглашать на проведение магических обрядов, в некоторых Юм участвовал, при некоторых присутствовал, но каждый раз смотрел, наблюдал, слушал и сам пробовал творить.
ГЛАВА 11
Ульриха забыла брата сразу и бесповоротно. Мать провела со своей дочкой несколько дней и однажды утром тоже пропала. И мать Ульриха забыла. Была мама, и однажды ее не стало. Рядом только чужие – родственниками их назвать трудно. Ульриха и не воспринимала их как родных.
Детские воспоминания, как Ульриха ни старалась, выдавали ей только ощущение теплой материнской ладони, сжимающей ее крошечную лапку, а еще память не давала забыть ветер, дующий в лицо и запах трав в степи. Они с мамой куда-то шли вдвоем и дул ветер. Все. Ни черт лица, ни имени. Во снах мама тоже не приходила. Как и отец.
Когда Ульриха немного подросла и впервые спросила, где ее мать и отец, ей сказали, что они живы, но живут очень далеко. А она живет здесь, и теперь это ее дом и ее семья.
С таким положением вещей юное создание не желало соглашаться. Но помалкивало.
Чуть позже, услышав, как дети обсуждают, что им снилось, Ульриха спросила, почему ей не снится мать. Старая, беззубая орчанка усмехнулась и ответила, что это значит только то, что мать про нее не вспоминает.
***
Ульриха жила в степи. Кругом, куда ни глянь, степь, бескрайняя степь. Красивая и яркая весной и суровая, оголенная и безводная – все остальное долгое время года.
Рядом с ней были чужие орки, у всех них были свои девочки и мальчики, дочки и сыновья. Ульриха первые дни много плакала, пока однажды не поняла с тоской, что мама к ней никогда не вернется. Это казалось правдой, а все вокруг – сном и неправдой. Как с этим жить? Девочка не знала.
Потом прошло еще несколько лет, впечатление от которых у Ульрихи, когда ее об этом спросили, уместилось всего в паре фраз. Она ответила: «Нечем было себя занять». Она была полностью предоставлена самой себе. Никто на нее не обращал внимание. Растет, спит, ест – и хорошо.
Девочка росла совершенно запущенной. Ее, конечно, кормили, одевали и стерегли. Но все внимание, касавшееся ее, сводилось только к тому, чтобы она не вышла снежной ночью из юрты и не замерзла в степи.
Становье переезжало часто. В один из дней взрослые орки решали сменить стоянку и начинали с рассветом грузить на огромные кособокие повозки свой скарб.
На чужого ребенка не обращали особого внимания и, как только маленькая Ульриха научилась самостоятельно запрыгивать на повозку, совсем перестали интересоваться ее судьбой.
Девочке самой приходилось о себе напоминать, как странно бы это ни звучало – при помощи кулаков. Драться, и хорошо драться, ребенок научился очень быстро, и вскоре ей начали доставаться приличные куски мяса и даже почти целые лепешки хлеба. Все, что удавалось вырвать из лап старших детей, маленькая орчанка или тут же съедала, или припрятывала в юрте, где ее держали.
Когда она впервые увидела своего отца, ей было тринадцать лет. Девять лет нерадостной жизни в отдаленном становище дальних родственников отца.
Отца Ульриха не узнала. Он ее тоже. Так и не пообщались. На счастье девочки с ее отцом приехал древний шаман.
Морщинистый орк в вонючей сморщенной кожаной куртке обратил внимание отца, что у его ребенка есть дар и неплохо бы его развивать, пока не поздно. Отец Ульрихи в мрачном молчании разглядывал худого, плохо одетого подростка с разбитой в кровь физиономией и хищно оскаленной пастью, из которой на угрюмого родителя смотрело четыре острых как бритва клыка. Не девочка, а хищная тварь неопределенного пола: ни кос, которые были в наличии у всех ее сверстниц, ни женских тряпок на теле. Разорванная в нескольких местах куртка мехом наружу и косо остриженная, косматая, нечесаная копна волос.
Ульриха успешно всех колотила сама, и ее тоже колотили с еще большим азартом, но только собравшись гурьбой. Один на один или вдвоем – втроем против нее одной с ней связываться боялись даже почти взрослые орки. Тем более что кругом, куда ни плюнь, были сплошные «добрые» родственники, спинами и всеми четырьмя конечностями державшиеся друг за друга и за своих детей. Родственники и отправили родителю магическое послание с просьбой приехать и разобраться с доченькой.
Доченька папу не признала, интерес проявила лишь к короткому мечу родителя, а еще мельком чуть стрельнула желтыми глазищам на застывшего рядом шамана.
Шаман перехватил быстрый взгляд девочки, и его обдало волной ненависти, замешанной на темной волне древней магии. Шаман остро почувствовал, как заскулила его живая душа, как запросилась сначала на волю, а потом, опомнившись, попыталась спрятаться подальше и поспешно ушла в пятки. И там на некоторое время и осталась, как ни звал ее обратно в район груди старый шаман.
Непростая девочка.
В магическом послании родственники писали, что ей исполнилось тринадцать, и пришло время подумать о выборе жениха. Шаман еще раз собрался с духом и взглянул на юное создание. Нет. Он не в силах ее разглядывать!
Отвел взор и посмотрел на папу. Встретил хмурый взгляд родителя.
Старый шаман прошептал магический речитатив, и ничего не подозревающая девочка получила магический удар по голове и свалилась без движения на землю.
– Вяжи ее крепко. Иначе очнется, и тогда нам всем несдобровать.
Отец зыркнул на дальних родственников, и в тот же миг ему передали веревки.